Дарья Донцова - Авоська с Алмазным фондом

Я спросил:

– Это фото было сделано после того, как труп унесли?

Воронов взглянул на снимок.

– Да. Ты же видишь, тела нет.

– Что-то еще там убирали? – спросил я.

Макс встал и включил кофемашину.

– До съемки? Нет.

– Иногда из квартир одиноких покойных пропадают вещи, – осторожно продолжил я. – Не хочу никого обвинять, но порой сотрудники «Скорой» или люди, увозящие труп, те же полицейские, могут стащить часы, кольцо, деньги…

– Случается такое, – не стал спорить друг. – Но у Вилкиной нечего было тащить. И в помещении стоял очень сильный специфический запах, им там все пропиталось. Ваня, я один раз работал в подвале около таких же останков и чуть не сдох, потом сдал рубашку и брюки в химчистку. Но даже после обработки не смог носить одежду, выкинул ее к черту, казалось, что она воняет. Кем надо быть, чтобы спереть хоть нитку в этом аду?

Я начал рассматривать другие снимки и пробормотал:

– Допустим, запойным пьяницей, бомжом, наркоманом, у которого в пустой голове бьется исключительно одна мысль: где взять денег на очередную бутылку или дозу?

Макс, который в этот момент подносил ко рту полную кружку кофе, расплескал его на стол.

– Полагаешь, из комнаты что-то пропало?

– Есть опись того, что принадлежало Ирине? – задал я свой вопрос.

Воронов оторвал кусок бумажного полотенца и стал промокать лужицу.

– Конечно, она в папке.

Я вытащил несколько листков, соединенных скрепкой. Так, что тут у нас? Кровать, одеяло, подушка, матрас… Две чашки, три ложки, одна вилка, нож, чайник со свистком, кастрюля пол-литровая… Чем дольше я изучал список, тем сильнее жалел Ирину. У девушки даже не нашлось денег на второй комплект постельного белья, похоже, она стирала загрязнившиеся наволочку-пододеяльник и ждала, пока те высохнут, чтобы снова застелить кровать. У нее был минимальный набор посуды, кусок самого дешевого мыла, зубная щетка и копеечная паста. Никаких кремов, пудры, помады, туши. И уж совсем плохо обстояло дело с одеждой. На вешалке обнаружили короткий пуховик китайского производства с капюшоном, черные джинсы, темно-фиолетовый свитер, две футболки: голубую и розовую. Все. Единственной дорогой вещью можно считать тонкую витую цепочку с крестиком, которые оказались золотыми.

Я положил список перед Вороновым.

– Тебя ничего не смущает?

– Нет, – удивился Макс.

– Не видишь ничего странного? – не отставал я.

– Ну… нищая она, – после небольшой паузы произнес друг.

– И все? Прочитай внимательно опись, – велел я.

– Ваня, – устало сказал Макс, – если ты заметил что-то необычное, скажи. У меня третий день башка раскалывается, таблетки ем-ем, а толку ноль.

Я пристально посмотрел на друга.

– Мда, ты не очень хорошо выглядишь. Сам бледный, глаза красные. Какое у тебя давление?

– Понятия не имею, – отмахнулся Макс. – Да нет, я здоров, ни кашля, ни насморка, просто работы океан. А тут еще Глеб со своей просьбой… Говори, что тебя смутило?

Я постучал пальцем по одному фото.

– Одежда. Ее очень мало.

Макс встал и двинулся в сторону кофемашины. Я попытался его остановить.

– Если мучаешься мигренью, не стоит в таком количестве пить эспрессо.

Воронов поставил кружку в углубление и нажал на кнопку.

– Мозг как в тумане, и тот не хочет рассеиваться. Ты прав, шмоток у Вилкиной мало, но было бы странно обнаружить в комнатушке нищенки обширный гардероб с шубами.

– На дворе июль, – сказал я, – жарко, а из обуви у нее лишь сапоги и осенние туфли на толстой подошве. Маловероятно, что Ирина летом ходила в таких, у нее определенно было нечто более легкое: босоножки, кроссовки, на худой конец вьетнамки. Да, бедолага нуждалась, но она точно приобрела себе что-нибудь летнее. Теперь изучи вешалку. На ней представлен полный зимний лук: куртка, свитер, джинсы плюс уже упомянутая теплая обувь. Все это уместно носить с ноября по март. Причем, несмотря на скудность гардероба, составлен он умело. Видишь на пуховике с внутренней стороны молнию?

– И что? – удивился Макс.

Я пустился в объяснения.

– Куртка на теплой подкладке, ее легко отстегнуть, и тогда вместо зимнего варианта получается наряд для весны и осени. Следовательно, в марте-апреле Ирине было что носить. Конечно, многое зависит от погоды, но она могла трансформировать куртку в демисезонную, надеть вместо сапог туфли. А что с летом? Перед нами две футболки. Где юбка? Где какие-нибудь сандалии? Все это можно приобрести в секонд-хенде, найти там самый дешевый вариант. Между прочим, владельцы некоторых комиссионок порой отдают совсем уж никому не нужное шмотье даром. Сам подумай, июнь в этом году выдался теплый. Не гуляла же Ира по улицам в одной майке, с голой попой и босиком?

– У нее были джинсы, – заспорил Воронов.

Я повернул к нему снимок.

– Присмотрись, брюки черные с клетчатыми отворотами, внутри ткань не джинсовая.

– Дай лупу, – потребовал друг и сам схватил ее с письменного стола. – Да у тебя глаза кролика, Ваня!

– Я считал обладателем наиболее острого зрения орла, – удивился я.

– Недавно по телику рассказывали про длинноухих, – пробормотал Воронов, уставившись в увеличительное стекло, – и там один биолог утверждал, что наши российские зайцы самые зоркие из всех зверей.

– Россия – родина слонов, – усмехнулся я. – Помнишь этот старый советский анекдот?

– Угу, – буркнул Макс. – А ты прав, с изнанки-то штаны иные!

– Это подкладка, – кивнул я. – Сразу заметил: зимние штаны, в таких в мороз не замерзнешь. А летом в них никому в голову не придет щеголять – вмиг вспотеешь.

– Впервые такие брюки вижу, – протянул Воронов. – Для мужиков что-то похожее шьют? Я бы себе приобрел.

– Да, – улыбнулся я, – зайди в магазин, подберут нужное. И даже кроссовки нынче производят на меху. Ты здорово отстал от моды.

– Зато, смотрю, Иван Павлович Подушкин начал в ней разбираться, – хохотнул Максим. – Ты произнес слово «лук». Я не совсем понял, какое отношение этот овощ имеет к шмотью?

– «Лук» на фэшен-суахили означает «комплект одежды», – снисходительно пояснил я.

Макс хлопнул ладонью по столу.

– Ваня, признавайся, у тебя любовница – главред гламурного журнала?

Я постарался не измениться в лице.

– На данном этапе жизни я не состою в серьезных отношениях, о которых стоит рассказывать.

В ту же секунду мой мобильный издал гудок паровоза. Воронов покосился на трубку и засмеялся:

– Твои несерьезные отношения прислали эсэмэску: «Любимый, жду в нашем кафе. Зайка».

Я схватил телефон.

– Черт, ее выпустили! Это Настя!

Макс опять пошел за кофе.

– Психопатка, решившая выйти за тебя замуж?

– А кто еще? – вздохнул я. – Муж уложил ее в психиатрическую клинику, но, похоже, врачи посчитали лечение завершенным. Супруг Насти оказался нормальным парнем, я не первый принц, в которого его жена влюбилась и стала преследовать. Другой бы бросил такую особу, но Сергей Нечаев пытается ее вылечить[2].

– Судя по этому сообщению, доктора не особенно помогли Анастасии, – констатировал друг.

Я решил сменить тему:

– Одним словом, у Ирины должны были быть летняя юбка или брюки. Теперь посмотри на другой снимок. Тут в чемодане лежат темно-коричневые колготки, черный лифчик, набор трусиков «неделька», причем одни штанишки отсутствуют, и несколько книг. Вопрос: где белый бюстгальтер и белые же трусики-«семидневки»?

Макс открыл шкафчик и начал копаться на полках.

– Ваня, где сахар?

– Забыл купить, – признался я. – Меня внезапно покинула домработница, именно она заботилась о припасах.

Воронов захлопнул дверцу.

– Любой вопрос, как правило, имеет простой ответ. Не нашлось дома рафинада? Не стоит выдвигать версии про врача, который запретил Подушкину сладкое, думать, что у Ивана Павловича диабет или что он состоит в обществе «Долой белую смерть». Все просто: нерадивый хозяин не удосужился зарулить в магазин. Так и тут: лифчик Ирина оставила у любовника. Может, он женат, супруга некстати вернулась, и девушке пришлось спешно удирать. Я один раз в такой ситуации носки забыл. А Вилкина могла вообще не носить бельишко.

– Раздеваясь у дамы сердца, всегда клади интимные предметы туалета в карман брюк, – посоветовал я. – А теперь посмотри на черный бюстгальтер. Похоже, у Ирины был примерно четвертый размер, такая грудь без поддержки выглядит не очень эстетично. И черное-то белье на месте!

– Вот она его и таскала, – выпалил Воронов. – Никак не пойму, куда ты клонишь?