Ольга Степнова - Моя шоколадная беби

Сытов секунду колебался. Затем быстро прошел в угол, взял чемодан и вышел из вагончика.

– Э-эй, мужик! – услышал он пьяный вой, закрывая за собой дверь.

Сытов не побежал. Он спокойно, даже размеренно пошел к машине. Когда услышал за спиной запинающуюся возню пьяных ног, развернулся, коротко и не очень сильно ударил сначала одного, потом другого. Они упали. Лобастый тяжело поднялся и, размазывая по лицу кровь, поволокся обратно к вагончику, помогая себе руками отрываться от земли. Другой так и остался лежать, не двигаясь. Сытов пошел, напружинив мышцы, – чемодан был тяжелый.

Кэт вышла из машины по нужде и залезла в кусты. Она поцарапала о ветки руки, лицо, даже попу.

«Придет Сытов, пожалеет», – подумала она и тут увидела Сытова – со спины.

С каким-то чемоданом он уже подходил к машине. Сытова нагонял страшный мужик с головой, похожей на огромную голую шишку. В руках у мужика было... Это же такая штука, из которой по телеку...

– А-а-а! – истошно закричала Кэт и в нечеловечески длинном прыжке к Сытову налетела на выстрел.

Сытов услышал не выстрел. Он услышал, как кричит Кэт, и ринулся на крик. Она, согнувшись пополам, приземлилась на бок. Лобастый, отбросив обрез, кинулся бежать. Сытов оторвал ее руки от живота, ощутив под ладонями кровавое месиво.

– Сейчас, Кэт, – он содрал куртку, потом рубашку, стал перевязывать ей живот, отрывая от сорочки длинные лоскуты. Она морщилась, как ребенок, от боли.

– Все, Сытов, не надо, – попросила она, закрывая глаза.

Сытов почувствовал дикий, животный страх. Первый раз в жизни.

– Кэт! – заорал он. Она спокойно открыла глаза. – Не умирай, беби, – тихо попросил Сытов и заплакал.

– А я думала, ты не умеешь плакать, – улыбнулась Кэт и улетела в небытие.

« ...... да был ли клад-то?»

Сытов сидел в грязи и держал на руках Кэт.

«... погнался за химерой».

Сытов прижался к Кэт лицом.

«...а может, «родственник» был настоящим родственником, а домик с крестиком – наивным бабкиным рисунком?»

Он встал и понес Кэт к машине.

Когда идти оставалось несколько метров, где-то в пролеске раздался шум. Шум нарастал, приближался, и Сытов с ужасом понял, что это машина. Он даже услышал, как под колесами чавкает грязь и ломаются сухие, старые ветки. Наверное, это трактор с каким-нибудь деревенским увальнем за рулем. Сейчас пролесок расступится, увалень увидит, как Сытов несет на руках окровавленную девушку, а в нескольких метрах валяется обрез.

Сытова охватила паника.

Деревенский кретин наверняка не проедет мимо. Остановится, начнет расспрашивать: что случилось и кто они такие. Сытов хотел ринуться в кусты и укрыться там, но понял, что не успевает, он ничего не успевает – ни донести Кэт до машины, ни укрыться с нею в кустах.

Милиция, разбирательства, суд? Его в чем-нибудь да обвинят!

Он остановился и попытался нащупать у Катьки пульс. Пульса не было, а шум работающего мотора все приближался.

– Она все равно умерла, – громко сказал Сытов самому себе. – Она умерла, а мне еще жить да жить.

Он опустил Кэт на холодную землю.

– Извини, беби, – прошептал он и помчался к машине. На пути ему попался чемодан, который он прихватил из вагончика. Он отчаянно пнул его, тот раскрылся, и из его убогого чрева вывалились грязные рубашки, носки, еще какое-то тряпье и бутылки – много пустых бутылок.

– Она все равно умерла, – снова сказал себе Сы-тов в машине, рванул ручку скорости, газанул и с пробуксовкой сорвался с места.

Сытов гнал машину. Гнал с космической скоростью. Он уверял себя, что хочет разбиться. Но его реакции были до автоматизма точны и безошибочны. Мыслей не было, чувств не было, и, чтобы не сойти с ума, он вслух начал петь, на ходу сочиняя стихи и музыку:

На следующий день он вышел в эфир.

Она проснулась первой.

Откинула простыню и стала рассматривать свое голое тело.

Она осталась довольна осмотром: длинные ноги, высокая грудь, плоский, упругий живот. Живот, правда, портил шрам. Он имел странную форму, с рваными краями, и бледно-розовым цветом сильно выделялся на темной коже. След от ранения. Шрам давней любви. Катерина усмехнулась. В целом, она была довольна осмотром: только темнокожие женщины имеют такую совершенную гармонию пропорций, такой первобытный тонус мышц и такую неунывающую душу. Шрам – ерунда. Это даже шикарно! Партнеров в постели он интригует, они все задают один и тот же до безобразия пошлый вопрос:

– Тебя кесарили?

– Ага, – усмехалась Катерина, – калибром семь-шестьдесят два.

Мужики шалели от такого ответа и спешно начинали демонстрировать недюжинные мужские способности. Огнестрел в наше время – круто! Он вызывает не жалость, а уважение.

Катерина скосила глаза: рядом спал безмятежно красавчик-брюнет, и она не очень хорошо помнила его имя – то ли Игорь, то ли Дима. Нет, Игорь был вчера, значит, этот – Дима. Или Дима был вчера?.. Сколько раз она клялась себе, что будет тщательнее запоминать имена тех, с кем ложится в постель!

Катерина вскочила и побежала к велотренажеру. Она всегда вставала легко и как первую необходимость ощущала не желание умыться или глотнуть кофе, а острую потребность подвигаться – выплеснуть накопившуюся за время долгого сна энергию.

Она закрутила педали – сразу в бешеном темпе, потому что не понимала, что отдохнувшее тело нужно разогревать постепенно. Катерина любила утро, любила эти два часа до работы: можно заниматься собой и только собой. Примерять перед зеркалом многочисленные наряды, краситься, слушать музыку, плескаться под душем, курить, да, курить, хоть она и бросила. Потом ей надоедало заниматься собой, и она забывала про все это до следующего утра.

Парень на широкой кровати проснулся от шума педалей.

– Зюзик, охота грузиться в такую рань?! – сонно выдал он незатейливый текст.

Зюзик? Похоже, красавчик тоже не помнит ее имя. Как там, в старой шутке? Постель – не повод для знакомства.

– Хорош шуршать, – пробормотал брюнет. – Ну что ты, как белка в колесе, лапами сучишь?

– Вставай! – Катерина вихрем налетела на него и сорвала шелково-упакованное одеяло. – Поднимайся, одевайся, умывайся и растворяйся. Можешь выпить кофе, я разрешаю.

– Ну зю-узик, – пробормотал то ли Игорь, то ли Дима и тут же заснул, раскинувшись на спине. Катя некоторое время рассматривала его молодое тело. Бугры мышц, легкая поросль на груди, сильные ноги и... ну, в общем, она не ошиблась, притащив к себе с презентации именно эту особь мужского пола. Да, лицо... Но в лицо она старалась особо не всматриваться. Главное, чтобы был брюнет.

Она с силой ущипнула юношу за упругий бок. Он подлетел, сел и ошарашенно уставился на Катерину.

– Так бушуют африканские страсти? – продемонстрировал он остроумие.

– Нет, это свирепствует здравый смысл. Мой муж вот-вот вернется из командировки. Будет лучше, если он не найдет в своей постели тебя. – Она вдруг вспомнила, что зовут его Алик.

– Врешь, – ухмыльнулся не Дима, не Игорь. – У тебя нет никакого мужа. – Он встал, пружинисто походил по спальне, уселся на тренажер и лениво надавил на педали. – У тебя нет мужа, нет детей, нет тетушек, дядюшек, бабушек, дедушек. По-моему, у тебя нет даже полного набора соседей, так как ты отхапала шикарный пентхауз с видом на ...

– Я тебя прощаю, – оборвала его Катерина.

– Ты меня – что?! – Он перестал крутить педали и замер, став похожим на картинку из журнала – тщательно срежиссированную, с наведенным лоском. Катерина пару секунд им профессионально полюбовалась.

– Про-ща-ю, – спокойно повторила она. – Ты молоденький, глупенький жеребчик. Ты даже не знаешь, как называется то, на что открывается вид из моего окна.

– Хочешь меня обидеть? – Он подналег на педали, медленно и вальяжно. – Не получится. Я поживу у тебя пару деньков, зюзик.

Он не спрашивал. Он утверждал. Катерину это развеселило. Сколько ему – двадцать три? Двадцать пять? Он уверен, что возраст и внешность – его козырная карта. Кажется, он из модельного агентства «Кино», именно оно обслуживало вчерашнюю презентацию. Катерина сама договаривалась с холеной, амбициозной директриссой, которая пообещала «шикарных девушек» и «стильных юношей». Как всегда, к концу вечеринки Катерина почувствовала, что не может одна возвращаться в свою пусть и шикарную, но пустую квартиру на вожделенном последнем шестнадцатом этаже с видом на ... черт, да как же это там называется?