Дмитрий Щеглов - Участковый – Васька Генерал

– А я думаю! – при разговоре присутствовал Мясоедов, он озорно подмигнул Елизавете, – что ей завязали рот, кинули в багажник машины и увезли силком.

– Через всю Россию? – не проверила Елизавета. – Везде же посты ГАИ.

Мясоедов продолжал веселиться.

– Ты чего девонька, откуда наив такой? В Европу вон, через таможню возят живой груз и ничего. Да притом, каких красавиц. Только отстегивай на постах как надо и можешь катить беспрепятственно хоть на край света. Помню сам…

– Не верю!

– Ха…ха…ха!

И вот сейчас с утра пораньше генеральный директор говорит Елизавете, что завтра с утра придет налоговая проверка.

– Откуда вы об этом знаете?

Директор посчитал, что тайна не стоит выеденного яйца, и не раскрывая полностью источник информации, коротко пояснил:

– Свой человек в инспекции, на прикорме есть. Проверка, не плановая. Плановая у нас должна быть на следующий год… Я попробую, конечно, еще навести справки, почему это вдруг… Если получится, конечно… Непонятно, чего им надо?.. Может, кто написал…Заказ чей… Но, на всякий случай, прошу еще раз просмотреть документы.

Лиза не знала, что надо смотреть, но сказала:

– Хорошо, Роман Октябринович, я постараюсь!

Генеральный директор поморщился. Он не любил, ни когда к нему обращались ни по фамилии – Кизяков, ни по имени отчеству – Октябринович. Дед по отцовской линии у него был правоверным коммунистом, и назвал сына Октябрином. Вот ему и досталось такое неудобовыговариваемое отчество. Поэтому каждому новому сотруднику, он доверительно сообщал, что к нему можно запросто обращаться – Роман. За глаза его называли Фазан, за богемный вид, за умение хорошо и нестандартно одеваться.

Молодые сотрудницы считали, что он ненавязчиво клеится, хочет выглядеть моложе своих лет, и тихо посмеивались. Другие были ближе к истине, говоря, что он стесняется своей пролетарской фамилии. А Костя Мясоедов, как всегда зло шутил, глумился.

– А жена у него – Пятилетка!

– Да ты что?

– Я сам чуть от удивления не упал, когда в паспорт заглянул. Представилась то она, Полиной. Я так и думал все годы, что ее знал. А она по паспорту Пятилетка!.. Гы…гы…гы, – смеялся он веселя народ, – собралась она как-то в Америку, а ее не пустили… Я думаю, по классовым соображениям. Тогда она тихо так, в гостях у них я вино пил, отзывает меня в сторону, и спрашивает, нельзя ли ей, как-нибудь с визой помочь?

– Ну, а ты?

– А я возьми сдуру и брякни… Отчего же нельзя…В наше время все можно… А в чем проблема?

– Вот завернули, говорит она и протягивает мне пачку документов и отказ из посольства. Стал я с деловым видом перебирать их, чем думаю, глупой бабе помочь можно, отказали и отказали. Ну не поедешь, большое дело. Жила Америка последние годы без тебя и сейчас как-нибудь проживет. А она стоит не уходит. Я паспорт листаю, и думаю, как лучше отбрехаться от нее, а тут гляжу, глазам своим не верю, в графе имя вписано – Пятилетка. Полина, спрашиваю, так ты Пятилетка на самом деле? Она, губы поджала и отвечает:

– Да, представь себе.

Не удержался я и хохотнул:

– А твой Роман, по паспорту – Фазан?

Слава богу ей глупая шутка понравилась. Оценила она ее, рассмеялась. Кизяков ее любит богемно хвост распускать. Тогда я стал ей на уши лапшу навешивать, что американцы материалисты. Конкретика во всем должна быть. Не пустили ее из-за того, что в паспорте не было указано, какая пятилетка…Их же пятилеток, много было!

– Ну и…

– Долго, она на меня смотрела…Подозрительно смотрела. – Мясоедов довольный, всеобщим вниманием, красиво закруглился: – а потом, спасибо мне говорит.

– За что?

– Я ей посоветовал: паспорт потеряй, а затем номер пятилетки впиши и ты уже другой человек. И можешь по новой визу оформлять. А пятилеток у нас помните сколько было? Одиннадцать, двенадцать?

– Да пошел ты!

– Чего пошел ты! Это раньше Роману Октябриновичу, при советской власти хорошо было, его отчество и имя жены открывали все двери. Можете представить, как гордо представлялись они, графья советской эпохи: выступает Роман Октябринович, слово имеет Пятилетка Ивановна. Да, для них все двери вплоть до ЦК были открыты… А что теперь? Представьте на тусовке новых русских объявить: прибыла супруга миллионера Кизяка, Свет Октябриновича Пятилетка Ивановна. Ржать будут. Уж лучше бы в духе времени, пятихаткой была. Пятихатка Ивановна! Звучит?

Все эти байки Константин Мясоедов с удовольствием травил новым сотрудникам, приобщая их с родословной сотрудников фирмы. Не помнящий родства своего – ущербен по жизни, глаголил он.

Елизавета с трудом взяла себя в руки. Генеральный директор сейчас серьезно говорил с ней, а ей непроизвольно хотелось засмеяться. Чтобы скрыть, готовую появиться на лице улыбку Елизавета сидела истуканом, с отрешенным взглядом. А перед глазами у нее, из стены проступал Фазан Октябринович.

Недовольный Кизяков, посчитав, что его плохо слушают, перед тем как закрыть дверь бухгалтерии, не вытерпел и напомнил Елизавете, что обращаться к нему надо по имени – Роман, без отчества!

Елизавета, глядя на небрежно переброшенный через плечо белый шелковый шарф, из последних сил сдерживала себя чтобы не расхохотаться. Неожиданно покраснела и опустив глаза ответила.

– Я все поняла Роман э…э… товарищ Роман! Я просмотрю все документы…Я постараюсь! Можете не беспокоиться.

– Ну, так-то лучше! – сказал директор и пошел ук выходу. И как нарочно именно в этот момент смех у Лизы куда-то сам собою рассосался. Можно было бы спросить, что конкретно посмотреть, но было уже поздно.

Навстречу директору, царственной походкой, гордо неся голову, плыла Эдит Миновна. Проработав в фирме уже почти месяц, Елизавета так еще и не определилась, ху из ху, кто есть кто в этой фирме. Ее непосредственная начальница, главный бухгалтер, не ко времени скрылась за высоким кавказским хребтом, а остальные сотрудники не очень то хотели с нею откровенничать. А на хохмах заместителя директора Константина Мясоедова, которого все в глаза и за глаза называли Костей, правдивую картину не составишь.

Кто она, Эдит в фирме? Почему все ее так боятся? Еще в первый день Елизавета обратила внимание на эту эффектную женщину. Что-то божественное в ней было. Роскошные формы тела, мрамор и бархатистость кожи, волоокие глаза. Невольную женскую зависть и желание походить на нее вызывала Эдит у Елизаветы.

Уж на что был большой болтун и трепач Костя Мясоедов, но и он уступал ей в красноречии. Лизе почему-то казалось, что перед ней пасовал даже сам директор. Сейчас она шла по коридору, и директор отступил в сторону уступая ей дорогу. А ведь она опоздала на работу.

Добрый день Эдит Миновна! – сказал Кизяков Роман. В ответ послышался мелодичный, обволакивающий всего тебя голос.

– Романчик, дорогой! Я помню, помню твою просьбу. Вот по ней, я и дала круг, заехала в центральную в аптеку. Нет там того средства, что ты ищешь!.. Не завезли еще!

Генеральный директор недоуменно спросил:

– Какого средства?

– Антилысин! То, что ты заказывал Косте Мясоедову.

– Эдит! – сердито заявил директор и непроизвольно оглянулся. Увидев, что Елизавете слышен их разговор, он перешел на официоз: – Эдит Миновна! Где вы у меня видите лысину?

– Я не вижу, но вот наш друг Мясоедов…

Директор еще раз покосился на открытую дверь бухгалтерии.

– Может быть ему самому нужен был антилысин?

– Может быть и нужен, а разве тебе впрок не нужен?

– Я разве заслужил?..

– Бог рассудит, кто из нас что заслужил! – осадила его Эдит и рывком открыла дверь в бухгалтерию. Она временно, второй день сидела вместе с Елизаветой в одном кабинете.

Эдит поставила на свой рабочий стол дамскую сумочку, затем вновь взяла ее в руки и осторожно провела пальцем по поверхности стола.

– Елизавета, тебе не кажется, что у нас пыль?

– Уборщица час назад убиралась. Не может быть!

– Ну, тогда ладно.

На ровном месте заставила меня оправдываться, подумала Елизавета. Уметь надо. Эдит, помолчав по женской привычке, стала делиться впечатлениями.

– Вчера была в зале Чайковского на концерте исполнительницы народных песен Евгении Смольяниновой. Акустика зала, пожалуй, лучшая в Москве, а вот выступление простовато!

– А что ж вы хотели, она же народные песни поет!

– Ну, не знаю. Позавчера была в консерватории, симфонический оркестр Павла Когана исполнял аранжировки неаполитанских народных песен. Я утонула в музыке!

И чего вредничать с утра, подумала Елизавета. Знаем уже мы, что ты не пропускаешь ни один вернисаж, ни одну новую театральную постановку, что ты в курсе последних новостей светской хроники, раз в году ложишься на профилактику в больницу, два раза ездишь за границу, и постоянно в течение года поддерживаешь спортивную форму. Баловень судьбы, смени настроение. Елизавете, показалось, что Эдит пару раз внимательно на нее посмотрела и прочитала ее мысли. Так и есть.