Ольга Степнова - Уж замуж невтерпеж

– Рыбки, пальмы, пылесос, кофе и сигнализация – этим ведает Ирина. Я убил на вас все утро, а вы схватились за тряпку. Вы странная, Лора!

– Деля сказала...

– И Деля странная. Все странные. А еще говорят, что я много пью.

Он тяжело вздохнул и исчез за дверью.

Из огромного аквариума на меня таращились пучеглазые рыбы. Они были не против того, чтобы я покормила их во второй раз, но я не стала этого делать. Модель так модель. Я пошла искать 202-ю.

Еще не привыкнув, что я не уборщица, в 202-й я первым делом уставилась на пол. Ковролин и здесь был чистый.

– Привет, – сказала брюнетка, сидевшая у большого зеркала.

Комната походила на гримерную, в которую зачем-то напихали компьютеры.

– Привет, – равнодушно сказала блондинка, стоявшая с какой-то папкой у окна. – У нас уже пылесосили.

– Я модель.

Они скептически осмотрели меня с ног до головы. Я спрятала руки за спиной и шагнула за стул, чтобы мои стоптанные сапоги не очень бросались в глаза. В блондинке я признала девицу, которая визжала со мной в унисон, поверив, что шеф убит.

– Странно, ты была с пылесосом, – сказала она.

– Репетиция, – буркнула я. – Клиент заказал клип о чудесах бытовой техники. Я модель. А рыбки, пальмы, пылесос, кофе и сигнализация – этим ведает Ирина.

Они уставились на меня как рыбы из аквариума, которым не дали вторую порцию корма.

– Лора, – представилась я, вспомнив, что с девочками велено знакомиться.

– Жанна, – протянула блондинка. Она была замедленная и неестественно красивая, как резиновая кукла, которую старательно надули в нужных местах.

– Сорокина, – сказала брюнетка, поморщив безупречно правильный нос.

«Вот и мой трудовой коллектив!» – грустно подумала я.

Коллектив больше не захотел со мной общаться. Девицы уткнулись в какие-то бумаги и забубнили под нос.

– Я конфетка Белоснежка, – бормотала Жанна. – Вкусная и сладкая, белошоколадная. У меня внутри орешка, съешь меня и будет... будешь... непонятно написано. Какой кретин это писал и почему не распечатал? Я конфетка Белоснежка...

Я по-прежнему пряталась за стулом, коллеги про меня забыли. Сорокина бормотала свой текст:

– Заяц прыгает по сцене и поет: « Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я сладкий на все сто. О, о, о.» Черт, я не хочу прыгать, я не могу петь, не умею!

Представить длинную, тонкую как указка Сорокину прыгающим и поющим зайцем было трудно. Мне стало смешно.

– Я конфетка Белоснежка, у меня внутри орешка. Ха! У меня внутри орешка? – Жанне тоже не нравилась роль.

– Заяц подводит итоги конкурса на лучшее название новых конфет фабрики «Кондитер». Приз – огромная коробка с продукцией фабрики. Заяц опять поет: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец...» Тьфу! Не буду, не хочу! Я не умею, блин, петь! – почти заплакала Сорокина.

– Я умею! – я вышла из-за стула и вытащила руки из-за спины. Плевать, что стоптаны сапоги, зато я пою и танцую, а Сорокина не умеет.

Сорокина вытаращила на меня хорошо нарисованные глаза. Уж она-то постаралась в первый рабочий день выглядеть эффектно. Блестящие черные волосы забраны в хвост, макияж – часа на два работы, из одежды что-то маленькое, лоскуточками, как у островитянки, а главное – абсолютно новые сапоги на километровой шпильке. Такую Деля не заставила бы мыть пальмы, а сразу направила бы в 202ю.

– Я правда умею, смотри!

Я запрыгала, одной рукой изображая хвост, другой уши.

– Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, я сладкий на все сто! О, о, о!

– Да, прыгать лучше тебе, – согласилась Сорокина. – Ну-ка, а что у тебя в сценарии?

Она дотянулась до стола у другого зеркала и взяла оттуда папку. Я догадалась, что это мой стол, мое зеркало, моя папка.

– Так! О! Карамельная палочка! «Во мне много карамели, меня нет вкусней на свете. Жуй меня, кусай меня, лижи, люби только меня». Ужас! Говорила же, интим не предлагать.

– Это детский праздник, – успокоила Жанна. – До шести лет.

– Я шучу, – огрызнулась Сорокина. – Какой идиот это писал? И почему кретин Толик решил, что из меня заяц лучше, чем карамельная палочка? Почему ей он дал палочку, а мне говнистого зайца?

– Шоколадного, – поправила я.

– Она шутит, – объяснила Жанна.

– Толик не будет возражать, если мы поменяемся ролями? – спросила я.

Сорокина пожала худыми плечами и встала, разогнув тело на высоту под два метра.

– Ну, смотри сама, палочка я хоть куда! Жуй меня, кусай меня, лижи, люби только меня. А? Черт, знала бы я, чем мне придется тут заниматься!

Я тоже не знала, но детский праздник, конкурс, зайчик – это очень мило. После истории, это единственное, чем я хотела бы заниматься. Я уселась за свой стол. Зеркало напротив отразило мою серую физиономию с жалкими остатками туши на ресницах. Я буду хорошим зайцем – добрым и веселым, на тысячу долларов.

Я стала учить сценарий.

Новогодний праздник-презентация фабрики «Кондитер» был назначен на два часа дня в Доме культуры Железнодорожник.

Прибежал Толик, маленький, кругленький, лет сорока и заставил всех вслух повторить текст. Он одобрил, что мы с Сорокиной поменялись ролями.

– Боюсь только, костюм зайца будет тебе длинноват, но что-нибудь придумаем!

Нас посадили в микроавтобус, Толик закинул в салон тюк с костюмами, притащил коробки с подарками, и мы поехали. Ведущей праздника должна была быть Деля. Увидев меня среди девушек, она сильно удивилась.

– А вы что здесь делаете, Лора?

– Я модель.

Деля уставилась на меня своим фирменным взглядом поверх очков.

– Вы?! Тогда зачем вы пылесосили?

Я очень устала отвечать на этот вопрос, а тут опять понадобилась удобоваримая версия, на этот раз для Дели. Я решила ей польстить:

– Вы сказали, что кадрами заведуете, я думала – моделями. Вы так выглядите... Думала, может, клип какой репетируем.

– Ага, – усмехнулась Деля. – Детектив. С трупом директора.

Все в машине засмеялись, даже шофер.

– Просто вы шли по коридору такая несчастная, а Ирина давно хотела уволиться.

До ДК мы ехали почти час. Название «Железнодорожник» и зловещая аббревиатура ДКЖ досталась этому заведению культуры в наследство с советских времен. Там были самые престижные и самые дорогие залы в городе. В них выступали все столичные гастролеры. Видимо, фабрика «Кондитер» очень неплохо заплатила агентству, раз презентацию решили провести именно там. Деля, сидевшая рядом с водителем, активно руководила движением:

– Не надо ехать по проспекту, там много светофоров. Давай дворами.

Толик раздавал нам указания:

– Девицы! Сцена большая, близко к краю не подходите! Там яма оркестровая – туда всегда все падают. А я потом достаю. Не снимайте с себя всякие цепочки-колечки, щели в полу. Я туда больше не полезу. И не материтесь громко за кулисами – праздник детский, в зале слышно.

– Я конфетка Белоснежка, – забубнила Жанна. – У меня внутри орешка.

– Во мне много карамели, меня нет вкусней на свете. Жуй меня, кусай меня, лижи, люби только меня, – зашептала Сорокина.

– Тут непонятно, – плаксиво сказала Жанна. – У меня внутри орешка, съешь меня и будет, будешь... что? Каракули какие-то. Что говорить-то?

Толик выхватил у нее сценарий.

– Опять не набили, черти! Съешь меня и будешь... будешь... Надо срочно придумать, ну?.. Пешка? Нет. Решка? Тоже нет.

– Душка! – подключилась Деля.

– Пушка! – крикнул водитель.

– Черт! Не душка, не пушка. Дети до шести...

– Хрюшка! – поучаствовала Сорокина.

– Не смешно, – оборвал ее Толик. – За презентацию столько денег отвалено, что не смешно. Что скажешь, Киселева?

Я растерялась. В рифме я была не сильна.

– Попробуйте «фишка». Съешь меня и будет фишка! Дети до шести поймут.

– Да, – кивнул Толик, – лучше чем «хрюшка» и «пушка». Три с плюсом, Киселева.

«Почему три?», – чуть не спросила я. У меня диплом с отличием, я никогда не получала тройки.

Сорокина с Жанной опять забубнили текст, а я заснула с открытыми глазами.

И мне приснился сон. Снов я не видела уже лет пять. Засыпая, я проваливалась в черную, теплую яму, выбираться из которой было мучительно трудно. А тут вдруг яркая, цветная картинка с хорошей озвучкой.

– Мама!

Васька бежал по аллее, на которой солнце прочертило дорожку с четкими границами тени от высоких деревьев.

– Мама! Какая порода лучшая в мире?

Позади Васьки бежал слон. У слона не было хобота, и он лаял. Значит, это был не слон, это была собака.

– Где ты взял деньги на собаку? – набросилась я на Ваську.

– Ива дала!

– Не ври! – я так разозлилась, что хотела дать ему подзатыльник, и даже занесла для этого руку. Но ее кто-то перехватил. Мне стало больно, я обернулась и увидела Вадика. Вадик был почему-то очень высокий, с волосами, стянутыми сзади в дурацкий хвост. У него был длинный, с горбинкой нос и веселые, наглые, но при этом жесткие глаза. Это был не Вадик. Это был отвратительный тип. Такие нравятся женщинам, только не мне.