Юлия Климова - Вредная привычка жить

    – Солька права: мы потом и кровью заработали эти деньги, мы делали все, что могли и не могли, это уже наше! И мы это никому отдавать не будем! Если нам никак от этого шантажиста не отвязаться, значит, уедем куда глаза глядят, а потом вернемся и будем жить по-королевски.

    Это было для меня приговором.

    – А как же Славка? – взмолилась Солька.

    Это была моя последняя надежда.

    – Его мы известим… потом, и он к нам переберется, – предложила Альжбетка, – это вопрос решаемый.

    – Анька, а ты-то что молчишь? – спросила Солька.

    – Да будет так, – сказала я.

    Мы налили себе чаю, помолчали, Солька похрустела печеньем, а потом спросила:

    – А вдруг он до нас доберется?

    – Каким образом? Мы же будем грамотно заметать следы, – сказала я.

    – Через твою маму.

    Вот уж за кого я не беспокоилась, так это за свою маму.

    Я набрала ее номер, протянула трубку Сольке и сказала:

    – Спроси меня.

    Моя мама ответила на звонок, и Солька сразу среагировала:

    – Здравствуйте, а Аню можно?

    – Какую Аню, здесь нет никакой Ани, вы по какому номеру звоните, Аню им подавай, ошибутся и не извинятся, вы, девушка, кто, вы по какому вопросу, я вот сейчас на телефонную станцию позвоню, и ваш номер вычислят, и тогда я вам такую Аню покажу…

    Было плохо слышно, но, так как мы притихли, ни одно слово не пролетело мимо нас. Солька положила трубку.

    – А она вообще знает, что тебя Аней зовут? – спросила она. – Ведь ты раньше с ней жила…

    Я скривилась.

    – Да-а, – растянула Солька, – я за твою маму спокойна.

    – Надо же решать, – помедлив, сказала Альжбетка, – когда мы все это сотворим?

    – Завтра, во второй половине дня, – сказала я, – тянуть тут нечего, мама вон уже картошку есть начала.

    – Надо торопиться, – подскочила Солька, глаза ее горели.

    – Не волнуйся, – успокоила я ее, – столько картошки мама все равно так сразу не слопает.

    – А почему не с утра? – запаниковала Солька.

    – Надо решить, куда поедем, продумать маршрут, купить билеты и так далее, и потом, если я просто уволюсь, то это вызовет подозрения. Мне нужно как бы уйти со скандалом: я поругаюсь и громко хлопну дверью, тогда наш великий шантажист не сразу поймет, что к чему.

    Мне не хотелось ни с кем ругаться, мне не хотелось хлопать дверью, мне хотелось еще хотя бы один денек иметь в запасе, чтобы лишний раз увидеть Воронцова, услышать его голос, съязвить в ответ… Какая-то невыносимая грусть навалилась на меня.

    – Не хочется ругаться, – пробормотала я, – вот первый раз в жизни не хочется ругаться.

    – Да уйди ты просто так, – сказала Альжбетта.

    – Если я просто встану и уйду, то меня начнут искать сразу же, а вот если я поругалась и на этой почве ушла, то это уже мое личное дело, где я и что я.

    – Мне кажется, – сказала Солька, – у нас хороший план.

    – Вы завтра сидите дома и изучаете села и города, куда мы можем поехать, потом Альжбетка смотается за билетами, а ты, Солька, пробежишься по магазинам и купишь все необходимое в дорогу. Деньги заберем перед отъездом.

    – А что необходимо, откуда я знаю?

    – Это мы обсудим позже, вся ночь впереди, – ответила я.

    Солька оглядела свою квартирку.

    – Неужели мы все это бросим?

    «Мы бросаем куда больше, чем думаем…» – мелькнуло у меня в голове.

    Я вновь пополняю ряды безработных, а Солька пополняет ряды пропавших без вести

    Любовь Григорьевна опять что-то напевала в кабинете, это меня отвлекало и, честно сказать, раздражало. Пожалуй, меня сейчас раздражало все. Воронцов, проходя мимо меня, бросил:

    – Ты сегодня плохо выглядишь.

    Я промолчала.

    Он так и замер спиной ко мне, лицом к своей двери.

    – Что, ответа не будет? – поинтересовался он. – Где же твои клыки и яд на кончике раздвоенного языка?

    – Я, Виктор Иванович, заболела, – глухо сказала я, – умираю…

    – А что случилось? – он сел рядом с моим столом, видимо, надеясь, что сейчас я чем-нибудь его позабавлю.

    Я молчала.

    – Я обидел тебя? Ты почему со мной не разговариваешь?

    – Любовь Григорьевна поет, – сказала я.

    – Ну и что?

    – А я вот не пою… – грустно сказала я.

    Воронцов встал, внимательно посмотрел на меня и ответил:

    – Ты тоже поешь, просто сейчас почему-то у тебя очень одинокая и грустная песня.

    Не уходи, скажи мне еще что-нибудь, что-нибудь глупое… не уходи же…

    Вечером я уеду далеко и надолго, ты никогда меня больше не увидишь, возможно, ты даже не будешь скучать…

    – Я не знаю, о чем ты думаешь, – сказал Воронцов, направляясь к себе, – но это неправильные мысли, гони их прочь. И еще… Если ты когда-нибудь будешь на развилке дорог, всегда знай, что есть еще один путь – прямо, по зеленой траве…

    – Почему вы мне это говорите?

    – Потому что ты из тех людей, которые не могут идти по дорогам, ты рано или поздно свернешь, а если ты будешь сопротивляться судьбе, она сама свернет, и ты никуда не денешься…

    – Почему вы мне все это говорите? – опять спросила я.

    – Потому что я в первый раз вижу тебя грустной, – сказав это, он закрыл за собой дверь, а я осталась наедине со своими мыслями и с его словами.

    Вчера мы выбрали путь, и мы пойдем по нему – это наша судьба.

    Альжбетка звонила мне на мобильный несколько раз, предлагала разные варианты предстоящего маршрута. В конце концов мы остановились на Саратовской области. Город Петровск: там мы решили снять жилье и пожить какое-то время. Добираться будем сначала поездом, потом автостопом, а потом вроде бы опять поездом. Альжбеткину машину было решено оставить здесь, в гараже: мы полностью обрубаем корни.

    Я не могла ничего делать, изо всех сил я пыталась сосредоточиться на бумагах, но все мысли были только о том, что взять в дорогу, все ли купит Солька, когда же мы вернемся и что нас ждет в этом самом Петровске?..

    Ближе к обеду я стала выбирать жертву. Мне было необходимо с кем-то поругаться, устроить публичный скандал и, хлопнув дверью, уйти. Это оказалось не такой уж простой задачей.

    Зашел Носиков и вернул мне три приказа, на которых я поставила не те штампики. Я уже набрала в легкие воздуха, но не смогла сказать ему ни одной гадости. Носиков ушел, так и не узнав, что мог стать причиной моего «увольнения».

    Виктория Сергеевна целый час бубнила мне что-то про нравы на нашем предприятии – я сдержалась.

    Вбежала Люська и хитро подмигнула, напоминая мне о том, что в свое время явилась свидетельницей пикантной сцены между мной и Воронцовым, и даже это я могла простить.

    – Ты сегодня во сколько домой пойдешь? – спросила Люська.

    – Как всегда, – бросила я.

    – Тебе принесут кассеты, я их по Интернету заказала, ты мне позвони.

    – А почему они принесут их мне, а не в твой захудалый юридический отдел? – начала я заводиться.

    – Я подумала, что так лучше…

    – Чем и кому лучше? – настаивала я.

    Люська не знала, чем и кому, наверное, она просто так договорилась, не особо задумываясь.

    – Ты что, думаешь, что мне здесь нечем заняться? – шипя, спросила я.

    – Ой, извини, конечно, но раз уж так получилось, будь другом…

    Я уже не слушала, что дальше говорила Люська: я поняла, что и тут у меня ничего не получится…

    – Хорошо, – сказала я, – ступай, красна девица.

    Люська радостно подпрыгнула и вылетела из приемной.

    И тут появился он.

    Кактус нервно задрожал и слегка пригнулся к земле.

    Компьютер дал сбой и завис.

    Небо потемнело, и мне даже показалось, что за моей спиной ударил гром… ЭТО Я ВСКИПАЛА И ПРЕВРАЩАЛАСЬ В ВОЛНУ, В ЦУНАМИ, СМЕТАЮЩЕЕ ВСЕ НА СВОЕМ ПУТИ!

    – Воронцов у себя? – спросил Борис Александрович.

    – Вас что, здороваться не учили?

    – Привет, – ухмыльнулся волшебный начальник отдела планирования, – ты спроси, занят он там или нет?

    – А почему вы мне тыкаете? – поднимаясь из-за стола, спросила я. – Кажется, пятки я вам не щекотала и ложе с вами не делила!

    Услышав про пятки, Семенов побагровел.

    – Ты что себе позволяешь, соплюшка! – вскричал он, швыряя в меня свои бумаги.

    Я метнула в него степлер, промахнулась, и он вылетел в коридор.

    – Ты думаешь, переспала с начальником, так теперь можешь здесь командовать?! – еще громче закричал Семенов.

    – Как смеете вы, жалкий, крашенный под мумию червяк, говорить мне подобное! – подходя ближе к противнику, воскликнула я.

    – Все знают, чем ты здесь занимаешься!