Инесса Ципоркина - Ужасно роковое проклятье

Главное, не паниковать! Методично и спокойно обшарить весь дом, обращая внимание на любую странную бумагу, подозрительного вида порошки, ампулы, дискеты, замшевые мешочки и шкатулочки с секретом. Увы и даже ах! Я могу прощупать каждый шов на всех тряпках, включая свежекупленные, но в моей квартире отродясь не водилось ни наркотиков нового (как, впрочем, и старого) поколения, ни ноу-хау космических производств, ни контрабандных бриллиантов. Конечно, я перепроверила еще раз, но что можно найти, не зная, что вообще искать? Не могу похвастаться любовью к приключениям, я человек трезвомыслящий. К дьяволу самые увлекательные авантюры, коли приходится рисковать жизнью! Тем более, я понятия не имею, ради чего. А вдруг ценность — дутая? Мифические драгоценности, спрятанные сумасшедшей тещенькой Кисы Воробьянинова, пещера сорока разбойников, свиток с доказательством теоремы Ферма. Зачем же отстаивать такую безделицу? Нет, надо признать со всей откровенностью: в шкуру несгибаемой Зои Космодемьянской мне не влезть.

К сожалению, не могу убедить дотошных сыщиков, что с радостью отдала бы им искомое. Повесить на дверь записку: "Дорогие ищейки! Прекратите, наконец, устраивать кавардак у меня в доме! Лучше приходите по-хорошему на чашечку чая, и мы все обсудим. Купите, пожалуйста, лимон к чаю! Ваша жертва" — каково? Вряд ли они доверчиво придут в гости, прихватив лимончик, значит, этот вариант отпадает. Ну вот, теперь я пойму, какой счастливой была моя жизнь! Полно, девочка моя, хватит ныть. Что имеем — не храним, потерявши — да фиг с ним! Садись и составь список подозрительных знакомых и предположительных объектов поиска. Глядишь, к утру рассветет и у тебя в мозгах.

В неприятностях обязательно есть мизерный положительный момент: от бессонной ночи я похудела. Брючки эффектно провисли, в лице появилась утонченность этакая, нос и подбородок заострились, а в глазах появилась бездонность и глубина мысли, которых бесполезно искать после нормального восьми-девятичасового сна. Но, к сожалению, все мои попытки разобраться, кто и зачем проникал в мое жилье целых два раза, потерпели провал. Видимо, придется обратиться в милицию. Хотя сознаюсь: ужасно не хочется. И я совсем не верю в деликатность родной милиции при проверке моих личных и деловых контактов. Боюсь, после той проверки меня уволят без выходного пособия, увидев во мне маму московской мафии или международную террористку. Поразмышляв над положением дел, я решила повременить с походом в органы. Как оказалось, моя интуиция не подвела свою хозяйку!

С утра я должна была встретить итальянцев в "Коме", тьфу, то есть в добром здравии! Самый невероятный день в моей жизни действительно начался с того, что кое-кто впал в коматозное состояние. Несмотря на перегрузки прошедшей ночи, я постаралась выглядеть свежей и неотразимой, как фруктовый десерт на рекламной фотографии. Мне это определенно удалось: охранник, бездарно транжирящий свою молодость у входа в нашу галерею, аж присвистнул. Его коллега хмыкнул и громко попросил напарника сходить в соседнее кафе за капуччино с булочками. Окрыленная успехом, я зашла в свой закуток, тоже заварила себе кофе покрепче, в чашечке вместимостью с пивную кружку, положила сахар и принялась искать в своих запасах порошковое молоко. Точно помнила, что молока еще недавно было полным-полно, но ничего не обнаружила. Пришлось отправляться в соседний киоск за сухими сливками. Пристрастие к сладкому неистребимо. Долго ли, коротко ли, а провозилась я с покупкой сливок и попутной болтовней с коллегами до самого начала переговоров. И лишь глянув на часы, я поняла, что сию минуту должна быть у шефа в кабинете, с верноподданной улыбкой и подносом в руках. Времени на утренний кофе совсем не оставалось, и пришлось прямиком бежать к Дармобрудеру. Там, слава Богу, никого еще не было, можно было с ленцой приготовить поднос и улыбку.

Минут через пять в комнату ввалилась толпа фряжских гостей во главе с шефом. Дармобрудер нервно стрельнул глазами вправо-влево, хрипло спросил меня: "Эмка где?" и, повернувшись к итальянцам, завел шарманку о нашей общегалерейной радости по поводу прибытия иноземных мастеров, тьфу, партнеров. Партнеров приехало много — похоже, они собирались снять урожай с большинства московских галереек, мы у них в списке стояли далеко не первым номером. Целых пять человек: двое высоких элегантных арт-продюсеров с породистыми надменными лицами, похожих друг на друга, как отец и сын (впоследствии оказалось, что так оно и есть); крепенький, как подосиновик, адвокат с бородкой; его помощница, а может, референтка, полноватая и томная золотистая блондинка с круглым задом и чуть раскосыми серо-зелеными глазами; и переводчик-итальянец, развязный малый с блестящими от лака волосами. Еще через пятнадцать минут, в течение которых мы пили чай, кофе, минералку и апельсиновый сок (подавала их не я, а секретарша Верочка) и беседовали о незримых достоинствах российского неоавангарда, шеф не выдержал и отослал меня на поиски Ноевны. Я и сама не могла понять, куда делась Жрушко? Проспала? Наводит красоту в туалете? Забыла, что с утра переговоры и легкой поступью направилась к зубному? Все эти предположения — из ряда невозможного. Максимум, что можно предпринять — обежать все заведение. Сначала я двинулась к своей каморке, надеясь, что по дороге в фонды встречусь с Ноевной.

Так и случилось. Моя комната находится в другом крыле здания, за анфиладой выставочных помещений. Проходя через последний зал, я увидела Жрушко и остолбенела. Ну и видок у нее был! Эму сидела в кресле смотрителя, даже не столько сидела, сколько лежала, вытянув длинные тощие ноги с узловатыми коленями. Голова ее откинулась назад, за спинку кресла, руки безвольно свисали, из открытого и перекошенного рта вырывался смачный, с бульканьем и подсвистыванием, храп. Одежда тоже не была воплощением гламорного стиля: кофта сбилась к подмышкам, юбка задралась и перекрутилась, обнажив панталоны из серого плюша, разношенная туфля свалилась с подвернутой ступни, и большой палец ноги выглядывал из плебейской дырки на застиранных колготках. Эму выглядела так, точно была пьяна вдрызг, до невязания лыка. Мне было некогда наслаждаться этим новым экспонатом: позади уже слышался топот — сюда шли люди!

Я мысленно призвала на помощь всех святых языческого и христианского пантеона, подхватила подмышки Жрушко и поволокла ее, надрываясь, к себе в кабинетик. Ноевна не только внешне была похожа на старую клячу, она и весила, словно лошадь на пенсии. Уф! Успела в последний момент: еле-еле за мной закрылась дверь, как в зале раздалась напевная итальянская речь. Без особой осторожности бросив Эму в кресло, я уперлась руками в стол и стояла в этой позе минуты три, глотая ртом воздух и пытаясь восстановить дыхание. Придя в себя, я встряхнулась, пригладила волосы, надела улыбку и вышла в зал.

Итальянцы бродили кругами, осматривая составленную мной экспозицию с недоумением на лицах. Высокий барственный синьор, который постарше, явственно поморщился, у адвоката дрожали крылья носа: вот-вот расхохочется в голос. Если они начнут бесконтрольно выражать свои впечатления, пиши пропало! А потому пришлось немедленно приступить к объяснениям, что это за ужас такой и почему он расположен здесь, а не на свалке и не в магазине Армии спасения. С широко распахнутыми глазами и самым младодевическим выражением лица, имевшимся в арсенале, героическая Софи (это я) пинком загнала потерянный Жрушко башмак под кресло и вышла на середину зала. Не помню, о чем я там лепетала в состоянии шока: кажется, отпускала итальянскому искусству многословные комплименты, называла Италию прародиной красоты и гуманизма. А вот как я убедила растроганных итальянцев показать потомкам великого Джотто мусорную кучу (типа скульптура!) и рекламные постеры на тему крещения Руси (чисто живопись!)? Не иначе, как на меня озарение снизошло. В конце моей речи подошел, улыбаясь, высокий синьор, который помоложе, лет тридцати пяти. Его лицо уже не было таким надменным, а глаза — клянусь! — влажно поблескивали. Он взял мою руку и подозвал переводчика. Я навострила уши. Сейчас проверю, насколько помню язык:

— Скажи очаровательной синьорине, — начал мужчина приятным баритоном, — Что мы очень тронуты тем, как русский народ высоко ценит опыт итальянского искусства в развитии мировой цивилизации…

Язык я, оказывается, понимаю неплохо, даже не ожидала. Еще приятнее то, что я не просто "синьорина", а "очаровательная". Итальянец тоже душка: густые волосы лежат каштановой волной, глаза хищного желто-зеленого цвета, как у кошки, отличные зубы и тело благородно-удлиненных пропорций, а вдобавок к великолепию фактуры — изысканные манеры и учтивая речь. Вылитый Маугли — моя самая первая детская любовь — только Маугли цивилизованный. Наверняка у него есть жена, похожая на вороную кобылу, и трое милых сынков, причем старший уже возит девчонок на вечеринки, без спросу используя шикарный папин автомобиль.