Алекс Норк - Кто здесь

— Вам понравился вчерашний концерт, сэр?

— Да, Николь, я вообще очень люблю фортепьянную музыку. И хорошо знаю этого пианиста. Бывал на его концертах в Москве… Тот молодой человек — ваш муж?

— Муж. А женщина, с которой вы были, очень красивая.

— Это моя двоюродная сестра, Энни. Но насчет красоты вы здорово хватили. Мы в детстве всегда называли ее обезьянкой, и она не обижалась. Я и сейчас ее так часто зову.

Что-то вроде довольной улыбки появилось у нее на лице.

— Нет, вы не правы, сэр, ваша сестра очень милая и своеобразная.

Энни так уверенно сказала ему вчера после того, как они случайно столкнулись с Николь на ступеньках концертного зала: «Она тобой увлечена». — «С чего ты взяла? Это просто мой секретарь». — «Ой, ой, секретарь! У нее от этого устроено что-нибудь по-другому? Она, знаешь ли, слишком откровенно на меня взглянула». — «Как взглянула?» — «С ненавистью. Успокой ее потом, объясни, что мы просто родственники».

— Что у нас на сегодня, Николь?

— Совещание второго отдела, которое вы назначили на десять. Потом у вас встреча с военными.

— Помню.

— Еще, заболел ваш заместитель, у него острый бронхит. Еще к вашему сведению, Блюма срочно вызвали в Вашингтон. Его секретарь сказала мне, что позвонили прямо ночью.

— А кто вызывал?

— Звонили из Белого дома.

Торнвил удивленно поднял брови, Николь в ответ сделала то же самое. С чуть комичным выражением.

Он всегда смотрел ей вслед, когда она выходила из кабинета, и кажется девушка это чувствовала.

С Блюмом Стенли Торнвил был знаком почти двадцать лет, с первого своего дня работы в контрразведке. Тот его и принимал на службу, и стал тогда первым начальником. А потом так и остался им на многие годы. И когда Стенли работал в Германии, а потом в России, его патроном в Центре оставался Блюм. Никогда никаких служебных недоразумений между ними, ничего похожего на недоверие или взаимное недовольство. А в политической контрразведке очень трудно долго сохранять такие отношения, слишком каверзная работа. Ну, например, когда нет никаких улик о сотрудничестве собственного дипломата или нелегала с местной спецслужбой, а подозрительные признаки есть. Надо возвращать такого деятеля в страну, по сути дела — ломать ему карьеру. Торнвил как резидент обязан этого требовать, а его патрону в Центре приходится доказывать необходимость отзыва формально ни в чем не провинившегося человека. Много таких хлопот он доставил Блюму за двадцать лет. И тот ни разу не фыркнул в ответ, не упрекнул в перестраховке. И когда там, в России, на вербовку выстроилась целая очередь всякого правительственного ворья, сколько потребовалось усилий, чтобы убедить Центр не кидать деньги налогоплательщиков всякой сволочи, которая продает не только настоящие, но и фиктивные секреты, объяснять, что нельзя покупать всю дрянь подряд… Блюм всегда ему верил. А он поверил Блюму, кажется, в тот самый первый день их знакомства. Время доказало, что они во всем были правы. Теперь, поднявшись до уровня первого заместителя директора Центра, Блюм и его перетащил наверх — полковник Торнвил, начальник Управления внутренней политической контрразведки страны. Высокое место.

Он проработал в этой должности только еще два месяца. Собственно говоря, этот срок ему и дали для того, чтобы войти в курс дела.

Что за странный ночной вызов его патрона? Стенли еще раз задал себе этот бесполезный вопрос, но потом очень скоро забыл, включившись в дневную гонку. Забыл до вечера, когда секретарь Блюма позвонила ему и сообщила, что тот ждет его у себя.

Странное дело, Блюм не очень-то постарел за эти многие годы. Наверно потому, что и тогда не выглядел молодым. И лысина у него не выросла, и мягкие темные волосы по ее бокам не убавились. А главное, — глаза. Подвижные, с постоянной какой-то веселой готовностью, большие, карие, очень умные.

— А, Стенли! Садитесь, Стенли, присаживайтесь… Ну как, были вчера на концерте? А я не пошел, ленюсь я с возрастом, мой дорогой, ленюсь. Хотел отоспаться, и на тебе, — ночной звонок из Белого дома… Кофе не желаете?

— Нет, спасибо.

— Я тоже его сегодня слишком много выпил. Удачный концерт?

— Очень.

— Н-да, н-да… так вот, — Блюм потер свой большой лоб, на который не хватало ладони. — У нас любопытное дело, Стенли. Любопытное… и весьма паршивое. — Он вдруг заморгал глазами и прикрываясь рукой широко зевнул. — Простите, мой друг, не спал почти, и эти разговоры, там в Вашингтоне, они же ничего не делают быстро… Да. Вы тот несчастный случай с работником президентского аппарата помните? Ну, месяц назад?

— Чакли, кажется? После банкета упал в нетрезвом состоянии на кухонный нож, живот пропорол?

— Именно, пропорол. Нас это тогда не касалось, бытовая драма. Хотя никому не было понятно — как это он на него упал?

— Помню и меня это слегка удивило.

— Вот, а меня тогда еще удивило, что рана очень глубокая и обширная. Но я подумал — всякое бывает… Н-да, так вот, только вам, Стенли, информация сугубо конфиденциальная: тот парень сам себя ударил ножом в живот.

— Именно это они вам сегодня и сообщили?

— Не только это… А давайте все-таки выпьем кофе, а?

— Ну, давайте.

Блюм позвонил, и почти тут же принесли.

— Тогда уж и по глоточку рома? Конец рабочего дня, — он достал из шкафчика бутылку, — вы его сначала понюхайте, Стенли. — Он налил ром в два маленьких стаканчика. — Ямайка, а? Ямайка! Ваше здоровье… М-му! Вкусно?

— Вкусно.

— Да, они тот случай замяли, президентские выборы ведь на носу. Замяли, а вчера поздно вечером у них новое дело — Мэри Кэмпбелл, помощник вицепрезидента, слышали фамилию?

— Нет, по-моему.

— Ну, есть такая. Точнее была. Вчера поздно вечером у себя дома покончила самоубийством. Догадываетесь? Нет? Ударила себя охотничьим ножом в живот. Глубокое ранение с попыткой взрезать кишечник. Умерла минут через пятнадцать от обширного кровотечения. Это уже от общественности скрыть не удастся. В сегодняшние газеты дело еще не попало, но завтра будет.

— Дома она находилась одна?

— Почти.

— Что значит — почти?

— А не совсем пока ясно. Перед этим она позвонила своему приятелю, отменила его ночной визит к себе. Но тот обеспокоился тем, как она с ним говорила, и все-таки приехал. У него собственный ключ. Ну и — по его словам — нашел ее на полу в гостиной. Сразу вызвал полицию и скорую помощь. Его допросили, проверили. Парню около тридцати, он небольшой адвокат. Кэмпбелл постарше его лет на пять. В интимных отношениях они состояли года два.

— У полиции на него что-нибудь есть?

Блюм мотнул головой:

— Абсолютно ничего. Но нам он понадобится. Вы его, Стенли, завтра же потрясите как следует. Ох, устал я с этими господами из Вашингтона, все надо из них выуживать! Темнят, намеками изъясняются. Еще по глоточку?

— Спасибо. Вы сами-то, патрон, не темните. Что это за ритуальные самоубийства?

— Вот именно, мы ж все-таки не в Японии. Я так им и сказал. И, говорю, выкладывайте что у вас на этих самоубийц имеется. Психическая эпидемия среди работников Белого дома? Нет, отвечают, ни Чакли, ни Кэмпбелл к психиатрам не обращались. Нормальные люди, в отклонениях не замечены… М-мм! Как греет внутри этот ром, а?

— Греет. А в чем замечены?

— Вот, тут история, которую они мне по капле два часа рассказывали. Утечка информации, если коротко. И довольно серьезная. Частные разговоры на уровне вице-президента и самого президента. Закрытые планы аппарата, связанные с политическими ходами, которые должны укрепить их позиции перед выборами. По сути дела — государственный шпионаж.

— И нити вели к Чакли и Кэмпбелл?

— Совершенно верно.

— Куда эта информация шла потом?

— В штаб нового независимого кандидата, по их сведениям. Но прямых доказательств нет.

— А, к этой темной личности?

— Личность, мой дорогой, действительно темная. Но сколько обаяния, да? И как он набирает обороты?

— И непонятно на чем.

— Непонятно, но часть страны уже им очарована. Тут тоже весьма щекотливый момент для нас. В предвыборные дела мы вмешиваться не можем. Но, с другой стороны, утечка государственных секретов от действующего президента — это наша непосредственная сфера. Так что мы обязаны инициировать расследование. Вам оно и поручается.

— Еще какие-нибудь детали?

— Да, есть. Оба покончивших с собой работника аппарата шпионили крайне торопливо и грубо.

— То есть понимали, что могли попасться?

— Вот именно. Оба отправили себя на тот свет, когда чувствовали, что до разоблачения остаются считанные дни. Каждого уже почти вычислили. Кэмпбелл, в частности, должна была уже сегодня ответить на ряд вопросов в присутствии самого вице-президента.