Гай Каллингфорд - Моя бесчестная леди

Зато меня это даже очень касалось; и в данный конкретный момент меня больше всего касалось то, чтобы как можно дольше говорить с ней, пока не удастся добиться поставленной цели. Я где-то слышал, что маленькие девочки любят поддразнивать друг друга и что в девяти случаях из десяти такая тактика срабатывает.

Поэтому я собрался с силами и проговорил, стараясь вложить в собственные слова весь сарказм, который к тому времени во мне скопился:

— Эге, Руби Гэнт, ничего-то ты не знаешь!

— Знаю.

— Ты все выдумываешь.

— Не выдумываю.

— А вот и выдумываешь. Ты вообще не видела того парня, а если и видела, то все равно ни за что не отличишь его от любого другого.

— Я сказала вам, что на нем был синий костюм.

— Ну и где он живет?

— Не знаю я, где он живет, зато знаю, где он находится сию минуту.

— Ты просто маленькая лгунья!

— Не лгунья.

— А вот и лгунья.

Я уже сам было увлекся этой игрой, когда она вдруг капитулировала.

— А если я отведу вас туда, вы мне тогда поверите?

— Ну, скажешь тоже. Разумеется, если отведешь — поверю.

Она снова посмотрела на меня тем своим серьезно-отсутствующим взглядом, который, похоже, являлся частью ее маскировки.

— А если я покажу, поклянетесь, что никому не расскажете?

— Конечно, поклянусь.

— Тогда повторяйте за мной.

— Что повторять? Что я должен сказать?

Она облизала свой грязный палец и подняла его над головой.

— Видите, мой палец мокрый… ну, повторяйте.

Я облизал собственный палец и последовал ее инструкциям.

— Видишь, мой палец сухой.

— Видишь, мой палец сухой.

— Перережь мне глотку, если я солгу. — Она со зловещим видом провела пальцем по своему тоненькому горлу.

Я повторил детскую клятву, хотя, разумеется, и в мыслях не имел выполнять ее. Я посчитал бы себя последним идиотом, если бы решил, что должен нести какие-то обязательства перед этим ребенком.

Тем не менее, моя клятва, похоже, удовлетворила ее.

— Ну, тогда пошли, — сказала она.

Она вприпрыжку побежала вперед, и я, как и в прошлый раз, двинулся следом за ней. Вся разница заключалась лишь в том, что на сей раз на ней было простенькое пальтецо из дешевой ткани и шли мы не по лесной тропе, а по асфальтовому тротуару.

Мы прошли по переулку, потом свернули в другой, пока не оказались на Хай-стрит. Вокруг нас сновали люди, занятые преимущественно покупками, и девочка, как угорь, мелькала между ними, тогда как мне не оставалось ничего другого, кроме как неуклюже имитировать ее движения, то и дело натыкаясь на прохожих. Наверное, у меня был довольно нелепый вид, когда я следовал за этой тщедушной девчонкой с таким видом, словно от этого зависела вся моя жизнь. Однако в те минуты меня не особенно волновала мысль о том, каким я могу показаться со стороны, и сердце мое отчаянно колотилось, поскольку я чувствовал, что впереди меня ждет нечто действительно важное.

В конце концов мы дошли до перекрестка, где Хай-стрит соединялась с проходившим через весь город проспектом.

Руби Гэнт неожиданно остановилась, отчего я едва не налетел на нее.

Девочка резко отпрянула назад и, глядя на меня снизу вверх, легонько ткнула пальцем себе за спину.

— Он там стоит. Ну, что я говорила?

Он и в самом деле стоял там, повернувшись к нам спиной, в синей форме, белых перчатках, регулируя уличное движение — тот самый молоденький полицейский, к которому я подошел тогда там, в лесу у пруда.

Несколько секунд я простоял, неподвижно взирая а него, а в голове у меня творилось нечто невообразимое. После чего повернулся к Руби. И знаете что? Этого маленького дьяволенка рядом со мной уже не было. В общем, она в очередной раз проделала со мной тот же самый трюк. Не девчонка, а молния какая-то, к тому же хорошо смазанная маслом.

Бесполезно было и выискивать ее среди толпы — такой маленький ребенок мог укрыться практически где угодно: заскочила на время в ближайший магазин или вовсе уже находилась на полпути к дому.

Итак, я снова оказался под тем самым деревом. Повернувшись, я медленно побрел по Хай-стрит, машинально уклоняясь от летящих навстречу прохожих и тщетно пытаясь хоть как-то разобраться во всей этой истории. Получалось, что мисс Руби Гэнт в очередной раз в своей неповторимой манере провела меня за нос. Значит, этой своей выходкой, явившейся плодом сиюминутного воображения, она решила в очередной и последний раз проучить меня за ту мою попытку покритиковать ее не слишком тактичное поведение в лесу?

Не могла ли ее зловещая изобретательность подсказать ей выбрать именно полицейского как наименее вероятного из всех возможных кандидатов в подозреваемые по такому делу? Неужели она все еще продолжала насмехаться и надо мной, и над всем тем, что случилось?

Да и знала ли она на самом деле, кто убил ту девушку в лесу? Была ли история про синий костюм лишь очередным порождением ее безудержной фантазии, или под ней имелась какая-то вполне осязаемая почва?

Что и говорить, полицейский оказался тогда, можно сказать, на самом месте происшествия или, по крайней мере, поблизости от него, и ему не стоило ни малейшего труда в тот день в считанные секунды отойти от дерева, спуститься с холма и оказаться на своем посту у пруда. И то, что я совершенно не представлял себе возможного мотива убийства, отнюдь не означало, что такого мотива не существовало вовсе.

Когда я еще сам был мальчишкой, мне всегда хотелось держаться как можно дальше от любых представителей правоохранительных органов, и потому легко мог представить себе, какое впечатление может произвести на ребенка в возрасте Руби, равно как и на все ее окружение, сама идея того, что в этой истории замешан именно полицейский. (Вы обратили внимание на то, что я предпочел не пользоваться термином «нежный» возраст?) И все же было где-то даже приятно осознавать, что во всем том, что это дитя сделало со мной, была не только злобная шалость малолетки, но и некий более значительный смысл.

Медленно бредя назад, я невольно припомнил одно обстоятельство, а именно — как смертельно побледнел тот полицейский, когда я сообщил ему об обнаруженном трупе. Могло ли быть так, что полицейский, даже совсем неопытный, оказался настолько слабонервным человеком?

Но даже если и допустить, что Руби в самом деле сделала мне своеобразный подарок, указав на настоящего убийцу, какую пользу мог из всего этого извлечь лично я? Можно было представить себе, с каким выражением лица встретит меня полицейский сержант, когда я заявлюсь к нему в участок с подобной версией на устах.

Внезапно я как бы взглянул на это дело с точки зрения полиции и тут же понял, что все это — сплошная ложь, а точнее, дьявольская смесь правды и вранья, на которой специализировалась и сама Руби.

«Ну что ж, что было, то прошло, — подумал я. — Спасибо Руби — теперь я навечно останусь человеком, у которого есть „прошлое“… но нельзя было позволить ей осложнить мне жизнь на будущее».

Я почувствовал, что для поддержания духа мне надо что-нибудь выпить, и пусть этот напиток окажется самым обычным крепким кофе, и неважно, что мысль об этом пришла мне в голову в тот самый момент, когда я проходил мимо одного из молочных баров. Одним словом, я решительно толкнул дверь и вошел внутрь помещения.

Это было одно из типичных заведений подобного рода, внешне напоминающее трамвайный вагон, в котором в передней части стоят столики, а кухня и все прочее располагаются сзади. Я был уже на полпути к стойке, когда мое внимание привлекло нечто, заставившее меня буквально застыть на месте.

Там, на одном из табуретов, почти спиной ко мне, сидело это маленькое дьявольское создание: худые локти уперлись в стойку, крохотные обезьяньи лапки сжимали стакан с каким-то напитком.

Однако она не пила — вместо этого она с неподдельным восхищением, словно находясь в экстазе от заворожившего ее зрелища, взирала на лицо молодого Адониса, царившего в пространстве за стойкой. Парень был худощавый, с темными волосами и красив, как гремучая змея. Ну, вы знаете такой тип внешности.

В ушах у меня завис какой-то жужжащий звук. Я стоял совершенно спокойно, но где-то в глубине меня возникло внезапное видение ясной и ошеломляющей истины, для подтверждения которой подчас не требуется никаких доказательств.

Затем я перевел взгляд на Руби.

Парень только что намазал маслом несколько кусков хлеба, очевидно, предназначенных для бутербродов, и продолжал сжимать в правой руке нож, машинально пробуя указательным пальцем левой руки, насколько острое у него лезвие.

Ни я, ни девчонка его совершенно не интересовали.

Все его внимание было обращено на пару молоденьких девушек, которые сидели за столиком рядом со стойкой и разговаривали с той подчеркнутой оживленностью, которая появляется в их жестах всякий раз, когда поблизости оказывается любой, хотя бы относительно привлекательный молодой парень. Полуприкрыв глаза, он взирал на них, словно видел открывающиеся перед собой загадочные и одновременно сладостные перспективы.