Наталья Горчакова - Я написала детектив

Признаю: эту яму я старательно выкопала себе сама. Можно было еще исправить положение, но я, не задумываясь, добровольно шагнула в нее. Мне и этого показалось мало. Я попросила закидать меня землей и воткнуть цветочки в добровольную могилку, произнеся:

— Если я докопаюсь до сути, ты отдашь мне свою шикарную машину, о которой тут столько трепался.

— Ого, — восхищенно присвистнул Пузик, — круто дело.

— Да, понеслись на всех парах! — фыркнула Манька.

— Наташка в своем репертуаре, — покачал головой Пузик.

— Поделом Говоруну, — презрительно бросила Света, — нечего ко всем лезть со своими историями.

Не то чтобы я в тот момент действительно решила участвовать в каких бы то ни было расследованиях, нет, конечно. Я еще в своем уме. Это было так, для смеха, чтобы еще больше разозлить вечно раздражающего меня сокурсника. Не думала я ни о чем другом.

— Наташка, за что я тебя люблю — за твою нетре… непрека… непред… сказуемость, — с трудом выговорил Димон, опрокидывая очередную рюмку водки. — За тебя!

— За что я тебя люблю, Димон, — на мгновение отвлеклась я от основной темы разговора, — так это за ясность и четкость выражения мысли, которыми ты всегда отличался.

Вот бы мне плавно перевести течение встречи в другое русло, обратить вышесказанное в шутку, посмеяться со всеми, не тут-то было, я продолжила диалог со Смирновым.

— Ладно, — бросил Говорун, злясь на мою невозмутимость и возвращая всех и в основном меня к главному событию вечера, — получишь машину. Но если проиграешь, а ты проиграешь, уверен, отдашь бабушкины серьги.

Единственная дорогая вещь в прямом и переносном смысле, оставшаяся у меня от бабушки, были старинные серьги с рубинами. О них-то и вспомнил Говорун. Кто бы мог подумать, что у него в памяти сохранились такие подробности.

Оба мы были не в себе. Оба мы вели себя глупо и заслужили хорошей трепки. Мои сокурснички (тоже мне друзья!..), вместо того чтобы вмешаться, привести нас в чувство, с неослабным вниманием и извращенным наслаждением наблюдали дурацкий поединок.

Спрашивается, зачем нужны друзья? Чтобы толкать вас на необдуманные поступки или ограждать от них? Ответ на этот, казалось бы, простой вопрос теперь мне известен, и я склоняюсь к первому. Могли бы растащить нас по разным углам импровизированного ринга. Вместо этого они еще и масла в огонь плеснули:

— Мы будем свидетелями.

Спасибо тебе, Толик, большое. Какое удивительно трогательное отношение. Никогда не забуду. Надеюсь, после своего блестящего заявления ты перестанешь мечтать о продолжении нашего романа, не имеющего начала, но благополучно нашедшего свой бесславный конец? Только попробуй еще заговорить со мной об этом!

Дальше события развивались стремительно и помимо меня. Став центральной участницей, я не имела уже ни к чему ни малейшего отношения. Мою судьбу обсудили, вынесли решение, утвердили, запротоколировали.

Последнего слова мне не дали, и даже апелляцию подать я не имела права.

— Нам нужно определить какой-то срок и обязательно записать условия, чтобы он не отказался, — заметила Катя Данилова, — а то потом попробуй получи выигрыш.

Катя всегда отличалась практичностью и рациональным умом.

— Точно, — поддакнул Коля Гитара, — как бы Смирнов не разбил свою прекрасную машину. Может, временно не будешь на ней ездить, в гараж поставишь?

— Хорошо придумали, — возмутился Говорун. — Как я до работы добираться буду? На автобусе? Вы совсем рехнулись.

— А то, — добавила Манька, — зачем Наташке твой разбитый «мерседес»? Он нужен ей новенький. Без единой царапинки.

— Вы что думаете, у нее что-нибудь получится? Это смешно!

Обхохочешься.

Говорун нисколько не сомневался в моей несостоятельности.

— Вот увидишь, получится, — поставила его на место Света Козлова, — чтобы у Наташки не получилось, такого не может быть.

— Эй, могу я слово вставить? — попыталась вмешаться я, чтобы заявить, что глупейшая шутка затянулась и участвовать в ней мне нисколько не хочется.

Никто меня не услышал или скорей не обратил внимания.

Я могла протестовать сколько угодно, это уже никого не волновало и значения не имело. Я была отодвинута на второй план.

— Так сколько времени мы дадим? — не успокаивалась Катя.

— Месяц достаточно или мало? — размышлял вслух Санек.

Еще один удружил. Благодарность моя не знает границ и пределов. Чтобы тебе никогда не видеть твоих любимых помидоров!

— Месяца вполне достаточно, — решил за всех Толик, узурпировав на правах хозяина бразды правления.

— Нужно выпить за удачное завершение проекта, — высказался Димон, немного заскучавший от бесполезной траты времени, когда пропадает столько неплохих напитков.

В пылу обсуждения его предложение оставили без внимания.

— Только ты не давай ничего безнадежного, — внесла свою лепту Света, волнуясь за меня, — а то придумаешь такое, что лет двадцать раскрыть не смогут.

— Да я ей самое простенькое дело подберу, — клятвенно пообещал Говорун, — она и с ним не справится.

— На это не надейся, Наташка справится, — твердо сказал Гена.

Мне, безусловно, приятно, что обо мне такого высокого мнения, но что это с ними случилось? Заставили меня стать участницей водевиля, совместными усилиями выпихнули на сцену, забыв спросить, — знаю ли я роль. Короче, развлеклись по полной программе.

Впрочем, если уж кого и винить, то только себя. Сами посудите, чтобы взрослые люди, занимались такими глупостями! Я понимаю, когда мы учились, это было простительно. Тогда на что только мы не спорили, самые нелепые поводы для этого приходили в наши глупые, не слишком обремененные заботами головы.

Спорили, например, что я вытащу двадцать первый билет по философии, один из тех, который был мне известен, что Пузик уговорит преподавателя поставить ему зачет автоматом, что Гитара не придет на экзамен по политэкономии, что Фокин будет гулять с Ксаной, что завкафедрой не исключит Димона за постоянные прогулы и пьянки, что Света Козлова познакомится с каким-то там актером, не помню уже с кем, и так далее и тому подобное.

Но спорить сейчас?! Да еще выбрать такой мотив? Просто не верю.

Однако деваться было уже некуда. Кто-то быстренько состряпал письменный документ, зафиксировав условия сделки.

Даже не подумав прочитать, когда мне его подсунули, я, кажется, не соображая, что делаю, поставила свою подпись. То же проделал и Говорун, после чего начал судорожно прощаться, бормоча невнятные оправдания, и вскоре вылетел из квартиры Толика.

— И все-таки надо выпить, — продолжал настаивать Димон.

На этот раз его поддержали, веселье понеслось полным ходом.

Я посидела еще какое-то время, находясь в совершеннейшем ступоре. Все оживленно обсуждали сумасшедшее, безответственное пари, но продолжать участвовать в вечеринке не было уже никакой возможности, и я отправилась домой, злясь и негодуя. В основном на себя.

Происшедшее казалось абсолютным безумием, помрачением рассудка (остается надеяться, что временным), не вписывалось ни в какие рамки моей жизни, но это случилось со мной. И я хотела сбежать подальше.

А теперь, по всей видимости, надо что-то написать о себе.

Однажды в теплый осенний день, когда золотые листья облетали с деревьев, я родилась.

Произошло это, насколько я знаю, в полдень. С тех пор рано вставать я не люблю и не умею.

Надо признать, что с самого своего рождения я отличалась просто невероятным упрямством. Достигнув определенного возраста, в котором дети обычно начинают ползать, я эту унижающую человеческое достоинство процедуру делать категорически отказалась.

Напрасно родственники ползали, пытаясь научить меня, никто из них не преуспел. Невозмутимо лежа на одеяле, я с равнодушным изумлением взирала на бесполезное и странное поведение взрослых, не осуждая их, но и не одобряя.

Минуя этот непростой для всех окружающих период, я сразу пошла, что говорит о крайнем своеволии моего характера и нежелании следовать общепринятым нормам.

Сделав первый шаг, не останавливаясь, я дошла до детского сада.

Что сохранилось в памяти об этом времени? Огромная комната с рядами кроватей, где нас укладывали днем спать (возможно, комната и не была такой огромной, но тогда она представлялась мне таковой). Живой уголок. Единственный обитатель, которого я четко помню: еж.

И еще. Я была влюблена сразу в двух мальчиков, которых по невероятному совпадению звали Сережами. Калинин и Березин. Не могу сказать, отвечали ли они мне взаимностью, кажется нет, но, насколько помню, для меня это не имело ровным счетом никакого значения. С тех пор, то есть с шестилетнего возраста, я их не видела, но до сих пор помню фамилии. Не зря же утверждают, что первая любовь самая сильная — на своем опыте могу сказать: это так.