Татьяна Луганцева - Табу на женатых мужчин

– И это тоже! Огромные деньги! А Виталик их возьмет, не сомневайся, на идиота он не похож. Если непутевый папаша решил именно таким способом заслужить прощение, то почему бы и нет? А вот была бы ты умной девушкой, ты бы его еще и уговорила. А то попадется какой-нибудь нечестной девице, обдурит бедного неопытного парня и оставит ни с чем.

– Мне полюбить надо, чтобы я не оказалась такой же девицей, обманувшей наивного парня, я так просто не могу… – сказала Алиса.

– Так пообщайтесь! Может, что и проскользнет, то есть проскочит, между вами. Как ты думаешь, не поздно ему позвонить? – спросила Муза.

– Кому? – не поняла Алиса.

– Виталию. Надо спросить про Генриха. Неспокойно у меня на сердце, приходил он к нему или нет? Когда ушел? – сказала Муза и, не дожидаясь ответа Алисы, набрала телефон своего ученика. Ждала она очень долго и так ничего и не дождалась.

– Господи! И он не отвечает! – почему-то похолодела внутренне Муза.

– Так поздно уже! Спит, наверное, он пока доедет до телефона… – предположила Алиса.

– Ты как хочешь, оставайся и отдыхай, а я поеду к нему. Я и уснуть не смогу, он не отвечает, Генрих не отвечает. А ведь Генрих поехал именно к нему, он мне пообещал, да и не мог ослушаться под страхом лишиться ночлега, – снова засобиралась в дорогу Муза, подумав, что это никогда не закончится.

– Я с тобой! – сразу же отозвалась Алиса, полная решимости, и Муза не стала с ней спорить, у нее просто не было сил на это, хотя Алисе совершенно ни к чему было мотаться вместе с ней ночью в поисках ее бывшего мужа.

Они доехали на такси до того странного поселка, построенного пленными немцами, и нашли дом Виталия. Сделать это было на самом деле сложно, потому что не освещалось ровным счетом ничего. Не горел ни один фонарь, ночью тут все выглядело совсем по-другому, и от этого было еще более жутко. А вот белье и на ночь кто-то не снимал, и оно, подмороженное, шуршало в ночи, словно злобно шепча что-то поздним гостям, которых никто не звал.

Муза позвонила в дверь еще и еще раз.

– Спят люди-то, – дышала ей в затылок Алиса, – может, надо было до утра подождать?

– Подожди! Где они все? Генрих? Виталий? Господи! Теперь все люди будут пропадать, к которым я приближаюсь? Мне уже плохо! – прислонилась к двери Муза, словно готовясь потерять сознание. Дверь снова оказалась открытой, и она чуть не упала внутрь.

Уже через несколько секунд они крадущейся походкой шли по темному коридору, и Муза дрожащим голосом звала:

– Виталий! Виталий, ты где? Извини, что ворвались. Ой! – закричала Муза, споткнувшись о распластанное на полу тело. Хоть и было темно, на ощупь сразу было понятно, что это – лежащий на полу человек.

Алиса включила свет, и их глазам открылась жуткая картина. В большой комнате все было перевернуто, на полу лежал Генрих с проломленной головой, буквально в луже крови, а в углу лежал тоже окровавленный, выброшенный из инвалидной коляски Виталий.

– Что же это такое? Господи! Мамочка! – закричала Алиса.

– Вызывай полицию! – заголосила Муза, которая от ужаса даже пошевелиться не могла, не то чтобы куда-то звонить. Алиса тоже заметалась по квартире, не сразу придя в себя и плохо соображая, что ей делать.

Муза с неприязнью смотрела на уже знакомого ей полицейского Константина Сергеевича.

– Что? Все-таки пришлось со мной встретиться? – спросила она.

– Почему с такой агрессией? – хмуро посмотрел на нее следователь. – Это мне бы на вас обижаться, московская проныра. Как только вы здесь объявились, так моя спокойная жизнь закончилась.

– А вы выбрали такую профессию, что особого спокойствия ждать не приходится, – сказала с вызовом Муза, – раньше надо было определяться.

– У нас тихий провинциальный город, и не надо здесь делать «Петровку, тридцать восемь»!

Муза отвернулась. Она уже знала, что ее бывший муж был убит на месте сильнейшим ударом по голове. А вот Виталик был сильно ранен, но остался жив и находился в больнице. Он уже дал показания, что ничего не видел и не знает. Генрих пришел к нему днем уже слегка навеселе и занялся настройкой пианино. Потом позвонили в дверь, и Генрих сам вызвался открыть, чтобы не утруждать Виталия – пока тот доедет на коляске. Дальше парень сразу же услышал звуки ударов, вскрик Генриха, и свет погас. Виталий сокрушался, что сразу не успел позвонить, вызвать помощь, а покатился посмотреть, что произошло, и из темноты получил удар. Вот и все! Кто это сделал и сколько их было, он не сказал, так как попросту не видел. Больше ничем следствию помочь он не смог.

– Одни неприятности на мою голову, – покачал головой Константин.

– Какие у вас неприятности? Это моего мужа убили, хоть и бывшего!

– А у вас все так, Муза! Вы ни при чем, только трупы кругом! Надо было вас все же арестовать! – ответил он.

– Это у вас кругом трупы! Я предупреждала, что опасность может грозить женщине Тамаре из Бежецка. И что вы мне ответили? И где теперь эта женщина?! Обнаружен ее обгоревший труп!

– Да, кстати, по поводу этого, ясновидящая вы наша, тоже показания напиши.

– Я напишу вашему начальству, что вы не реагируете на жалобы населения! – сказала Муза.

– Не жалобы, а бредни безумных! У меня такие каждый день приходят толпами, если бы я на все реагировал, то давно сидел бы в психушке. И не надо мне угрожать, а то точно закрою тебя в КПЗ! – прищурился следователь. – А уж повод найду, только вы и знаете заранее обо всех преступлениях, что совершаются потом! Это многим покажется странным. Не находите? Поэтому, Муза Юрьевна, я хочу предложить вам одну чудную вещь…

– Я вся внимание. Вы наконец-таки поверили мне?! Начнете расследование? Для этого понадобилось столько трупов?!

– Молчите, гражданочка! Я не об этом! – оборвал ее Константин Сергеевич с весьма недружелюбным взглядом. – Я снимаю с вас подписку о невыезде.

– Что? – не поняла Муза.

– Ничего! Проваливайте отсюда подобру-поздорову! Уезжайте в свою Москву! – сказал он.

– Я же прохожу подозреваемой, – опешила Муза.

– Скорее свидетелем. Много на себя берете, – ответил ей Константин, нервно вороша какие-то бумаги, – нет прямых улик против вас, одни догадки…

– Хорошо! Свидетель! И что?

– Ничего! Не нужен мне такой свидетель, от которого одни неприятности! Выведу я вас из дела! Уезжайте! Головной боли будет меньше, это точно! – сказал он в приказном тоне.

– Понятно. Решили пойти по пути наименьшего сопротивления? Избавиться от меня?

– Слово «избавиться» – именно то, что идет из самой души, от самого сердца. Просто проваливай отсюда, и все! – захлопнул он какую-то папку, словно ставя жирную точку.

– А если я захочу пожить еще в вашем чудном старинном городе сама по себе, как турист? – спросила Муза.

Следователь смерил ее тяжелым взглядом.

– Я не советовал бы, но и запретить не могу, конечно.

– Запомните последнюю фразу, что запретить не можете, потому что я здесь останусь и продолжу свою миссию.

– Сеять вокруг смерть? – уточнил Константин Сергеевич.

– Обучать Виталия музыке, для чего меня и нанял его отец, правда, тоже посмертно, но это не имеет никакого значения.

– Того Виталия, который сейчас с проломленной башкой в больнице? – усмехнулся следователь. – Ему, думаете, до музыки? Она у него в голове звучит сейчас. Бах. Знаете, так «бах», «бах»! Не смешно? Мне – тоже и моему начальству.

– Не очень смешно. Но не вы меня нанимали и оплачивали обучение, не вам и отменять! – заявила Муза.

– Тот, кто оплачивал, мертв? – скорее для проформы уточнил следователь. – Так вас теперь никто не сможет остановить? Это, Муза, как в фильме ужасов – учительница музыки, которую не остановить. Хочет человек или не хочет заниматься музыкой, она все равно приходит и пишет нотную грамоту кровью испытуемого, то есть обучаемого. Это – страшный сон. Тетенька, не надо! У меня нет слуха, нет способностей! Я умираю! Я болен! Оставьте меня в покое! Я не хочу! – вдруг визгливо произнес Константин Сергеевич и продолжил: – Нет! Будешь учиться! Слуха нет – разовьем! Пальцы не слушаются – заставим! В нотах не разбираешься – начнешь разбираться! Я буду приходить днем и ночью, пока ты не заиграешь!

– Очень смешно! – ответила ему Муза.

– Мое дело – вас предупредить и отпустить, и на вашем месте я бы унес отсюда ноги! Возвращайтесь в столицу и живите своей жизнью, не суйте нос в чужие дела.

– Я подумаю, – согласилась Муза, поняв, что никто здесь не собирается ничего расследовать и ворошить прошлое.

– Вот и молодец! – Глаза следователя в первый раз потеплели.

– Я пошла? – спросила Муза.

– Вы свободны! Можете идти, вернее уезжать.

– Я поняла намек, не надо повторять.

После напутствия следователя Муза навестила Виталия в больнице и сказала ему: