Сан-Антонио - Серенада для Грейс

— Пошли, господин кюре, — говорит Брандон.

Я повинуюсь.

И снова мрачная процессия идет по коридорам. Звуки шагов гулко отдаются у меня в голове…

Я иду с таким ощущением, будто меня ведут на убой, как скотину…

— Кажется, эта казнь на вас сильно подействовала, — говорит мой английский коллега.

— Да уж, весьма, — бормочу я. — Вы слышали, что он сказал, после того как ему надели мешок на голову?

— Нет.

— Что он невиновен! Брандон тихо качает головой.

— Они все так говорят в этот момент. Будто надеются, что это последнее отрицание даст им отсрочку…

Выйдя из тюрьмы, я чувствую себя немного получше.

— Господин кюре, — обращается ко мне Брандон, — мне кажется, что вам необходимо немного выпить, чтобы прийти в себя.

— С удовольствием…

Он открывает дверцу своей квадратной машины и помогает мне сесть, после чего устраивается за рулем.

— Пабы закрыты в это время… Поедемте лучше в мой клуб.

Он управляет машиной в тумане, как рыба в водяном потоке. Клянусь, чтобы рулить в такой пелене, нужно иметь по компасу в каждом глазу!

Через десять минут он паркуется у внушительного здания и приглашает меня следовать за ним. Мы входим в огромный холл, украшенный зелеными растениями, и идем по монументальной лестнице.

Клуб на втором этаже.

В эти поздние часы в клубе почти никого нет. Только четыре старика играют в карты за одним столом и два официанта в униформе сдерживаются, чтобы не зевать.

Брандон опускается в глубокое кресло. Я сажусь напротив.

— Виски? — спрашивает он. Я молча киваю.

— Два двойных, — говорит он подошедшему официанту.

Хотя он сказал это по-английски, я, к своему удивлению, понял. Есть слова, которые без лишних объяснений понятны на всех языках.

— Ну так, господин комиссар, — говорит Брандон, — что вы вынесли из вашей поездки?

Я беру стакан виски, который принес мне засыпающий, но корректный официант, и осушаю его залпом.

Брандон пьет свою порцию медленно, смакуя. Наконец я смотрю на него и прыскаю от смеха.

— Вы меня узнали? Он мельком улыбается.

— Нет, — говорит он. — Просто шеф французской полиции просил меня провести священника к приговоренному Ролле, но, увидев вас, я тут же подумал, что для священника у вас слишком широкие плечи и совсем не церковные манеры. И я не ошибся. Я знаю, что в секретной французской полиции есть комиссар Сан-Антонио, который работает на сверхсложных расследованиях… Я знаю также, что этот комиссар не дурак выпить и не лезет в карман за словом, как вы говорите во Франции…

Он поднимает свой стакан.

— Ваше здоровье, господин комиссар. Я верчу в руках пустую посудину.

— Брандон, можно это повторить?

Мой коллега щелкает пальцами. На зов приходит бармен, и через минуту я держу в руках дозу большого формата.

— Ваш приезд, — спрашивает Брандон, — прояснил что-нибудь? Я на секунду задумываюсь.

— Нет, ничего. Просто у меня теперь есть сомнения…

— Сомнения?

— Да…

— Связанные с виновностью Ролле?

— Да…

Брандон никак не реагирует. Он неподвижно застыл в глубоком кресле с видом мужчины, чувствующего себя не в своей тарелке в приемной гинеколога, в кабинет которого пошла его залетевшая курочка.

— Буду откровенен с вами, комиссар, — наконец говорит он. — Я убежден, что Эммануэль Ролле виновен. Я много жил во Франции и открыл для себя некоторые, может быть даже чересчур строгие, стороны нашей британской юстиции. Этот человек, когда совершил акт насилия, был не в себе: он был пьян. Я сам занимался расследованием. Я допрашивал хозяина ресторанчика в Нортхемптоне, где Ролле выпивал со своей подружкой. Хозяин мне сказал, что они заказали две бутылки бургундского.

— Ну и что? — пожимаю я плечами. — Что в этом необычного для француза?

Он смотрит на меня и широко улыбается — первый раз его лицо приобретает по-настоящему человеческие черты.

— Чертов француз! Я смеюсь вместе с ним.

— Две бутылки на двоих, это как утренний кофе с молоком, я имею в виду по другую сторону Ла-Манша. Так что нет смысла заострять на этом внимание…

Он вновь становится серьезным.

— Пьяный или нет, но он тем не менее сбил велосипедиста…

— Велосипедист его опознал?

— Да.

— В каком он состоянии?

— Сейчас лучше: несколько сломанных ребер и рана на голове…

— Ролле был один?

— Да.

— А девушка, с которой он оттягивался в ресторане?

— С которой… что? — удивленно поднимает брови Брандон.

— Пил, кирял, жрал, шамал, квасил, что еще он мог делать?!

— Мы ее допрашивали. Это бывшая сокурсница Ролле. Марта Обюртен, лаборантка аптеки в Нортхемптоне…

— Его любовница?

— Возможно, хотя оба это отрицали.

— И она сказала, что Ролле был пьян, когда они вышли из ресторана?

— Во всяком случае, она поклялась перед судом.

Я снова опустошаю свой стакан под тяжелым взором бармена, который, похоже, первый раз видит перед собой священника, лакающего виски с такой быстротой.

— Расскажите мне об убитом, Брандон.

Он задумчиво расправляет плечи, садится поудобнее, словом, делает паузу, чтобы взвесить все «за» и «против», перед тем как открыть рот.

— Поставщик зелени Харрис ехал по дороге как раз в тот момент, когда произошел этот несчастный случай. Он погнался за Ролле. Его новенький фургон оказался намного быстрее старого кабриолета Ролле. Он обогнал Ролле и прижал его к насыпи на обочине… На всякий случай он взял из-под сиденья монтировку, чтобы иметь веский аргумент в возможной схватке с преступником. Но Харрис — тщедушный человечек в возрасте. Ролле навалился на него, вырвал монтировку и ударил со всей силы по голове… Во всяком случае, это версия, данная Ролле. Удар пришелся по затылку. Ролле, очевидно, совершил это в тот момент, когда жертва или наклонилась, или отвернулась…

— И свидетелей, конечно, никаких?

— Никаких, поскольку был уже поздний вечер и на дороге никого не было. В этом месте шоссе проходит через дубовую рощу…

Я киваю:

— Так, а дальше?

— Ролле утверждал, что нанес удар спереди. Чтобы объяснить рану на затылке, он заметил, что монтировка имеет искривленную форму…

Брандон смотрит на меня.

— Потом Ролле сел в свою машину и поехал в Лондон. Через три часа он пошел в центральный комиссариат и сдался…

— Вы проверяли, где он был между приездом в Лондон и приходом в полицию?

— Да… В кино…

— В кино?!

— Он утверждал, что был не в себе и ему хотелось посидеть одному в темноте, чтобы подумать. Он был в кинотеатре «Байрон», мы проверяли.

Я понимаю, что у меня вопросов больше нет.

— Хорошо, — говорю я, — спасибо. Я расстегиваю сутану и отдаю ее бармену. Он смотрит на нее с таким страхом, будто я протягиваю ему скальп его брата-близнеца.

— Я хотел бы оставить это у вас на хранение, — объясняю я.

Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио — английский.

Брандон служит нам переводчиком.

— Что вы собираетесь делать? — спрашивает он меня.

— Пока не решил, — отвечаю я. — Немножко порыскать…

Он смотрит на меня, не зная, что сказать…

А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове… Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен.

Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер — нечистокровных скакунов.

— Брандон, — говорю я, — я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда — не пустая болтовня. С вашего позволения…

(Одновременно я думаю: «И без…»)

— … С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде…

Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело… Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.

— Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в…

— Нортхемптоне, — улыбаясь, подсказывает Брандон.

— Да, именно… А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста…

Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.