Дарья Донцова - Стилист для снежного человека

– С меня довольно, – рявкнул Аркадий.

Потом он встал, схватил Милку за локоть и вытолкнул в коридор со словами:

– До свиданья, более никогда не приходите сюда. Вам отказано от дома.

Аркадий, постоянно выступающий в суде и регулярно читающий для собственного удовольствия речи великих юристов прошлых лет Плевако, Кони и иже с ними, иногда начинает говорить словно персонаж из девятнадцатого века. «Вам отказано от дома».

– Пошла на фиг! – заорала Зайка, бросаясь за Милкой.

– Вали отсюда, – подхватила Машка.

Я снова уткнулась в чашку. Вот это по-нашему! «Пошла на фиг» и «Вали отсюда», а то «Вам отказано от дома».

– Сволочи! – всунулась назад Милка. – Ага! Суки богатые! Чтоб ваши деньги вместе с домом сгорели! И… и… желаю уроду сдохнуть!

Изящный пальчик Милы, украшенный старинным кольцом с большим изумрудом, ткнул в Хучика.

Я вздохнула. Мила совсем потеряла голову, случается с ней на нервной почве такая петрушка. Завтра будет, плача, просить у нас прощения. Но вот ведь какая! Вроде ей плохо, с мужем разлад, а дорогое колечко нацепить не забыла. Мила не так давно приобрела это старинное украшение в скупке, в Питере, и теперь постоянно ходит с ним, изредка приговаривая:

– Да, жизнь-то как изменилась! Запросто могу себе теперь изумруды покупать! Экая красота, снимать не хочется!

Словно почувствовав, что в его адрес сказали гадость, мопс вздрогнул и заскулил. В ту же секунду Машка схватила вазочку с вареньем и метнула ее в Милу. Манюню с детства отличает полнейшая неспособность попасть мячом в кольцо, поэтому сейчас хрустальное корытцо угодило в стену. Темно-красная, вязкая субстанция медленно потекла по светло-бежевой поверхности. Зайка молнией кинулась к Миле, в руках она сжимала бамбуковый поднос. Звонарева побежала по коридору, Аркадий, тяжело дыша, открыл дверь, ведущую в сад, и вышел на террасу, прямо под противный, мелкий дождь.

– А ну наподдай ей, – закричала Маша, подлетая к Александру Михайловичу, – эй, проснись!

Дегтярев опустил журнал.

– Что?

– Давай, догони Милу, – злилась Машка, – ей надо вломить!

– Кому? – заморгал полковник.

Манюня рассердилась еще сильней.

– Ты ничего не слышал?

– Ну…

– Журнал читал!

– Да, – признался Александр Михайлович, – очень интересная статья попалась, про королевский двор…

– Тут скандал, все орут, а он с журналом! – подскочила Машка.

Александр Михайлович ухмыльнулся.

– Так у нас всегда кричат! Если на каждый вопль внимание обращать, облысеешь!

Манюня глянула на обширную плешь, украшающую макушку Дегтярева, и захихикала. Я постаралась спрятать улыбку.

– Что-то случилось? – решил вклиниться в реальную жизнь полковник.

Машка раскрыла рот, и тут из прихожей раздался сначала звонок домофона, потом стук входной двери, затем крик, шум и вопль, ужасный, леденящий душу. Подобные звуки человек способен издавать лишь в крайних случаях.

Не задумываясь, мы все вместе ринулись в прихожую.

В углу, около встроенного шкафа, обнаружилась красная, растрепанная Зайка. Губная помада у Ольги размазалась, тушь с ресниц стекла на щеки. На пороге маячил… Костя, около его ног высился темно-коричневый, перетянутый ремнем чемодан. А посреди прихожей, на красивой серо-бежевой плитке, лежала Мила. Руки ее были широко разбросаны, ноги поджаты. Мое сердце екнуло.

– А ну, подвинься, – велел мне Дегтярев и шагнул к Миле.

Окружающие стояли молча, словно играя немую сцену из бессмертной комедии Гоголя «Ревизор». Александр Михайлович наклонился к Звонаревой, потом присел около нее, затем быстро вытащил из кармана мобильный, нажал на кнопки и сухо велел:

– Игорь? Немедленно к нам, всех. Да, сюда, в Ложкино. Пока не знаю.

Потом он спрятал сотовый в карман и резко спросил:

– Что произошло? Отвечайте четко, дело серьезное.

– Я выбежала из комнаты, – прошептала Маня, тыча пальцем в неподвижно лежащую Милу, – по дороге потеряла тапки и остановилась.

– А я ее догнала, – подхватила Зайка, – и треснула подносом!

– Бамбуковым? – уточнил Дегтярев. – Тем, что со стола прихватила?

– Ага, – кивнула Ольга.

– Дальше, – потребовал полковник.

– Она обернулась и сказала…

– Что? Говори!

– Ну… пошла ты …! …! – выпалила Зайка.

– Продолжай.

– Больше она ничего не говорила.

– Упала?

– Нет, подлетела к двери, а тут звонок.

– Он затрещал в ту секунду, – вступила в разговор до сих пор молчавшая Ирка, – когда Людмила как раз замок открыла. Створка распахнулась, а там… Костя!

– Он ее схватил, – перебила Ирку Ольга, – и давай бить. Во, по щеке!

– Ага, по левой стороне!

– Затем в живот.

– И в спину.

– Как закричит: «Убью на…!»

– Скрутил Милку, через колено перегнул.

– Да, да, точно, прямо всю ее так вывернул и орет: «Ща попляшешь, попрыгаешь, будешь знать, как по мужикам шляться».

– Милка как завопит…

– Угу! Во весь голос, а он ей в рот что-то сунул!

– Я ничего не совал, – отмер Костя.

– Я все видела, – затопала ногами Зайка, – руку ей прямо между зубами засунул.

– Нет!

– Да.

– Нет!!!

– Да!

– А ну замолчите, – рявкнул полковник.

Неожиданно присутствующие послушались. Пару секунд в холле висела тишина, затем из коридора послышались шаги, и голос кухарки Катерины спросил:

– Чего вы тут раскричались? Ой! Случилось что? Мама! Ей плохо! Надо врача звать. Дарь Иванна, ну чего столбом стоите, живенько на охрану звоните, пусть хоть наша Анна Сергеевна из медпункта придет. О господи! Где телефон? Сама звякну.

– Не надо, – резко ответил Дегтярев.

– И че? – уперла руки в бока Катерина. – Оставить человека так? Не видите, ей плохо!

– Мила умерла, – ответил полковник, – ничего не трогайте, наши уже едут.

Я вцепилась в косяк.

– Ты уверен?

Александр Михайлович кивнул.

– Да, Аркадий, уведи женщин, пусть в столовой сидят.

Ирка завизжала и опрометью ринулась в свою комнату. Зайка закрыла лицо руками, Маня стала пятиться ко входу в баню, я же перестала вдруг слышать, перед глазами откуда ни возьмись появилась серая вуаль. Сквозь трясущееся полотно тумана я увидела, как Костя сначала пошатнулся, а потом упал прямо у входа.

Следующие дни были заполнены неприятными хлопотами. Тело родным отдали не сразу, а лишь после того, как соответствующие специалисты сделали вывод: Людмила Звонарева погибла от яда неизвестного происхождения.

Я не буду детально описывать сейчас процедуру в крематории, сами небось понимаете, что никаких положительных эмоций никто не испытывал. У Милы с Костей было огромное количество знакомых. На погребение явились все. Стояли, словно нахохлившиеся вороны, и тихонько перешептывались, но стоило кому-нибудь из нашей семьи возникнуть возле группы только что беседовавших людей, как воцарялась тягостная тишина. Впрочем, поведение знакомых было понятно, Мила погибла в нашем доме, следовательно, по мнению сплетников, мы причастны к преступлению. Справедливости ради, следует отметить, что подобной точки зрения придерживались подружки Милы и Нина Алексеевна. Когда гроб тихо поехал за бархатные занавески, мать Людмилы выпрямилась и, ткнув пальцем в меня, звонким, сильным, мигом перекрывшим печально-величавые звуки «Реквиема» голосом сказала:

– Вот они, убийцы! Это в их доме, и с полнейшего согласия хозяев была зарезана моя несчастная Милочка!

Толпа зашепталась, я ощутила себя голой среди волков. Машка прижалась ко мне и воскликнула:

– Мы-то при чем? И потом, Милу же отравили!

Нина Алексеевна сжала губы и стала надвигаться на девочку. Еще секунда, и в ритуальном зале могла начаться совершенно отвратительная драка. Но тут откуда ни возьмись появились Стас Махалкин и Родя Власов, два закадычных приятеля Кости. Первый мгновенно схватил Нину Алексеевну и бесцеремонно вытолкал на улицу. А второй подскочил к нам.

– Маша! – с укоризной сказал он. – Ты же взрослая, чтобы понимать, похороны не лучшее место для выяснения отношений.

– А чего она врет? – сопротивлялась Манюня. – Милу отравили, не мы, а Костя. Я хорошо видела, как он ей сначала в рот руку засунул, а потом Мила упала, и все! Он ей яд на язык положил!

Родя прищурился.

– Да, мне известно, что ваша семья, несмотря на долгие годы дружбы со Звонаревым, в момент испытания утопила его своими показаниями. Ты видела таблетку яда?

– Нет, – ошарашенно ответила Машка.

– Зачем тогда оговорила человека? – поцедил Родя. – Это ведь не в Барби играть.

Маня стала белой, словно лилии, которые какой-то умник принес на кремацию.

– Никого я не оговаривала, рука Кости…

– Можешь ничего не объяснять, – отмахнулся Родя, – твоя позиция понятна без слов.

Пробормотав сию фразу, Родион отступил влево и смешался с группой мужчин и женщин, смотревших на нас с Машкой словно домашняя хозяйка на невесть откуда взявшихся крыс. И мне стало понятно: мы тут парии. Милочкины подружки и приятели Костика, до сих пор не слишком любившие друг друга, сейчас оказались под властью одной эмоции: они ненавидят нас.