Ирина Хрусталева - Блеск и нищета хулиганок

– Тогда нечего стонать, – равнодушно пожав плечиками, сказала Лена и, оттопырив губки, начала дуть на ногти. Прервав свое занятие, она посмотрела на Евгению и, улыбнувшись, добавила: – Сама сказала, что деньги нужны, вот и «куй железо, пока горячо». Если Семен приглашает, значит, ты ему нужна. Ой, Женька, если бы я была такая красивая и умная, как ты, я бы уже давно за какого-нибудь банкира замуж выскочила. Ты посмотри, с какими мужиками тебе приходится общаться.

– Да надоели они мне уже. А о замужестве мне только мечтать приходится. Семен предупредил, чтобы до двадцати пяти даже не рыпалась. А вот как стукнет четвертак, тогда он сам для меня мужа достойного подыщет.

– У тебя что, контракт с ним, чтобы таким образом твоей жизнью распоряжаться? – фыркнула Алена.

– Никакого контракта. Просто эта сволочь таким образом хочет лишний раз мне показать, какую власть имеет надо мной и чтобы не забывала, кто в доме хозяин. Мне иногда хочется его придушить собственными руками, так надоел, – зло процедила Женя и начала надевать черные чулки. – Самое противное то, что сначала представляет меня как свою племянницу. А потом, без зазрения совести, кому-нибудь из гостей подсовывает. Какая к черту из меня племянница, если он меня использует по прямому назначению? Мне противно на себя в зеркало смотреть. Так и кажется, что на лбу написано: «Я шлюха».

– Ну, это ты зря. Я всегда тебе завидую, как ты умеешь себя подать. Про тебя язык не повернется сказать, что ты шлюха, шику в тебе хоть отбавляй, – с восхищением и совершенно искренне возразила Елена.

– Все равно противно, не дождусь, когда наконец рассчитаюсь за все с «дядюшкой», мне бы только кое-какую информацию еще получить. Тьфу ты, дьявол, – выругалась Женя, увидев, что на одном чулке поехала стрелка. Она сдернула с ног чулки, швырнула их на пол и полезла в комод за новыми. Лена сказала:

– Жень, ну что ты расстраиваешься? Ну, подумаешь, использует тебя Семен. Что, убудет, что ли? Живешь, как у Христа за пазухой. Ну, или почти как у Христа, – увидев сердитый взгляд Евгении, дернула Лена плечиком. – Лишний раз не вызывает, только тогда, когда ему очень нужно, с каким-нибудь деловым человеком контакт наладить. Он тебя не часто беспокоит, платит хорошо, сама же говорила. Мне бы такого Семена, как твой, я бы ему, наверное, по гроб жизни была благодарна. Я вон от безысходности на панель пошла и обслуживаю, кого придется. Нет, я, конечно, не опускаюсь до плинтуса, у меня в основном клиент зажиточный, но до твоих олигархов далеко. А что мне остается делать? Молодость, она быстро проходит, а пока нужно пользоваться, чтобы денег скопить. Я, когда завяжу с этим делом, сразу же из Москвы смотаюсь куда-нибудь в другой город, чтобы меня там никто не знал и никто не нашел. Квартиру там куплю, замуж выйду, детей нарожаю и заживу, как нормальный человек. С деньгами, оно везде хорошо, – прищелкнула Елена язычком. – С ними нигде не пропадешь.

– Твоими бы устами, Алена, не шампанское ведрами хлебать, а мед кушать, – проворчала Евгения, застегивая ажурный бюстгальтер. – Деньги – это, конечно, хорошо, только здоровье на них потом не купишь. Много ты знаешь путан, которые после своего трудового стажа нормальными бабами оставались? Кто-то спивается, кто-то на иглу садится, а кто-то и вовсе от заразы какой-нибудь умирает.

– Что ты мне на психику давишь? Меня же никто не заставляет, сама эту «работу» выбрала, – беззлобно огрызнулась Лена и смешно сморщила носик. – «Путана, путана, путана. Ночная бабочка, ну, кто же виноват?» – пропела Алена и засмеялась.

Женя посмотрела на нее осуждающим взглядом.

– Ох, и балаболка же ты, Ленка. Тебе бы только смеяться. Смотришь на все сквозь розовые очки.

– А что, плакать прикажешь? Я, в отличие от тебя, пока на жизнь не жалуюсь. Сама ее выбрала. Что ж теперь делать? Назад, как говорится, дороги нет.

– Счастливая, – вздохнула Евгения. – Ты хоть сама за себя все решила и, как видно, довольна. А меня даже этого права лишили в один прекрасный день.

– Не поняла я тебя, – нахмурилась Алена. – Что ты хочешь этим сказать?

– Меня Семен попросту купил, когда мне было тринадцать лет.

– Как тринадцать? Как купил? Ты же вроде какая-то дальняя родственница Семену. Или я что-то путаю? – удивленно вскинула глаза Алена.

– Если я ему родственница, то ты, моя дорогая, звезда Голливуда Элизабет Тейлор, – усмехнулась Евгения. – Он купил меня как вещь и уверен, что эта «вещь» принадлежит ему и он вправе делать с ней все, что захочет. Только он не учел, что у этой «вещи» есть душа, характер и свои планы на жизнь.

– Ты мне никогда этого не рассказывала, – растерялась девушка. – Выходит, что ты Семену никакая не родственница? Он тебя купил и теперь использует? Вроде у нас рабство давным-давно отменено.

– Это только так кажется, – вздохнула Евгения.

– Ну и уехала бы куда-нибудь за кордон, если не хочешь больше так жить. Проблема, что ли? Жень, ты меня прямо удивляешь. Ты такая решительная во всем, а здесь что-то тормозишь. Это на тебя совсем не похоже.

– Понимаешь, Лен, уехать, конечно, не сложно. Плюнуть на все и уехать. Но тут такое дело… – и Женя посмотрела на Алену грустными глазами.

– Проблемы? Что-то серьезное? – спросила та.

Сама не зная почему, Евгения вдруг начала говорить Алене то, что никогда и никому не рассказывала.

– Серьезней не бывает. Мне нужно сестру свою разыскать, обязательно.

– У тебя есть сестра? – удивилась Лена.

– Да, есть. Мы с ней близняшки. Об этом никто не знает и знать не должен. Ты первый человек, кому я об этом говорю.

– А где же она?

– Понятия не имею. Ведь мы с ней виделись в последний раз, когда нам всего по пять лет было, мать наша в том году умерла. Отца я совсем не знаю, только его портрет помню, он у нас в большой комнате на стене висел. Мама говорила, что вроде на войне он погиб. Я уже сейчас, когда пытаюсь что-то вспомнить, прихожу к выводу, что он в Афганистане служил. В то время там война была. Но если честно, то не могу утверждать точно, наяву все было или во сне я все это видела? – вздохнула Женя. – Мне бы только сестру свою разыскать. Правда, надежда у меня на это очень маленькая. Я уже столько времени пытаюсь это сделать, но все напрасно.

– Надо же, у тебя есть сестра, – удивленно повторила Лена. – И точно такая же, как ты.

– Да, есть, – тихо подтвердила Женя. – Ее Наденька зовут, мы с ней с детства как две горошины были, нас всегда путали в детском саду. Когда наша мама умерла, нас тогда в детский дом определили, а через полгода там страшный пожар случился. Все дотла сгорело, директриса погибла, детей старалась побольше спасти, а сама… Много детей погибло, а кто в живых остался, по разным больницам развезли. Отчетливо помню, что плакала я тогда сильно, все сестренку свою искала, у всех врачей, которые в палату приходили, про нее спрашивала, а они лишь руками разводили. Медсестричка там одна была, добрая такая тетка, все меня успокаивала. Потерпи, мол, деточка, вот поправишься и найдешь свою сестричку. Но я так ее и не нашла. Всех детей потом по разным детским домам раскидали. Мне всего-то ничего было, ребенок совсем. Что я могла тогда? Вот так мы с моей сестрой и потерялись, – горько вздохнула Евгения, вспоминая те годы. – И сколько я потом к взрослым дяденькам и тетенькам, что у нас в детдоме были, ни приставала, все от меня только отмахивались, как от назойливой мухи. Я после этого и пошла вразнос, совсем перестала слушаться, грубила воспитателям. Когда в первый класс пошла, вообще не училась, одни двойки получала, а уж про поведение и говорить не стоит, учителя только за голову хватались. Дружила лишь с мальчишками, ну, и все такое прочее. Меня из одного детского дома в другой, как мячик от пинг-понга перебрасывали, не знали, как меня образумить. И вот однажды, мне тогда только-только тринадцать исполнилось, попала я в компанию одну. Ребята там уже взрослые были. Я спиртное-то не очень уважала, впрочем, как и сейчас, а вот пиво иногда пробовала. В тот день, когда все случилось, мне в пиво что-то и подсыпали. Очнулась я уже в машине, и меня опять чем-то угостили, я даже и не видела кто. Помню только руки, пальцы такие длинные, как у пианиста или у хирурга. Между безымянным и мизинцем – маленький такой шрамик, в виде полумесяца. Очнулась я в чужом доме, даже не могла сразу вспомнить, что и как. Мужик там был, на узбека похож, с хитрыми глазками. Все щупал меня и языком прищелкивал, мол, костлявая слишком. Я тогда орать начала, как резаная, и мне укол какой-то сделали, чтобы заткнулась. Совсем я очухалась уже у Семена в доме, и он мне популярно тогда объяснил, что купил меня у того мужика, Ахмедом его назвал, и теперь моя жизнь полностью принадлежит ему. Захочет, прибьет к чертовой матери и на свалку выбросит, а захочет, человека из меня сделает. Только для этого я должна беспрекословно его слушаться и делать все, что он прикажет. Я никогда не могла стерпеть, если мне что-то приказывали, характерец был еще тот. Да это и понятно, тринадцать лет, переходный возраст. Дух противоречия во мне преобладал над всеми остальными чувствами и эмоциями. Я привыкла все решать только так, как мне хотелось, воспитатели в детском доме от меня стонали. Но Семен быстро меня сломал, через две недели я уже была, как шелковая, и боялась даже рот раскрыть в его присутствии. Поняла я тогда очень отчетливо, что если не подчинюсь, то меня отправят обратно к Ахмеду или, того хуже, на тот свет. И выбрала я тогда, Леночка, из двух зол наименьшее, слушаться Семена, а уж потом… потом будет видно, решила я для себя тогда. Сколько раз, правда, от него убегала, а затем сама же возвращалась с повинной головой. А куда мне было идти? Не в детский же дом снова? Или на вокзал, вшей собирать? В общем-то, Семен неплохо ко мне относился, вещи мне покупал, в школу определил. Действительно относился, как к своей племяннице, пока мне шестнадцать не исполнилось. А потом… потом он в постель ко мне залез, сволочь пузатая. Сразу предупредил, скажешь кому, головы в тот же день не будет.