Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка

— Всего девять дней после их смерти! — уточнил душевнобольной.

— Для следствия это кое‑что! — долго выдержать иронический тон сыщик не мог, соскальзывая на хамский. — Душа санитара меня не волнует. — Изысканное выражение далось Коробочкину нелегко. — Как он оказался за окном?

— Об этом можно узнать у души Колюни! — с таинственным видом сообщил Сизарь. — Один момент!

Наблюдая, как безумец морщит брови и беззвучно шевелит губами, Станислав Сергеевич проникся сочувствием к Ознобишину:

«Кешка со своими клиентами сбрендил… Да и меня ведь небось не отличить от уголовника… С кем работаем, тем и становимся. Взять хотя бы гинеколога Придатко…»

— Душа Колюни говорит, что он добровольно ушел из жизни, потому что пресытился мерзостью бытия… — с просветленным видом произнес глюк.

— Дальше! — рыкнул Коробочкин.

— Колюня просит не говорить в церкви, что он самоубийца, чтоб его отпели…

— Пусть душа представит доказательства того, что санитар добровольно ушел из жизни.

С мученическим видом глюк вновь попытался проникнуть в потусторонний мир. Блаженная улыбка свидетельствовала о том, что цель достигнута.

Чтобы не чувствовать себя идиотом, созерцая откровенное надувательство, Коробочкин зашел в ординаторскую покурить. Ознобишин последовал за приятелем.

Оказалось, что Сизарь на воле зарабатывал хорошие деньги, рассказывая безутешным родственникам новопреставленных о последних желаниях отлетевших душ. Те охотно вступали с ним в контакт.

— По какой же статье его посадить? — оборвал сыщик словоизлияния психиатра.

— За что? — поразился Ознобишин.

— Мошенничество налицо.

— Ты уверен, что он не вступает в астральный контакт?

— А ты не уверен? — Коробочкин во все глаза уставился на полоумного доктора.

— Я изучаю проблему. У меня нет доказательств того, что Сизов жулик!

Глюк оказался легок на помине. Он влетел в ординаторскую, заливаясь счастливым смехом.

— Душа усопшего мне открылась! Поведала, что Колюня оставил в сейфе в процедурной предсмертную записку!

На листке, вырванном из школьной тетрадки, левой рукой было написано: «В моей смерти прошу никого не винить. Устал от жизни».

Коробочкин всерьез разозлился на чокнутого глюка. После такой писульки закрыть дело как суицид было невозможно.

— Давайте скроем от священника, что Колюня наложил на себя руки! — жалобным голоском попросил Сизарь.

— Давайте! — с зубовным скрежетом согласился сыскарь. — Если экспертиза покажет, что записка написана не санитаром, ты, голубь, пойдешь как убийца.

Превратившись из свидетеля в подозреваемого, больной Сизов отчасти утратил безумный облик и даже перестал будировать свои гениталии. Получалось, записка оставлена в сейфе тем, кто планировал убийство.

— Душа усопшего явится в суд, — Сизарь сам себе не верил.

Следующим свидетелем оказался больной Мальчиков. Вечнозеленая фамилия на редкость подходила тщедушному пожилому дяде.

С интересом энтомолога разглядывая существо на рахитичных ножках, Коробочкин задал ему дежурный вопрос:

— Вы слышали о том, что случилось ночью с санитаром?

— Видел.

— Что именно?

— Все. Это ведь я его убил.

Простота и искренность Мальчикова покорила следователя.

— Как это произошло?

— Вам известно, чей я сын? — вопросом на вопрос ответил глюк.

— Нет.

— Я сын Сатаны!

Коробочкину сразу стало скучно, хотя в черных глазах недомерка в самом деле мерцала инфернальность.

— Вы свободны.

— С какой стати! — возмутился сын Сатаны. — Я еще не успел ничего рассказать! Я убил санитара взглядом! Вы мне верите?

— Мне становится не по себе от его взгляда! — шепнул Ознобишин.

— Тогда дай ему в глаз! — посоветовал майор.

— Меня нельзя судить! — истерично выкрикнул Мальчиков. — Да, я убил Колюню! Но взглядом! Про это нет в Уголовном кодексе!

Иннокентий Иванович согрел сухонькую мальчиковую руку глюка в своих ладонях.

— Угомонись, Мальчиков! Тебя не будут судить!

Бедный глюк был глубоко разочарован.

— Не будут? Когда я гляжу в глаза человеку, он готов выскочить в окно, лишь бы избавиться от моего взгляда! Это проверено!

Рахитик угрожающе вытаращился на майора, но тот не дрогнул.

— Черный глаз? — сжалился Коробочкин над сумасшедшим.

— Точно! — возликовал сын Сатаны.

— Больше на меня так никогда не смотри!

— Обещаю! — милостиво согласился довольный глюк.

Решив, что Сизарь и Мальчиков в мэры не годятся, майор Коробочкин прекратил допрос свидетелей.

Почерковедческая экспертиза не могла утверждать в отношении предсмертной записки санитара ничего определенного. Это спасло гр. Сизова от лишних неприятностей, Станислава Сергеевича — от мороки, а грешную душу санитара от пустых хлопот.

Коробочкин предпочитал иметь дело с нормальными убийцами. Их у него хватало.

Посещение Воробьевки запомнилось Коробочкину еще одним событием личного свойства. Прежде на него Станислав Сергеевич не обратил бы внимания, а нынче такой пустяк на несколько дней засел у него в голове.

По палатам сыщика водила полненькая, краснощекая сестричка Люся.

«Сися стая!» — с удовольствием отметил Коробочкин. Первый взгляд при знакомстве он, по обыкновению, бросил на грудь барышни.

Впоследствии, стоя рядом с Люсей, когда та, гордая возложенной на нее миссией, как экскурсовод, знакомила майора с Воробьевкой, Станислав Сергеевич расслабленно подумал: «Интересно, крепенькая ли у нее жопка?»

Люся перевела на Коробочкина томный, с поволокой взгляд и прошептала: «Только не здесь!»

Коробочкин опомнился. Осознал случившееся. Размышляя об особенностях телосложения медсестры, милиционер машинально запустил сзади руку под халат Люси. Красотка оказалась без платья. На этом приятные неожиданности не закончились. Ладонь Коробочкина размером с лопату проворно скользнула под трусики сестрички. Попка Люси вмиг одеревенела.

Всплеск чувственности гостя остался незамеченным душевнобольными, но Станислав Сергеевич укорил себя за сексуальную распущенность. Ничего подобного раньше с ним не случалось.

Сыщик покинул Воробьевку, не назначив свидания Люсе, чем вызвал глубокое разочарование девушки в работниках милиции.

Несмотря на вероломство майора, Люся позвонила ему на службу и официальным тоном, назвавшись представителем Воробьевской психбольницы, попросила посетить отделение глюков.

— Может быть, вы ко мне зайдете? — вежливо предложил Коробочкин.

— Вместе со всеми больными? — корректно удивилась медсестра.

Станислав Сергеевич согласился навестить божьих детей. Послушал очень сексуальные гудки в телефонной трубке. Посмотрел в окно, чтоб узнать, лето сейчас или осень.

Зеленела весна. На майоре висело четыре убийства и семь изнасилований, два из них групповых.

— Какая жопа даром пропадает! — элегически вздохнул сыщик, очарованный прелестями Люси.

Коробочкин ошибался. Даром ничего не пропадало. Всем своим видом Люся дала это понять нахалюге.

Но вызывала она милицию в Воробьевку все-таки не за тем. Люсю беспокоило душевное здоровье Ознобишина.

В конце рабочего дня она зашла в ординаторскую. Иннокентий Иванович сидел в кресле в глубокой прострации. На полу валялась упаковка от снотворного. Люся прикинула: доктор проглотил не меньше двадцати таблеток. Не реагируя на появление медсестры, он продолжал меланхолично жевать горькое лекарство.

Люся спасла самоубийцу, насильно напоив его водой из крана.

— Конечно, надо было промыть Иннокентию Ивановичу желудок через зонд, — оправдываясь, проговорила Люся, — но я одна с ним не справилась бы… А утечки информации не хотелось…

Судя по всему, Ознобишин не собирался уходить из жизни, а проглотил кучу снотворного в глубокой задумчивости. Так же бессознательно, как сам Коробочкин обследовал интимные уголки тела аппетитной барышни.

— Проводите меня на место преступления! — попросил сыщик свидетеля.

— Преступления? — Люсины голубые глаза потемнели.

В ординаторской никого не было. Оказавшись там, Коробочкин запер дверь на щеколду.

— Это еще зачем? — не поняла Люся.

— Вопросы здесь задаю я! — привычно ответил Станислав Сергеевич.

— Сами и давайте на них ответы!

— С удовольствием! — физиономия боксера дрогнула и расползлась в улыбке. — Ты прямо балдеешь от моего шарма…

— Лучше помолчи… — слабея, прошептала Люся, потому что теплая ладонь милиционера прошлась по проторенной дорожке, скользнув под халат.