Елизавета Абаринова-Кожухова - Недержание истины

Узнав о присутствии Грымзина, Святославский вовсе не смутился, а напротив — обрадовался:

— Очень хорошо! Это как раз тот редкий случай, когда гора сама пришла к Магомеду. Что называется, легка на помине. — С этими словами Святославский двумя пальцами взял с рояля рюмочку и протянул ее Щербине.

— Коньяк? — принюхался поэт.

— Яд! — гордо ответствовал режиссер.

— Настоящий? — удивленно и чуть испуганно проговорил Щербина, отдернув руку.

— Ну конечно же настоящий! — радостно воскликнул Святославский. — Этот, как его, цианистый стрихнин. Я же сказал — никаких шуток. Все будет по-всамделишному, без дешевой театральщины.

— И зачем? — пролепетал Щербина.

— Да вы вообще слушали, о чем я тут пол часа распинался? — вновь взъярился режиссер. — Поверьте, на голодный желудок это очень и очень непросто. Вы возьмете яд и поступите с ним так, как сочтете нужным и возможным. Либо вольете его в стакан господину Грымзину, либо не вольете. Поскольку вы сами признали, что находитесь в той же кондиции, что и некогда Сальери, то ваши действия наконец-то дадут ответ на спорный вопрос: отравил ли Сальери Моцарта, или нет. Вы поняли всю ответственность стоящей перед вами исторической задачи?

— Да, — чуть помедлив ответил Щербина и решительно принял от Святославского рюмку.

А Святославский, как ни в чем не бывало, приветливо замахал рукой банкиру:

— Добрый денек, господин Грымзин! Не желаете ли присоединиться к нам?

Банкир нехотя оторвал взор от «Авуаров», вылизал кусочком хлеба соус и, взяв недопитый стакан, направился к сцене. Не то чтобы Великий Олигарх так уж жаждал побеседовать с Великим Режиссером — скорее, его внимание привлекли инспектор Столбовой и частный детектив Дубов. У них он надеялся что-то выведать о ходе расследования очередного ограбления в филиале его банка. (Прижимистый Грымзин экономил не только на еде, но и на охране, и за это иногда приходилось расплачиваться).

— Василий Николаевич, постарайтесь отвлечь его внимание, — торопливо проговорил Святославский, соскочив со сцены. Щербина в полустолбнячном состоянии следовал за ним, держа рюмку с ядом на расстоянии вытянутой руки, будто змею.

Дав напутствие Дубову, Святославский не стал садиться за стол, а отошел чуть в сторонку и водворился прямо под сценой рядом со Щербиной.

Грымзин подошел к столику и уселся на место Святославского.

— Добрый день, господа, — поздоровался он сразу со всеми. — И, заметив баронессу, поправился: — Ну и дамы, конечно, тоже.

— Очень рад, что мы встретились, Евгений Максимович, — совершенно непринужденно заговорил Дубов. — Я как раз хотел отчитаться перед вами о проделанной работе. Мне удалось выяснить, что… Простите, ради бога, друзья мои, — перебил сам себя детектив, — у меня к господину Грымзину чисто профессиональный разговор, вы не будете против, если мы вас на минутку оставим?

И детектив увлек банкира за соседний пустующий столик, причем усадил его спиной к тому столу, где сидели их сотрапезники и остался стакан с недопитым соком. Сам же Дубов прекрасно видел все, что там происходило.

— Ну, быстрее же, — вполголоса поторапливал Святославский Щербину, искоса глядя на беседующих банкира и детектива. Бледнее полотна, Щербина двинулся в сторону столика, по-прежнему держа рюмку двумя пальцами. Святославский, ни на шаг не отставая, следовал за ним. Весь зрительный зал затих, как бы предчувствуя скорую развязку.

— Ну, давайте же, у нас мало времени, — чуть не прошипел Святославский. Щербина сел на место Дубова и осторожно, чтобы не пролить, поставил рюмку возле грымзинского стакана. Святославский стоял за спиной Щербины, хотя вернее было бы сказать — стоял над душой.

— Вы хотя бы теперь воздержались от воздействия на господина Щербину, неодобрительно покачала головой баронесса. — Он сам должен решить, как ему поступать.

— Ну ладно, молчу, — нехотя согласился режиссер. — Даю вам минуту на размышление. А то яд совсем выдохнется.

— Да тише вы, — Серапионыч указал глазами на соседний столик.

— Ну, это-то как раз ерунда, — дрожащим голосом промямлил Щербина. Грымзин с молодости глуховат на оба уха.

— Ага, так вы с ним знакомы? — радостно нарушил Святославский обет минутного молчания.

— В одном классе учились, — зло проговорил Щербина. — Он у меня еще алгебру всегда списывал. А теперь даже не здоровается, олигарх хренов. Давайте сюда яд!

С этими словами поэт схватил рюмку и решительно вылил содержимое в стакан Грымзина. Зал на миг замер, а затем разразился аплодисментами. Святославский раскланялся, а затем чуть не силой поднял Щербину из-за стола и вновь увлек к подножию сцены. Тот передвигался, словно в бреду — казалось, он и сам толком не осознавал, что он совершил.

— М-да, выходит, что эксперимент дал положительный результат, глубокомысленно заметил доктор Серапионыч.

— Смотря что считать задачей эксперимента, — возразил инспектор Столбовой. — Из него ясно одно — поэт Щербина… Да что там Щербина оказывается, любого, самого безобидного человека с легкости можно довести до такого состояния, что он готов преступить все божеские и человеческие заповеди!

— Любопытно бы посмотреть на физиономию Щербины, когда он увидит, что Грымзин жив и здоров, — усмехнулась Хелен фон Ачкасофф. — Как вы думаете, что он при этом испытает?

— Глубочайшее разочарование, — пробурчал инспектор.

— А я думаю, что глубочайшее облегчение, — возразил доктор. — По-моему, он уже приходит в себя и начинает сожалеть о содеянном.

— Не поздно отыграть назад, — сказала баронесса. — Ведь Грымзин еще не выпил свой сок.

— Боюсь, что Святославский не даст ему пойти на попятный, — покачал головой Серапионыч.

— Отчего же? — удивился Столбовой. — Ведь наш режиссер уже доказал себе и всему миру, что Сальери все-таки отравил Моцарта. Какого рожна ему еще надо?

Тем временем Дубов, увидев, что его задача выполнена, стал закруглять разговор:

— Ну что же, Евгений Максимович, думаю, что поиски завершатся успешно. Во всяком случае, мы с Егором Трофимычем будем держать вас в курсе дела.

— Да, конечно, — рассеянно кивнул банкир. — Ну что ж, Василий Николаич, всего доброго. Пойду. Дела, дела…

— Как это пойду? — искренне возмутился Василий Николаевич. — Вы же еще сок не допили.

— Да, совсем забыл, — согласился Грымзин. — Раз уплочено, то хочешь не хочешь, а допивать придется.

Банкир подошел к общему столику и, не садясь, потянулся за стаканом. Щербина рванулся было вперед и даже попытался что-то крикнуть, но Святославский, как и предполагал доктор, удержал его и даже на всякий случай прикрыл ему рот ладонью.

Грымзин неспешно опорожнил стакан.

— Ну все, представление окончено, — негромко произнес доктор Серапионыч. Инспектор Столбовой глянул на часы:

— Ну вот, опять на работу опоздал. А у меня столько дел…

Но тут пустой стакан выпал из рук банкира, а сам Грымзин со стоном повалился на пол.

— Что с вами, голубчик? — Серапионыч бросился на помощь потерпевшему. А Столбовой заученным движением выхватил из кармана служебный револьвер:

— Всем оставаться на местах! — И, переведя взор на Святославского и Щербину, добавил: — А вы арестованы. Доигрались, понимаешь ли…

— Шаг вправо, шаг влево — побег, — негромко произнесла баронесса. Впрочем, Щербина пребывал в таком жалком состоянии, что вряд ли мог бы куда бы то ни было убежать, если бы даже очень этого захотел. Святославский же никуда бежать и не собирался — он упивался собственным триумфом.

— Свершилось! — выкрикнул режиссер, перекрывая все прочие голоса. — Я же говорил, что искусство — ничто перед ликом подлинной жизни!

— Но как это могло случиться? — недоуменно пожала плечами баронесса. Мы же все видели, что там был чай…

— Значит, в какой-то момент был подбавлен яд, — уверенно заявил Дубов. И подчеркнул: — Настоящий яд. И сделать это мог любой из нас. Яд мог находиться в одной из трех емкостей — либо в стакане с соком Грымзина, либо в кружке с чаем Святославского, либо, извините, дорогая баронесса, в вашей рюмке из-под Довганя. Однако ясно и другое — предварительно он не мог находиться ни в одном из названных сосудов, так как все трое из них уже пили…

Похоже, что Василий решил всерьез пуститься в дедуктивные построения, достойные Великих Сыщиков прошлого и настоящего, хотя момент для этого был явно не самый лучший.

Тем временем Серапионыч продолжал возиться возле Грымзина.

— Ну, как? — подошел к нему Столбовой.

— Увы, пациента спасти не удалось, — вздохнул доктор. — Экзитус леталис.

— С этими словами он привычным движением закрыл банкиру глаза.

По зрительно-обеденному залу пронесся тяжкий вздох. Те, кто был в головных уборах, поспешили их снять. И лишь один Щербина, к общему удивлению и возмущению, неожиданно воспрял духом: