Татьяна Полякова - Капкан на спонсора

— Это точно, — вынуждена была согласиться я.

— Я ж добра хотела, — вздохнула жалобно Женька. — Ну чего ты…

Я тоже вздохнула:

— Ладно, пойдем пешком. У Дениса я на сегодня отпросилась.

— Слушай, — вдруг вспомнила подружка, — мы рукопись не взяли. Вернемся?

— Ну уж нет! — взвыла я.

— Ладно. Через несколько дней зайду к Ипатову и заберу. Ты подумай, какой мерзавец, я ему к юбилею хвалебную статейку, а он мне такую свинью…

— Может, он правду сказал?

— Как же, правду, — презрительно фыркнула Женька. — Ты эту публику не знаешь… Все как на подбор мнят себя гениями, а сами бездарь на бездаре и бездарем погоняют.

— Мне это совершенно неинтересно, — отрезала я, а Женька вздохнула, сказала «ага» и добавила не без злорадства: — Хрен они теперь в моей газете напечатают хоть строчку, вот провалиться мне на этом месте.

— Ну чего ты? — устыдилась я, взяла ее под руку, и мы не спеша побрели в сторону любимого кафе, чтобы в очередной раз нанести удар по своему бюджету и нарушить клятву не есть сладкого.

Понемногу мы успокоились, и я даже смогла усмотреть в происшедшем положительные стороны, например беготня с рукописью сомнительного качества отменяется и жизнь вновь пойдет своим чередом.

— Я ее в Москву пошлю, — заявила Женька после третьего пирожного.

— Вот только попробуй, — возмутилась я.

— Чего ты? Там на тебя никто орать не будет. А вдруг повезет? Станешь знаменитой. Я к тебе в литературные агенты пойду…

— Отцепись, — сказала я и для большей убедительности погрозила Женьке кулаком. — С литературой покончено, раз и навсегда.

Впоследствии я могла убедиться, какое здравомыслие проявила в ту минуту. Ведь ясно было: предприятие, начавшееся столь паршиво, и в будущем не сулит ничего хорошего, но, если б я только знала, какие беды обрушатся на нас из-за этого дурацкого романа… я б сожгла его собственными руками.

Женька позвонила около шести; была суббота, я устроилась на своем балконе с банкой пива и орешками и намеревалась поработать. В это время года всегда наплыв клиентов, а я собиралась в отпуск и должна была успеть сделать очень много.

Тоном, не терпящим возражений, Женька заявила:

— Я возле картинной галереи. Жду через полчаса. И оденься пооживленней, ну, ты понимаешь… Здесь будет Аполлонский, ты должна произвести впечатление.

— Слушай, — заныла я, — может, не стоит суетиться, может, сунуть этот роман куда подальше и…

— Знаешь, что тебя погубит? Отсутствие характера. Всегда надо идти до конца. Ты мне еще спасибо скажешь. Короче, не волнуй меня и быстро сюда. Жду возле входа, и пооживленнее, пожалуйста, пооживленнее.

— Я вообще-то здесь по работе, — заявила она, как только я оказалась рядом. — Сегодня открытие персональной выставки, и я должна взять интервью, но одно другому не мешает, главное — Аполлонский здесь. — Женька критически оглядела меня с ног до головы, кивнула без особого одобрения и ходко затрусила в галерею.

В огромном зале вдоль левой стены у окна стояли несколько мужчин и женщин. В центре группы находился совершенно лысый молодой мужчина с удивительно красным носом. Жутко шепелявя, он что-то рассказывал, размахивая руками. Я торопливо огляделась и вторично сбилась с шага, а Женька выронила сумку и чертыхнулась. Вышло это довольно громко, на нас обратили внимание.

— А вот и пресса! — воскликнул лысый и широко улыбнулся, а я окончательно растерялась: у него не хватало по меньшей мере десяти передних зубов, еще чудо, что он хоть гласные выговаривал.

— Добрый вечер! — гаркнула Женька и мило раскланялась, кого-то высматривая при этом; как видно, не высмотрела, нахмурилась и осталась недовольной. Лысый продолжал махать руками, Женька делала вид, что слушает, а я пошла взглянуть на картины. Где-то минут через двадцать Женька присоединилась ко мне. — Ну как? — спросила она со вздохом.

— Он псих, — констатировала я.

— Валахов? Само собой. А вот Гавриленко — форменный сумасшедший.

— Кто такой? — насторожилась я.

— Тип, который устроил эту выставку, ну… бабки дал. Нашел кому дать, козел… у нас такая рукопись — Дэшел Хэммет в гробу перевернется, а он деньги на всякую мазню выкидывает. Я всегда твержу этим олухам: помогать надо достойным…

— У людей могут быть свои представления…

— Ага, дурак дурака видит издалека. У меня от этой живописи изжога. Пойдем в буфет, а?

— Невежливо как-то сразу.

— Да брось ты. Все, кто поумнее, давно там.

— Как вам мои картины? — прошепелявили за спиной, и через секунду в поле моего зрения возник лысый. — Только честно, не надо этих комплиментов…

Я вытаращила глаза, пытаясь понять, о чем он. Женька из-за спины лысого делала мне знаки. Пантомиму можно было понять только в одном смысле: пошли его к черту И потопали в буфет.

Я справилась с глазами, вернув их на прежнее место, и с проникновенной улыбкой произнесла:

— Ничего.

— В смысле? — насторожился шепелявый.

— В смысле, бывает хуже. Я имею в виду диагноз.

— Точно-точно, — влезла Женька. — Я тебе вот что скажу, Аркаша, пиши, пиши, а мы смотреть будем и, может, даже купим чего, не домой, конечно, нет. Но есть места, где твои картины выглядели бы просто… восхитительно.

— В психушке, что ли? — скривился Аркаша.

— И в психушке, и в вытрезвителе… Так что пиши, родной, пиши.

— Заметку в газету тиснешь? — хмыкнул он, нимало не печалясь.

— Само собой, а зачем я здесь?

— Только наркоманом не назови. Гавриленко в партию подался, забыл, как называется… короче, «голубых» и наркоманов там не жалуют…

— А кто вас жалует? — вздохнула Женька и добавила: — Я хорошо напишу. Я о творческих людях плохо писать не умею. Другое дело сказать в глаза: Аркаша, рисуй котов, а? Или собак. Хорошие животные и для душевного здоровья много полезнее.

— Ага, котов… Кому нужны твои коты? Ладно, пойдем выпьем. Я тебя всегда уважал за прямоту.

— Может, зря мы его так? — минут через пятнадцать устыдилась я, сидя в буфете. — Может, он правда талант?

— Алкаш он… и псих. Но лучше пусть голые задницы рисует, обзывая их «вселенной», чем выходит с острым ножичком на ночную прогулку.

— А это ты к чему сказала? — насторожилась я.

— Много красного цвета. И внутренности на блюде… впечатляют. Ведь это все сотворить надо, хоть и на холсте. Кто ж знает, что за мысли бродят в его лысой башке?

— И вы здесь, Евгения Петровна? — прошептал вдруг кто-то. Мы дружно повернулись и узрели господина неопределенного возраста, с брюшком и усами. Пышную шевелюру украшала благородная седина. Глаза молодо поблескивали, рот был подвижен, причем до такой степени, что слегка подергивался, даже когда господин молчал.

— Андрей Васильевич, — кудахтнула Женька, прижав руку к груди, и закатила глазки, затем подняла бюст на максимально возможную высоту в глубочайшем вздохе и резко опустила его вниз. Андрей Васильевич одним глазом с интересом наблюдал за перемещениями Женькиного бюста, другим косил на меня.

— Давненько не виделись, — пропел он шепотом и лобызнул руку подружки, потом, растянув до ушей рот, сосредоточился на мне, то есть сграбастал мою ладонь и спросил: — А это, надо полагать, прекрасная Анна.

— Она, — выдохнула Женька, полностью перейдя на кудахтанье и лишившись от счастья лицезреть возле себя Андрея Васильевича возможности разговаривать нормально.

— Ага, — сказал он и приложился к моей ручке.

— Это Аполлонский Андрей Васильевич, — заторопилась Женька, дополнив кудахтанье мимикой и жестами (они выражали бурную радость, граничившую с восторгом). — Это Анна Асадова. И мы по чистой случайности захватили с собой рукопись. Я знаю, как вы заняты, но…

— Конечно, конечно… Я посмотрю. Не в моих правилах отказывать женщинам. — Тут они оба засмеялись, если уж быть точной — заржали, а я растянула рот до ушей, показывая, как мне с ними весело. — Ну что выставка? — спросил Аполлонский. — По-моему, полное дерьмо.

— Кто его знает, Анна говорит, вдруг он гений…

— Ну, Анечка, вы просто далеки от живописи…

— Может быть, — покорно согласилась я.

— Аркаша безобидный чудак, пьяница и бездарь, вот и все… А вы занимаетесь литературой? — улыбнулся он.

— Я написала детектив. Евгении он понравился. Вашим друзьям в литературном кружке нет. Так что, возможно, я тоже бездарь, хотя и не пью.

— А вот это зря… выпейте шампанского, улыбнитесь, у вас чудесная улыбка. И запомните: у издателя не бывает друзей.

Только он собрался опять заржать, как влезла Женька:

— Андрей Васильевич, прочитайте детектив, правда классная вещь..

— Возможно, — вздохнул он. — Ну и что? Деньги, милая, деньги…

— Вы ж на этом заработаете.

Бедняга так скривился, точно у него зубы прихватило.

— Ищите спонсоров, — сказал он. — И я вам тогда все, что хотите, напечатаю: могу календари, а могу роман.