Дайана Мэдсен - Охота на Хемингуэя

Апартаменты Дэвида намного превосходили мою скромную квартирку на третьем этаже не оборудованного лифтом дома в Верхнем городе. Даже в эти трудные годы он способен был купить с потрохами десяток таких, как я.

— Какая прелесть, — воскликнула я, разглядывая большую двойную ширму с нарисованными вручную цаплями, поблескивающими в приглушенном свете.

— Эпоха Тан, очень редкая вещь, — улыбнулся Дэвид. — А тебе известно, что эти летящие цапли символизируют удачу?

Я украдкой прикоснулась к рисунку, надеясь, что частица везения передастся мне.

Зазвонил сотовый Дэвида. Он ответил, извинился и скрылся в соседней комнате. Я же стала наслаждаться открывающимся из его окон видом, который не мог оставить равнодушной даже исконного уроженца Чикаго вроде меня.

— Ты явно процветаешь, Дэвид, — сказала я, когда он вернулся. — Научная степень по английской литературе редко способна обеспечить такой квартирой, как эта.

— Процветаю? Ты, Ди Ди, как обычно любишь преуменьшать, — в глазах Дэвида мелькнул огонек. — Я просто гений по части выигрывать большие гранты.

— Мне казалось, во время этого жуткого кризиса деньги достаются очень нелегко.

— Верно, просто я знаю, где нажать, в этом весь фокус.

Скорее, на кого нажать, подумала я, припомнив, как мастерски манипулировал Барнс нашими университетскими профессорами.

— Хочу дать тебе попробовать нечто особенное. Это австралийское вино, — он снова вышел, но продолжал говорить. — Китайцы до сих пор не научились делать хорошее красное, ха!

Дэвид вернулся с двумя бокалами бордового вина.

— Шираз, — объявил он, протягивая мне один. — Тебе понравится. Оно полнокровное, как сами осси. [3]

— За старые времена, — провозгласил Дэвид, когда мы чокнулись.

Вино оказалось насыщенным и приятным.

— М-м-м, — одобрительно протянула я. — Кто бы мог ожидать от такой глухомани?

— Не сомневался, что тебе понравится. — Дэвид отпил еще глоток. — Я слышал про Фрэнка, Ди Ди. Мне жаль.

Мне стало интересно, сколько еще раз предстоит ему высказывать свое сожаление.

— Говорили, что вы собирались пожениться. Фрэнк был хорошим человеком. Но почему никто в университете не знает, где тебя искать?

— Давняя история. Я больше не участвую в академических крысиных бегах, и занимаюсь чем-то вроде расследований для страховых компаний.

— Страхование? Как-то плохо вяжется с тобой. А что случилось с твоим фундаментальным трудом по литературе семнадцатого века?

— С ним все кончено, и точка.

Мне совсем не хотелось распространяться про неприятную историю с Фрэнком, его смерть и последующие события. Мы собирались пожениться и жить долго и счастливо. Но после его трагической гибели коллегам из университета потребовался козел отпущения, и таковым выбрали Ди Ди Макгил. Меня не только обвинили в смерти Фрэнка, но и отказались публиковать мою книгу, «Скандалы эпохи Реставрации». Ее заклеймили как легковесную и завернули из «Юниверсити-Пресс». Сделанные мною выкладки ученые мужи сочли, правда, безошибочными, но, по их мнению, они представляли больше интереса для простого читателя, чем для избранных знатоков. Нет смысла говорить, что именно к этому я и стремилась, хотя вполне отдавала отчет, почему коллеги против меня. Впрочем, после смерти Фрэнка мне стало все равно, и я ушла. За какие-нибудь несколько недель я лишилась не только жениха, но и карьеры. Вот так я стала страховым следователем, и вот почему встретила Скотти Стюарта. Но обсуждать все это с Дэвидом Барнсом не хотелось, поэтому я промолчала, надеясь, что он сменит тему. Намек дошел до него.

— Ну ладно, Ди Ди. Признайся, ты всегда не слишком вписывалась в академический образ, и тем самым очень раздражала определенных лиц.

— Например, доктора Бейли, помнишь?

— Твои генеалогические исследования слова «муха» ее просто бесили.

— Ага. Отличное слово, как и насекомое. А словосочетание «джентльменский убор» ее и вовсе скосило.

— Проклятье, ты прекрасно знаешь, что для обозначения определенного элемента мужской одежды ты использовала совсем другой термин, Ди Ди.

Мы оба рассмеялись. Общие воспоминания оживили прежнюю дружбу.

Решая про себя, стоит ли уйти или остаться, я еще раз пригубила бокал и спросила:

— Так какая помощь тебе от меня понадобилась?

Взгляд Дэвида стал серьезным.

— Помнишь, как я всегда мечтал найти те потерянные рукописи Хемингуэя? — сказал он после затянувшейся паузы.

— Те, которые были украдены у его первой жены, Хедли, на железнодорожном вокзале в Париже?

— Все помнишь, молодчина.

— По твоим словам, те рукописи могли бы послужить ключом к личности Хемингуэя и его творчеству.

— Готова к сюрпризу? Я нашел их.

Я уставилась на Дэвида. Вот мы сидим и угощаемся китайской едой, обсуждая событие, которое, если рассмотреть всерьез, способно стать крупнейшей литературной находкой двадцать первого века. Инцидент на вокзале в Париже в декабре 1922 года, когда первая жена Хемингуэя, Хедли Ричардсон, потеряла саквояж со всеми литературными опытами Эрнеста, был хорошо известен. Поколение за поколением ученые и фанаты Хемингуэя рассуждали на тему, сохранились ли украденные рукописи, и если да, то какова их судьба. Но до сих пор не существовало ни малейшей зацепки. Мне подумалось, не уловка ли это — способ привлечь мое внимание после стольких лет разлуки. Но какой смысл?

Ошеломленная, я поставила бокал на кофейный столик и села на кожаный диван.

— Как-то это все не очень понятно, Дэвид. Где ты их раскопал? Уверен, что они подлинные? Бог мой, если это правда, то все, от «Нью-Йорк Таймс» до «Нэйшнл Энквайрер» тебе прохода не дадут.

— Они настоящие, поверь, — ответил он, тоже присаживаясь. — Одиннадцать рассказов, завязка романа и двенадцать стихотворений, если быть точным.

— Невероятно! Спустя столько лет…

Правая рука Дэвида описала круг в воздухе.

— Представь себе шоу с Опрой Унфри, Барбарой Уотерс и вообще все это телевизионное сумасшествие.

Я встала и заходила по комнате.

— Дэвид, я рискую облить тебя холодным душем в самый неподходящий момент, но как ты можешь быть уверен, что это настоящий Хемингуэй?

— Современные технологии. Самой простой частью была аутентификация бумаги. Потом я выяснил, что страницы были напечатаны на машинке, аналогичной той, которой автор пользовался в те дни — «Корона № 3».

— Но этот аппарат использовался в начале двадцатых годов прошлого века, где…

— Ди Ди, ты воистину витаешь в облаках. Я обнаружил не одну даже, а целых две подлинных печатных машинки «Корона № 3» на одном из интернет-аукционов. И вот, вуаля, — он указал на машинку, которую я заметила на книжных полках, — она перед тобой, во всей своей славе.

Я пересекла комнату и тщательно осмотрела «Корону».

— Она прямо в идеальном состоянии. Думаю, это всего лишь муляж.

— Это не муляж, а винтаж из начала 1920-х. Абсолютно такая же, как та, что Хедли подарила Хемингуэю на двадцать второй день его рождения в 1921 года, когда они собирались в Париж. У меня даже чехол для нее есть.

— И она еще печатает?

— Строго говоря, Ди Ди, печатает машинистка, а не машинка.

— Ха-ха, очень смешно. Ну ладно, возможно напечатать на ней что-нибудь?

— Запросто, их делали на совесть. Помнишь, Хемингуэй таскал свою по всему миру и по зонам боевых действий, когда работал военным корреспондентом? Конкретно на этой западали несколько клавиш, но я все прочистил и смазал, и теперь все работает лучше некуда. Я орден заслужил — это был настоящий подвиг.

Дэвид вставил лист бумаги, передвинул каретку и настучал: «Привет, Ди Ди Макгил! Как хорошо, что я тебя встретил».

— Удивительно.

— Удивительно, что ты находишься здесь сейчас, Ди Ди.

Повисла пауза. Я молчала и старательно избегала возможности встретиться с ним взглядом.

— Ну, хорошо, — промолвил наконец Дэвид. — Что еще вызывает удивление, так это компьютерная программа, которую я задействовал, чтобы проверить, принадлежат ли тексты перу Хемингуэя. Эта программа анализирует слова, предложения и пунктуацию, используемые в тексте. Можешь поверить на слово: выданный ею результат говорит, что это стопроцентный Хемингуэй.

— Непостижимо! — воскликнула я, снова плюхаясь на диван и стараясь не поддаваться аромату стоявших нетронутыми на столе свинины «мушу» и говядины по-монгольски. — Расскажи мне все.

— Много лет назад я приехал в Париж по дружескому обмену и начал искать их.

— Ну, эту часть я хорошо помню, — сухо сказала я.

— Мне действительно очень жаль, Ди Ди. Я намеревался сохранить наши отношения, но…