Елена Логунова - Молилась ли ты на ночь?

Осмелев, я брякнула посильнее, и дверь неожиданно подалась. Ах, Ашот Гамлетович, беспечный человек!

– Мой дом – моя крепость! – хмыкнула я и заглянула в квартиру.

Там было тепло и светло, в отдалении играла музыка, слышались оживленные женские голоса и смех. Ага, по паспорту Ашот Гамлетович не женат, но это не значит, что у него нет подруги или даже нескольких подруг! Ашоты Гамлетовичи – они такие!

Я вошла в прихожую и громко сказала:

– Добрый вечер, извините, пожалуйста, кто тут хозяева?

Хозяева не отозвались, а смех стал громче. Меня явно не услышали, так что я вынуждена была переместиться с плиточного пола прихожей на сияющий паркет гостиной.

– Ау, кто-нибудь?

Женский голос, перебиваемый многоголосым смехом, лился из динамиков домашнего кинотеатра, на экране ломала комедию популярная дама-юмористка – шла развлекательная передача «Аншлаг». В шестьдесят пятой квартире зрителей у этого шоу не было, буквально – ни одной живой души. Зато на полу лежало мертвое тело.

– Ой! – испуганно пискнула я, врастая ногами в паркет.

На шикарном шерстяном ковре лежал, широко раскинув руки и ноги, горбоносый брюнет в черных брюках и белоснежной батистовой рубашке с оборванной верхней пуговкой. В образовавшемся вырезе курчавилась густая, как полярный мох, темная поросль. Экстерьер знойного брюнета был решен в основном в черно-белых тонах, исключение составляли только алый шелковый кушак и такого же цвета пятно на рубашке. О происхождении этого пятна не приходилось долго гадать, вопрос совершенно однозначно решал кинжал, торчащий из груди брюнета восклицательным знаком.

С трудом сглотнув комок, самопроизвольно образовавшийся в горле, я посмотрела на паспорт, который держала в левой руке. Внутренний голос подсказывал, что имеет смысл немедленно сравнить фотографию, вклеенную в этот документ, с бледной физиономией разлегшегося на полу брюнета.

Внутренний голос оказался прав. Если верить основному документу, незавидную и бессловесную роль кинжальных ножен исполнял Ашот Гамлетович Полуянц собственной персоной. Тот факт, что у моих ног лежит такой импозантный мужчина, в данной ситуации нисколько меня не радовал.

– Вот влипла, так влипла! – непослушными губами хрипло пробормотала я, посочувствовав сама себе.

Собственный голос показался незнакомым, и это напугало меня еще больше. Вдруг ужасно захотелось все бросить, дико завизжать и опрометью ринуться прочь из шестьдесят пятой квартиры, будь она неладна! Я уже напружинила колени, силясь оторвать ноги от пола, в который они вросли, как черенки садовой розы в благодатную почву клумбы, но тут мой внутренний голос четко и ясно сказал:

«Стой! Уйти надо так, чтобы не оставить следов!»

«Так мне что, сапоги снять?» – огрызнулась я и оглянулась.

Мокрые отпечатки моих рифленых подошв отчетливо виднелись на блестящем паркете.

«Оставь в покое сапоги! – сердито сказал внутренний. – У тебя в сумке должны быть влажные салфетки, достань их. Отступая к двери, будешь вытирать свои следы. Да! И паспорт убитого тоже протри».

Следуя наставлениям рассудительного внутреннего, я вытянула из кармана пальто кожаные перчатки, натянула их, а потом дрожащими руками достала из сумки пакетик с влажными салфетками. Пропитанной душистым лосьоном тряпочкой я тщательно протерла кожаную обложку чужого паспорта и ламинированную страничку с фотографией, истребляя на них свои отпечатки пальцев, а потом затолкала старательно продезинфицированный документ гражданина Полуянца в сумку.

«С ума сошла? – тут же шикнул на меня внутренний голос. – Не вздумай унести документ убитого с собой!»

«А куда его деть?» Я огляделась по сторонам.

Бегать по комнате, умножая число своих следов, не хотелось, но просто так бросать паспорт на пол тоже казалось неправильным. Это выглядело бы как-то неестественно, ведь документы нормальные люди обычно хранят в более укромных местах.

«Дура! Ты на Полуянца посмотри: по-твоему, он выглядит нормально и естественно?!» – рявкнул на меня внутренний голос.

Пришлось согласиться, что нормальности и естественности в позе Ашота Гамлетовича мало, а в причине его смерти и того меньше.

«Забрось паспорт на полку», – посоветовал внутренний.

В школьные годы я неплохо играла в баскетбол, и теперь этот опыт мне пригодился. Не сходя с места, я выудила твердую кожистую книжицу из сумки, прицелилась и точным броском по параболе отправила ее на верхнюю полку мебельной стенки. Там паспорт обо что-то стукнулся и с тихим шорохом провалился в щель между стеной комнаты и задней поверхностью платяного шкафа.

«Да, это вполне укромное местечко! Фиг кто найдет! – язвительно похвалил меня внутренний голос. – А теперь шевелись, уноси ноги!»

Я полезла в пакетик за новой салфеткой, и в этот момент случилось нечто неожиданное и пугающее. Моя левая щиколотка вдруг оказалась в плену тугого захвата!

– Что…

Я опустила глаза, и в этот момент меня рывком дернули за ногу. Подошва левого сапога со свистом шаркнула по паркету, правая нога подкосилась, и я с высоты своего роста опрокинулась на спину, крепко приложившись затылком о паркет. Ударилась я больно, так что искры из глаз посыпались, и сквозь этот праздничный фейерверк я близко-близко увидела желтые пальцы скрюченной руки трупа и не предусмотренное узором ковра обширное пятно крови.

«Только не отрубайся!» – испуганно взвизгнул мой внутренний голос.

«Не буду», – мысленно протянула я.

И, конечно, отрубилась!

Димон в панике выскочил из-под дивана, как цепной пес из конуры, да так и понесся к выходу на четвереньках, но уже в прихожей сообразил, что густо залапал начищенный паркет своими потными ладонями, и вернулся в комнату – уже на двух ногах.

Прямохождение не было для него таким затруднительным делом с благословенных времен младенчества. Стоило Димону взглянуть на два неподвижных тела, валетом раскинувшихся на мокром от крови ковре, как ноги его начали мелко вибрировать, коленки стали пластилиновыми, и он не повис на дверном косяке, как оборванная занавеска, только потому, что твердо помнил: нельзя оставлять на месте преступления отпечатки.

– Я не виноват! – дрожащим голосом сказал Димон, бочком подбираясь к упаковке влажных салфеток, валяющейся на полу рядом с телом женщины, которую он, похоже, убил. – Я не хотел!

Его еще тянуло добавить: «Я больше не буду!» – но он не знал, чего, собственно, больше не будет. Дергать людей за ноги? Или резать их, как дикий горец? Так он этого мужика не резал! Тот так и лежал с кинжалом в груди, как пришпиленная коллекционная бабочка, когда Димон вошел в квартиру, намереваясь всего-навсего предложить хозяевам посмотреть новый каталог немецкой одежды «Гюнтер».

Он уже приготовился привычно расхваливать современный дизайн и традиционно высокое качество одежды из Германии, когда внезапно обнаружил, что находящемуся в комнате человеку из всех видов модной одежды и обуви имеет смысл предлагать только саван и белые тапки. Хотя на этот наряд имелся достаточно стабильный спрос во все времена, именно его в каталоге «Гюнтер» почему-то не было. «Однако это упущение!» – машинально подумал Димон, подсознательно постоянно занятый выявлением свободных рыночных ниш.

Вид мужика с кинжалом в подреберье поверг Димона в полный ступор. Он никогда прежде не переживал ничего подобного и ничуть не обрадовался новому впечатлению, но вынужден был прочувствовать его в полной мере. Просто потому, что испугался и растерялся настолько, что застыл, как ледяная фигура – мужской вариант неодушевленной Снегурочки.

Димон не смотрел на часы и не знал, как долго он торчал посреди комнаты неподвижным столбом. Время вокруг него стало тягучим и плотным, точно капля смолы, и он застрял в ней, как муравей, однако в какой-то момент сквозь вязкую янтарную толщу проник приглушенный настойчивый звук: стук в дверь.

Смола вскипела и испарилась, и муравей забегал, как ошпаренный. Димон прекрасно помнил, что входная дверь была открыта, и он тоже ее не запер, только прикрыл за собой. Сообразив, что тот, кто стучится, может в любой момент беспрепятственно войти, Димон затравленно огляделся и в панике спрятался под диван.

Едва он скрылся за шерстяными лохмами дорогого пледа, косматого, точно отродясь не стриженный баран, как в квартиру вошла женщина. Димон слышал, как она из прихожей зовет хозяев и при этом неуклонно продвигается в комнату. Потом возле дивана прямо перед глазами Димона возникли ноги в заснеженных сапогах. Ноги замерли на одном месте и стояли в полной неподвижности так долго, что снег на сапогах успел растаять, а Димон в ожидании дальнейшего развития событий бесшумно и яростно сгрыз четыре ногтя и едва не сошел с ума. Возможно, он все-таки малость тронулся, потому что внезапно поддался совершенно неконтролируемому порыву и вынудил проклятые ноги изменить диспозицию, со всей силой дернув за ту из них, которая располагалась к нему поближе.