Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки

Только в Репино уже у ворот на участок Платон первый раз почувствовал страх – Гимнаст не вышел на звуки клаксонов. Платон взял ключи от ворот у соседей и узнал, что Гимнаста не видели уже давно, а вот гаишники только недавно увезли автомобиль, который стоял у ворот несколько дней, а потом на нем «дворники» сняли.

С замиранием сердца Платон обошел дом. Никого. Он вышел на веранду и увидел, что вся компания направляется к оранжерее. Что-то странное было в отблесках солнца от стекол, как будто они сильно запотели изнутри.

– Стойте! – крикнул Платон и побежал.

Вся компания с удивлением уставилась на него, закрывшего собой вход в оранжерею.

– Я войду первым! А вы пока отойдете на десять шагов назад, – твердо заявил Платон.

– А что случилось? – спросил автослесарь Леша. – Может, принести монтировку?

– Ничего не случилось. Васька, где ты взяла Шушуню?

– Здесь, – кивнула та на оранжерею.

– А где ты взяла оотеку?

– Чего?

– Яйцо, которое засунула в мертвого Богуслава?

– В зоомагазине. На Обводном канале есть магазин, который торгует редкими насекомыми.

– А эта твоя Шушуня уже взрослая?

– Это он, – заметила Васька. – Шушуня взрослый.

– Платон Матвеевич, вы боиться как это... сверчков? – спросила Эльза.

– Нет, я боялся, что этот вид богомола вырастает до огромных размеров. Но если не больше семи сантиметров... Все равно, вы отойдите на десять шагов.

И Платон открыл оранжерею.

И спустя много времени картина, представшая тогда его взгляду, холодит сердце. Сначала Платон увидел розы – много цветущих влажных роз, и вспомнил, что сам налаживал автоматическую поливальную систему разбрызгивания воды. Потом он увидел нечто настолько странное, что чуть было не позвал всех посмотреть, что это. Потом понял и закричал, запрещая детям входить.

– Можно я войду? – спросила Илиса. – Там Гимнаст, да? Я войду.

Она тоже несколько минут смотрела, не понимая. Потом вскинула на Платона удивленные глаза.

На полу оранжереи, в узком проходе между грядками, лежали два скелета в одежде – рядом, но один чуть навалился на другой. И скелетами это тоже нельзя было назвать, потому что костей видно не было – какие-то остатки плоти закрывали их. Разросшиеся розы бешено цвели, земля под ними была усыпана опавшими лепестками. Цвели помидоры, усыпав своими упавшими гниющими плодами проход, над помидорами, словно питаясь ими, цвела тропическая лиана, свесив длинные гроздья с мелкими, подтекающими каплями нектара цветками. Даже мох зацвел крошечными красными звездочками. И среди всего этого райского великолепия лежали останки двух мужчин в отлично сохранившейся одежде.

– А почему они не пахнут? – шепотом спросила Илиса.

– Вентиляция...– пробормотал Платон. – Но я не понимаю... – он отодвинул сильно изогнувшийся у земли ствол лианы, чтобы посмотреть на ботинки того, который лежал сверху, и присел от шороха, накатившего, как прибой.

Не в силах пошевелиться от ужаса, Платон смотрел, как тела внизу накрываются серо-зеленой шевелящейся массой. Шурша крыльями, из цветущих растений вниз лезли все новые и новые богомолы, пока на земле не оказалась одна бесформенная масса из шевелящихся насекомых.

К вечеру у Эльзы наконец прекратилась истерика, и она перестала уверять, что смерть ходит за нею по пятам в разных видах. Приехали представители органов. После долгих и муторных допросов, после бесконечного фотографирования места происшествия тела, вернее, то, что от них осталось, увезли. Богомолы разбрелись по участку, и чертыхающиеся милиционеры давили некоторых с хрустом, от которого у Эльзы случались сильные вздрагивания, переходящие в пятиминутную дрожь.

Дети Коки оказались с самой укрепленной и стойкой нервной системой. Узнав, что богомолы к зиме погибают, они уговорили Ваську отпустить к ним на волю Шушуню и заняться очень полезным делом – сбором в оранжерее спелых помидоров.

– Второй был Цапель, да? – спросила Илиса, присев к Платону на скамейку недалеко от клумбы с фонтаном.

– Да. Нашли документы в кармане рубашки.

– Они дрались?

– Вероятно... У Цапеля голова пробита, может быть, от падения на металлический уголок, и пистолет в руке, а у Гимнаста пуля в груди. Там жарко, – вздохнул Платон. – Разложение началось быстро. Ну почему я не приехал сюда один? – схватился он за голову. – Почему привез всех, даже этого несчастного парнишку-автослесаря?..

– Потому что мы – семья, – просто ответила Илиса.

– Семья... Гимнаст так и не сказал, где похоронил Алевтину, – вздохнул Платон.

– Здесь.

– В каком смысле? – напрягся Платон.

– Здесь, – Илиса протянула руку.

Она показывала на фонтан.

– Что, прямо здесь – в огороде? – прошептал Платон.

– В каком огороде? Когда здесь сажали чего? Она умерла в этом доме, Гимнаст и похоронил ее здесь..

Платон встал и подошел к клумбе. Присел, пошарил рукой под кустами роз. Нащупал каменную лягушку.

– Это потому, что я идиот, – сказал он, прижав лягушку к груди. – Мне нужно учиться жить заново. Я был слеп и глуп. Я не видел ничего у себя под носом.

Подошла Васька с большим спелым помидором. Предложила его Платону. Тот отшатнулся и закрыл глаза.

– Это моя лягушка, – заметила она. – Положишь потом на место и мордой направишь на фонтан. Понял?

– Понял. Мордой на фонтан.

– Ты уже привык, что нас двое? – спросила вдруг Васька.

– Нет, я никогда к этому счастью не привыкну, – вздохнул Платон.

– А ты кого больше любишь?

– Я очень люблю одну из вас, очень.

– Кого? – купилась и Илиса.

– Я Василису люблю, – обнял Платон девочек, прижимая их к себе. – Я вообще детей люблю. Знаете, как меня называл Цапель? Педофилом.

– Ну, тогда тебе крупно повезло в жизни, – хмыкнула Васька.

Кутаясь в теплый платок, пришла Эльза.

– Дети спят. А у нас еще будут похороны, да? – спросила она. – Я очень боюсь похоронов, а тут – целых два.

– Да не ходи ты на все подряд похороны! – предложила Васька.

– Нельзя, – покачала головой Эльза. – Смерть почет любит.

Прорезав небо ниточкой огня, упала звезда. Потом – еще одна.

– Видели? – обрадовалась Илиса. – Звезды падают!

– Кто-то умер, вот они и падают, – уныло заявила Эльза.

– Там нет звезд, – сказал Платон. – Посмотрите сами – видите что-нибудь? То-то же. Там нет звезд, нет неба, потому что там, как в заливе – вода, вода... Одна вода вверху.

– А я, пока вы спорили, желание загадала на звезду, – сказала Васька. – Я хочу быть толстой, неповоротливой и умной, чтобы меня все слушались.

– Зря сказала, – заметила Эльза. – Теперь не сбываться.

По траве, белея в темноте рубашкой, прибежал автослесарь.

– А вам звонят. Из аэропорта. Говорят, срочно. какой-то парень спрашивает, на каком языке разговаривают в Австралии?

Платон схватился за виски.

– А действительно, на каком? – задумалась Васька.

– На английском, – ответила Эльза, – а вам зачем? – она обеспокоенно искала в лице Платона ответ, предупреждая своим влажным затягивающим взглядом малейший намек на беспокойство или, чего доброго, на перемены в жизни – переезды, волнения и, естественно, новые похороны... И все это... в Австралии?..

– А аборигены? – не унималась Василиса.

– Ты еще спроси о кенгуру, – шепнула ей Илиса.

Платон нашел в себе силы успокаивающе улыбнуться Эльзе. Та вопросительно двинула левой бровью, не в силах справиться с испугом в сердце.

– Все нормально, – обнял ее плечики Платон. – Поедем в Австралию через два года.

– Через два? – нахмурилась Эльза. – Почему через два?

– Потому что через два года в Австралии даже аборигены будут говорить на русском языке и гонять на мотоциклах.

Китайский богомол.

Цитирует Бориса Гребенщикова «Кострома mon Amour».

Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль.