Грегори МакДональд - Карнавал Флетча

Флетч старался не дышать. Он хотел задохнуться. Ветки кустов кололи голую спину.

— Теперь о самом важном… — голова Лауры чуть поникла. — Сорок семь лет назад, когда ты был молодым, в другой жизни, тебя убили. — Лаура выдержала паузу. — Теперь ты должен сказать семье, кто тебя убил!

Швейцар согласно кивнул.

А Лаура, встретившись взглядом с Флетчем, добавила: «И ты не будешь знать отдыха, пока не назовешь убийцу».

— Ну конечно! — Флетч вышел из душа, с полотенцем, обернутым вокруг талии. — Я все-таки хочу, чтобы в твоих рассуждениях возобладал здравый смысл.

— А как может быть иначе?

Голая, стройная, длинноногая, она лежала поперек кровати со сбитыми простынями и читала «Ньюсуик». Волнистые черные волосы падали ей на лицо. Лучи заходящего солнца, проникающие сквозь балконную дверь, золотили кожу.

— Лаура Соарес, — словно конферансье, воскликнул Флетч. — Из Сан Сальвадор да Байа ди Тодос уз Сантус. Училась игре на фортепьяно в университете Байа. Затем два года в Лондонской консерватории.

— Мне не понравилась Лондонская консерватория. Там не понимают бразильской музыки. В консерватории музыку консервируют, знаешь ли. Не дают ей развиваться.

— Иногда дает концерты. Дочь Отавью Кавальканти, ученого и поэта. А твоя мать разводит орхидеи и увлекается фотографией.

— Моя мать выращивает цветы и фотографирует их. Старается убить время.

Флетч пошире раздвинул портьеры. Окна их номера выходили на задний двор. В другом доме, в окне напротив, мужчина, в трусах и майке, красил комнату. Начал он еще утром, когда они только прибыли в «Желтый попугай». Комната, которую он красил, не показалась Флетчу чрезмерно большой. Скорее, мужчина не мог найти себе лучшего занятия и просто растягивал удовольствие…

Когда они вернулись в номер, Флетч прямиком направился в душ. Он весь пропах ароматами старой карги. От ее слез лицо стало липким, шеей он еще чувствовал прикосновения ее рук.

Он уже намылился, когда отдернулась занавеска и в ванну влезла Лаура. Потерла ему спину, шею. Потом они добрались до кровати, и скоро их тела двигались в такт доносящемуся через открытое окно барабанному бою. Насытившись друг другом, они полежали спокойно, пока высыхал пот, приятно холодя кожу. И Флетч вновь пошел под душ. Теперь он стоял у окна…

— Пища наполовину должна состоять из углеводов, — сообщила ему Лаура, читая журнал.

— Ты читаешь о диете? Тебе она не нужна. У тебя все на месте, ничего лишнего.

— Мою маму это заинтересует. Углеводороды. Я правильно произношу это слово?

— Нет. Но я понял.

— Кажется, в Лондоне об углеводородах не говорили. Я никогда о них не слышала. Макароны!

— У тебя нет ко мне никаких вопросов?

— О макаронах? — она не отрывалась от журнала.

— О женщине в зеленом платье. Я же сказал, она, возможно, думает, что я убил ее мужа. Она прилетела в Рио, чтобы найти меня.

— И что?

— А ты ничего не спрашиваешь.

— Все это связано с твоим прошлым. Всякий может выдумать историю и сказать, что она случилась с ним в прошлом.

— Ты не любопытна?

— Меня интересует только будущее. Сколько времени?

Флетч взглянул на часы.

— Почти семь.

— Нам пора к да Коста. Намного опаздывать нехорошо. Невежливо по отношению к слугам. У них и так полно забот. Если гости задерживаются, они нервничают.

— У меня есть вопросы.

— Естественно. Ты же североамериканец.

— Твой отец Отавью Кавальканти. Ты — Лаура Соарес.

— Флетчер, милый, это все прошлое.

— Я не понимаю.

— Это связано с тем, кто носил такую фамилию в прошлом. Со временем об этом забываешь. Тут пишут, что надо есть курицу и рыбу, а от говядины и свинины воздерживаться. Почему-то нет ни слова о рисе и фасоли.

— Ты не хочешь поговорить со мной об этой старухе?

— А о чем тут говорить?

— Я — не Жаниу Баррету. Кто бы он ни был.

— Она утверждает, что ты — Жаниу. Она узнала тебя. Внимательно следила за тобой, пока мы сидели в кафе. Ты заметил ее?

— Да.

— Она сказала, что ноги у тебя точь-в-точь, как у ее мужа, и такие же сильные мышцы живота, от выбирания полных сетей, те же пропорции между плечами и бедрами. Даже пупок одинаковый.

— Лаура…

— Ей ли не знать.

— Я никогда в жизни не выбирал сети, полные рыбы.

— У тебя мышцы Жаниу Баррету.

— Лаура, редко у кого из бразильцев встречается такая светлая кожа, как у меня.

— У некоторых встречается. К примеру, у Жаниу Баррету. У вас одинаковые головы, говорит она, и глаза тоже.

— Я чем-то напоминал и мужа той женщины в зеленом платье.

— Внешнее сходство тут ни при чем. Она говорит, что ты — Жаниу Баррету, ее муж.

— Которого убили сорок семь лет назад.

— Да.

— Я — призрак? Это она сказала?

— Частично. Нет, ты есть ты. И ты — Жаниу Баррету. Ты же приехал в Бразилию, не так ли?

Флетч глубоко вздохнул.

— Как зовут эту старую каргу?

— Идалина Баррету.

— Меня тревожит, что ты так внимательно слушала ее. И швейцар…

— А почему бы и нет? — Лаура перевернула страницу. — Она же говорила.

— Лаура, ты, судя по всему, полностью отбрасываешь реальное прошлое. И, однако, принимаешь на веру такую чушь.

Лаура, казалось, внимательно изучала таблицу в конце статьи.

— Что есть реальность?

— Чему ты больше веришь?

— В бананах много калия. Не зря я их так люблю.

— Ты не даешь ничего объяснить. И ничего не объясняешь сама.

— Если можешь, забудь пока об Идалине Баррету.

Она отбросила журнал и посмотрела на него, стоящего у окна.

— Как нам понять друг друга? — задал Флетч риторический вопрос.

Лаура перевернулась на спину, подняла одну ногу.

— Поделись со мной своим бананом.

Флетч рассмеялся.

— Мне необходимо больше калия.

— Я надеюсь, глюконата калия.

— Иди ко мне, Жаниу. Я хочу твоего калия.

— Я не Жаниу.

— Калий Жаниу. Твой калий. Сорви свой банан и покорми меня калием.

— Ты сумасшедшая.

— Приди, приди, мой Жаниу. Твой банан созрел. Я вижу, он созрел. Я очищу его зубами. Дай мне попробовать твой банан.

— Где мой башмак? — ему пришлось опуститься на колено в белых брюках, чтобы заглянуть под кровать.

Лаура вошла в комнату и остановилась. В ванной она приняла душ, уложила волосы, надела белые слаксы и белую же блузку.

— Что это за камень под нашей кроватью, — он показал ей маленькую каменную статуэтку, которую достал из-под кровати. — Это же жаба. Каменная жаба.

— Точно, — кивнула Лаура.

— Кто положил каменную жабу под нашу кровать?

— Должно быть, горничная оставила ее там.

— Горничная оставила каменную жабу под нашей кроватью?

— Положи ее на место, — предложила Лаура. — Наверное, для нее это важно.

— Отец здесь, — Лаура положила три ложки сахарного песка в свой стакан кашасы. — Я слышу его голос.

Из вежливости Флетч взял стакан кашасы с серебряного подноса, протянутого ему лакеем. Кашаса-бренди из сока сахарного тростника. В Бразилии принято предлагать гостям кашасу. Отказ считается дурным тоном. Флетч пробовал пить кашасу с избытком сахара, с недостатком, вообще без сахара. В каждом случае кашаса не лезла в горло.

Со стаканом кашасы в руке он последовал за Лаурой на террасу.

Теудомиру да Коста построил дом вопреки общепринятым канонам. Пройдя в холл, нужно было спуститься вниз, чтобы попасть в спальни или уютную семейную гостиную, а зал, где принимали гостей, с великолепными картинами и другими произведениями искусства, находился выше уровня улицы. Из зала, вознесшегося над авенидой Эпитасиу Пассуа, высокие двери вели на большую террасу, уставленную кадками с кустами, усыпанными зелеными, красными, желтыми цветами. С террасы открывался замечательный вид на лагуну Родригу ди Фрэйтас.

В тот вечер в зале приемов накрыли длинный стол на двенадцать персон. Хрустальные бокалы, серебряные приборы. Теудомиру неплохо зарабатывал, меняя доллары на крузейро и драгоценности. Флетч вложил свои деньги в его фирму.

На террасе Лаура и Отавью приветствовали друг друга объятиями, поцелуями и быстрой португальской, на бразильском диалекте, речью.

Отавью молча пожал руку Флетча.

— Boa noite, — Флетч улыбнулся.

— Отавью приехал на встречу с издателем, — пояснила Лаура. — Он остановился неподалеку, у Альфреду и Глории. Ты с ними встречался? Альфреду — чудесный человек, настоящий бразилец, жизнерадостный, щедрый. А Глория — великолепная женщина, умная, очаровательная, такая душевная.

— Они здесь?

Лаура оглядела террасу.

— Я их не вижу.

— Они готовятся к завтрашнему костюмированному балу, — сказал им Отавью. — Мне готовиться не надо. Поэты рождаются в маске.