Ольга Степнова - Совершенная crazy

– Меня зовут Мила Брагина, – чинно представилась девушка в роговых очках и с дурацким платочком на шее. – Я репетитор Иды Григорьевны.

– Кто?! – хором спросили все.

– Репетитор по французскому языку. Она платила мне двести долларов за урок, и я два раза в неделю занималась с ней.

– Какой к чёрту французский? – пробормотал Гошин. – У неё же ни одного зуба не было, а французский без зубов…

– Да и русский с присвистом! – захохотали братья Архангельские, сверкнув щербатыми улыбками.

– Гошина была очень хорошей ученицей, – серьёзно сказала Мила. – Она обладала прекрасной памятью, а отсутствие зубов почти не сказывалось на произношении. Когда она меня нанимала, то объяснила, что хочет читать в подлиннике французскую литературу – Бальзака, Стендаля, Мопассана. Честно говоря, старуха вызывала у меня огромное уважение, но я не понимаю, почему она захотела пригласить меня на свои похороны, ведь, в принципе, мы с ней посторонние люди.

– Бабуленция собрала сброд у своего гроба, а нам расхлёбывай, – тихо проворчала Полина, нервно теребя ожерелье.

– Простите, – извинился за жену Георгий Георгиевич. – Просто мы перенервничали за последние два дня. Ида Григорьевна умерла как-то странно и неожиданно, несмотря на возраст. У меня всегда было нереальное ощущение, что она переживёт всех – меня, моих детей, моих внуков и правнуков. А тут…

Я с семьёй живу в другом доме, за прудом, который находится на территории этого огромного поместья. Наш особняк поменьше, и я не раз предлагал бабке поменяться жилищем. Зачем старухе такие огромные апартаменты? Но она была упряма и очень заботилась о своём статусе самой богатой женщины. Правда, пресса к этому почётному званию добавляла «самая старая», отчего Ида Григорьевна просто свирепела. В общем, бабка гордо жила на тысяче квадратных метров и ни в какую не соглашалась переехать на более уютную площадь. Прислуживали ей Ксения Павловна и старик-садовник. Мы встречались всей семьёй только по выходным и праздникам. Иногда Ида Григорьевна приглашала нас позировать для журналистов, которые приезжали, чтобы сделать материал о «великолепной Гошиной». Все привыкли, что старуха на здоровье не жалуется и помирать в ближайшие сто лет не собирается. Но в субботу вечером позвонила Ксюня и, захлёбываясь слезами, рассказала, что Ида Григорьевна… лежит в гробу в подвенечном платье. Когда она умерла, кто её переодел и уложил в гроб, горничная понятия не имела. Она поводила у хозяйки перед носом зеркальцем, убедилась, что она мертва, вызвала семейного врача и позвонила нам. Мы думали, это розыгрыш, примчались, но всё оказалось в точности, как рассказала Ксюня. Бабка лежала в гробу, в белом платье, а в руках у неё торчала записка: «Обязательно пригласите на похороны всех этих гостей» и… список людей, половина из которых мы знать не знали.

Врач сказал, что она умерла от старости. Оригинальный диагноз! Впрочем, какая разница… О существовании завещания нам сообщил адвокат Иды Григорьевны. Честно говоря, мы ничего хорошего от последней воли покойной не ждём. Очень уж она была… добренькой. – Гошин безнадёжно махнул рукой и сел.

– О покойниках или хорошо, или очень хорошо! – засмеялся высокий старик в серой войлочной панаме, которую одевают в сауну. – Кстати, я родной брат Иды Григорьевны, Феликс Григорьевич Гошин, – раскланялся он во все стороны. – Мне всего девяносто пять, и я о-очень не против, чтобы сестрица оставила мне пару тройку своих миллиончиков!

– Зачем вам миллиончики? – сквозь зубы процедила Алина. – Вы же старый, помрёте вот-вот!

– Э-эх, детка! Продолжительность жизни напрямую зависит от количества грошей, шуршаших в кармане! Пойдёшь за меня замуж, если Идка отпишет мне часть наследства?! – Феликс Григорьевич, надвинул на глаза смешную шапчонку и неприлично поболтал в воздухе языком.

Сметанина вспыхнула под своей чёрной вуалью.

– Старый пердун, – отчётливо выговорила она. – Дохлая ворона за тебя замуж пойдёт!

– Сама ты ворона.

– Прекратите! – возмутился Георгий Георгиевич. – У нас тут похороны, а не балаган. Вы, девушка, ещё не представились, – обратился он к Славке.

Славка встал, сел, потом снова встал.

– Я… – с женственным придыханием начал он, – я родственница. Дальняя. Очень дальняя. Крайняя слева в последнем ряду. Вы посмотрите список, там наверняка есть моё имя! Ой, колготки за стул зацепились… – Орлик нырнул под стол, чтобы сделать вид, что возится с затяжкой, но обнаружил, что никаких колготок на нём нет. – Я родственница! – крикнул он из-под стола.

– Я потерял список гостей! – Гошин, нагнувшись, в упор посмотрел на Славку.

– Врёте, – подмигнул ему Славка.

– Сколько дэн у ваших колготок?! – ехидно поинтересовался Гошин.

– Нуль-нуль, как говорит Ксюня.

– Вы идиотка?

Все гости по очереди склонились под стол. Славка видел их перевёрнутые, покрасневшие лица и отчего-то испытал нечто вроде триумфа. Никогда у него не получалось так «держать» аудиторию.

– Вы идиотка?! – переспросил Гошин.

– Да это же Женька Суковатых! – воскликнула Полина, сверкая под столом ожерельем. – Её мать – сестра двоюродного брата тестя покойной сестры третьего мужа Иды Григорьевны, который был на тридцать лет моложе её, и умер в семьдесят девятом году от лимфогрануломатоза!

– Сама поняла, что сказала?! – посмотрел на жену Гошин.

– А что непонятного? – удивилась жена. – У них в семье все… суковатые. На всю голову.

Народ начал медленно вылезать из-под стола.

– Не Суковатых, а Сероватых, – сверился Гошин со списком, который достал из внутреннего кармана. – Суковатыми их дразнили.

– Да нет, Сероватыми их дразнили!

Славка сел на стул. Имя Женька, в принципе, его устраивало, предстояло выбрать фамилию.

– Так как ваша фамилия, девушка? – нахмурился Георгий Георгиевич.

– Нехай Суковатых, чтобы Сероватых дразнили, – подумав, принял решение Славка.

– Я запуталась, – пожаловалась Сметанина. – У меня голова болит!

– Все свободны, господа. Все свободны! – Гошин резко развернулся и направился к выходу.

– Но там кто-то ходит! – с трагическим надрывом воскликнула вдруг бывшая сектантка Рада Родимцева. – Ходит и кашляет!

– Где? – замер Гошин.

– В комнате, где стоит гроб! Там кто-то ходит, кашляет и сморкается! У меня спальня рядом, я слышу всё через стенку…

– Попросите коньяку у Ксюни, – устало распорядился Георгий Георгиевич. – У неё он всегда есть.

– Я не пью коньяк! – испугалась бесцветная Рада.

– А вы начните! Последствия от него гораздо приятнее, чем от посещения секты. Ваше имущество останется цело, а в гостиной с гробом сразу станет тихо.

– Вы считаете меня сумасшедшей? – перекрестилась Родимцева.

– Я считаю, что вам полезно принимать коньяк на ночь, – отрезал Гошин и вышел из столовой, чеканя шаг. За ним с разной степенью поспешности потянулись все остальные.

Выходя последним, Орлик спёр с камина часы, показавшиеся ему золотыми.

Когда в доме всё стихло, Славка пробрался на кухню.

Булочки он нашёл в глубокой миске, под полотенцем, коньяк в буфете, а сигары в коробке на подоконнике. Сложив всё это в бумажный пакет, он принялся за приготовление кофе, но, подумав, заменил его на молоко в пакете. Кофе в сто пять лет пить вредно, решил Славка, опираясь на свои скудные познания в медицине. Коньяк и сигары опасений у него почему-то не вызвали.

На цыпочках Орлик прокрался в гостиную, захватив из своей комнаты розовое одеяло.

– Где тебя черти носили? – спросил скрипучий голос из гроба.

– Так это… заседание заседали, – смутился Орлик, будто отчитывался перед начальником смены. – А потом я ждал, когда все заснут. – Он пристроил пакет с продуктами рядом с гробом, хотел накрыть старуху, но она резко отбросила одеяло и села в гробу.

– Что Гошка затеял? – ворчливо спросила Ида Григорьевна.

– Просил гостей назваться, потому что толком никто друг друга не знает.

– Назвались? – хохотнула старуха.

– Да. Но я никого не запомнил! У меня на лица и имена память плохая.

Вот тут Славка соврал. На лица память у него была хорошая, а на имена ещё лучше. Но старухе знать это было необязательно, пусть думает, что он простой, тупой и жадный.

– А ты кем представился? – спросила Ида Григорьевна, хитро щурясь из-под фаты.

– По вашему списку вышло, что я какая-то Евгения Суковатых.

– Евгения?! Суковатых?! – Старуха захохотала так, что едва не вывалилась из гроба. Славка еле успел её подхватить, когда она дала резкий крен вправо. – Ой, не могу! – схватилась Ида Григорьевна за живот. – Ой, помру сейчас! Евгения Суковатых?! Ты?! Гошка со своей грёбаной пластической хирургией совсем память потерял, дуралей! Говорила я ему, гимнастикой на свежем воздухе занимайся, а он – блефароплаcтика! Липосакция! Грудные протезы анатомической формы! Тьфу!!

– Тише! – взмолился Славка. – За стенкой живёт бывшая сектантка, она слышит, как вы тут шумите!