Гектор Манро - Гончие судьбы

Хмурым осенним вечером Мартин Стоунер уныло брёл по грязным, разбитыми колёсами повозок, тропинкам. Гончие судьбы с безжалостной настойчивостью преследовали Мартина Стоуна, и сейчас у него едва ли хватило бы сил задуматься, почему он продолжал неуклонно двигаться вперёд. Не имея друга, к кому можно было бы обратиться с просьбой о помощи, он брёл с жалкими полпенни в кармане не зная, будет ли у него ночлег и завтрак, и словно не замечая капающих на него с деревьев капель воды. Ещё одно обстоятельство не давало ему покоя, — он чувствовал, что страшно голоден. Наконец он остановился у открытых ворот, ведущих в просторный, показавшийся ему заброшенным сад. Стоунер подумал, что тут, возможно, удастся ненадолго укрыться от непогоды и на последнюю оставшуюся у него монету купить стакан молока. Медленно, словно нехотя, он поплёлся по узкой, выстланной плитняком тропинке к боковой двери дома. Но прежде чем он успел постучать, дверь открылась и согбенный, сморщенный старик посторонился в дверном проёме, словно приглашая его войти.

— Можно мне укрыться от дождя? — начал было Стоунер, но старик перебил его:

— Входите, господин Том. Я знал, что однажды вы вернетесь.

Стоунер неуверенно шагнул через порог и недоуменно уставился на незнакомца.

— Посидите, пока я принесу вам ужин, — услужливо проговорил старик, и его голос слегка дрогнул. Ноги Стоунера, словно сами собой подкосились, и он инертной массой рухнул в придвинутое ему кресло. Уже через минуту он с жадностью поглощал поданные ему холодное мясо, сыр и хлеб.

— За четыре года вы почти не изменились, — продолжал старик, и Стоунеру показалось, что все эти события происходят во сне, и, следовательно, не имеют большого значения, — но у нас произошло немало перемен, сами увидите. После того, как вы уехали, здесь остались только я да ваша тетушка. Я схожу к ней и сообщу о вас; конечно, она не захочет видеться с вами, но и не прогонит, будьте уверены.

Старик поставил на столе перед Стоунером кружку пива и заковылял по длинному коридору. Снаружи моросящий дождь перешёл в яростный ливень, настойчиво барабанивший в окна и дверь. Покончив с едой и пивом, он оцепенело замер в кресле, ожидая возвращения своего странного хозяина. Наконец звуки шагов в коридоре возвестили о возвращении старого слуги.

— Как я и говорил, хозяйка не хочет вас видеть, господин Том, но она сказала, что вы можете остаться. Это правильно, ведь вы — её наследник, и когда-нибудь эта ферма перейдёт к вам. Я разжёг огонь в вашей комнате, и велел горничной постелить для вас свежее бельё. Там всё осталось, как было.

Не произнеся ни слова, Мартин Стоунер тяжело встал с кресла и последовал за своим благодетелем сначала по коридору, потом по короткой скрипучей лестнице наверх, затем опять по коридору и, наконец, очутился в большой комнате, освещённой весело пылавшим огнём в камине. То, немногое, что имелось здесь из мебели было непритязательным, старомодным и по-своему добротным, а простоту обстановки скрашивали только чучело белки в клетке да настенный календарь четырёхлетней давности. Но Стоунер, от усталости еле державшийся на ногах, сейчас не видел перед собой ничего, кроме желанной постели и с наслаждением рухнул на неё, даже не раздевшись до конца. Гончие судьбы, казалось, ненадолго отстали.

Утро выдалось хмурым и холодным, и воспоминания о событиях предыдущего дня долго не хотели возвращаться к Стоунеру; когда же он осознал, наконец, положение, в котором оказался, он смог только рассмеяться, негромко и безрадостно. Впрочем, благодаря своему сходству с кем-то, кто сейчас отсутствовал, у него имелся шанс позавтракать, после чего ему следовало бы немедленно убраться отсюда.

В комнате внизу его уже ждал согбенный старик с тарелкой бекона и яичницей — «завтрак господина Тома», а когда с ним было покончено, пожилая, с грубоватыми чертами лица горничная принесла чайный прибор и налила ему чашку чая. Пока он сидел за столом, в комнате неизвестно откуда появился маленький спаниель и принялся ластиться к нему.

— Это щенок Боукер, — пояснил старик, к которому горничная обращалась «Джордж». — Она очень любила вас; после вашего отъезда в Австралию она стала какой-то другой и через год умерла. Это её щенок.

При всем желании, Стоунер не смог себя заставить изобразить на лице сочувствие; если он хотел и дальше сохранять инкогнито, отсутствие столь важного свидетеля было как нельзя более кстати.

— Вы поедете на прогулку? — услышал он неожиданное предложение. — У нас есть чалый коб[1], который отлично ходит под седлом.

Во время прогулки Стоунер не раз и не два мог убедиться в справедливости слов старого Джорджа, утверждавшего, что местные жители не забыли и не простили какого-то старого преступления, ответственность за которое, в отсутствии настоящего Тома, легла теперь на него. Злобные взгляды, приглушённые проклятья и сжатые кулаки приветствовали его всякий раз, когда навстречу ему попадался кто-либо из местных жителей.

Спешиваясь у боковой двери, он краем глаза заметил пожилую женщину, пристально глядевшую на него из-за занавесок окна верхнего этажа. Очевидно, это была его «приёмная» тетя.

В комнате его уже дожидался обильный полдник; не спеша управляясь с ним, Стоунер, уже не в первый раз, задумался над необычной ситуацией, в которой ему волею судьбы довелось оказаться. А поразмыслить было над чем. Во-первых, в любой момент на ферму могло прийти письмо от настоящего Тома или же он сам мог объявиться здесь собственной персоной. Во-вторых, в качестве наследника фермы, от лже-Тома могли потребовать подписать какие-нибудь документы, что поставило бы его в весьма затруднительное положение. В-третьих, сюда мог приехать какой-нибудь родственник, который, в отличие от тетушки, не стал бы вести себя столь замкнуто и необщительно. За всем этим неизбежно последовало бы позорное разоблачение. Но, с другой стороны, альтернативой этому было осеннее небо над головой и распутица на дорогах. На ферме он мог, хотя бы временно, укрыться от преследовавших его невзгод; ему доводилось заниматься сельским хозяйством, и он считал, что сможет своим трудом отплатить хозяевам за гостеприимство, проявленное ими к человеку, который был столь мало его достоин.

— Вы будете на ужин холодную свинину или вам разогреть? — спросила горничная, убирая со стола.

— Разогрейте с луком, — ответил Стоунер, пожалуй, впервые в жизни принимая столь быстрое решение. Ещё отдавая распоряжение, он понял, что остаётся.

Стоунер твёрдо решил ограничить своё жизненное пространство в доме только той частью, которая, по молчаливому согласию, была отведена ему.

А принимая участие в работах на ферме, он всегда старался выполнять распоряжения других и никогда не проявлял инициативу. Старик Джордж был его единственным компаньоном в холодно-молчаливом, неприязненном мире. Хозяйку фермы он вообще ни разу не видел. Однажды, когда она ушла в церковь, он тайком наведался в гостиную, решив разузнать что-либо о юноше, чьё положение он узурпировал, и чья репутация теперь стала его репутацией. В гостиной он увидел много фотографий, висевших на стенах или вставленных в строгие рамочки, но ни на одной из них он не обнаружил изображения своего двойника. Наконец, в одном из альбомов, засунутом подальше от глаз людских, он нашёл то, что искал. Там была целая серия снимков, помеченных «Том»: толстый трёхлетний малыш в фантастическом наряде, неуклюжий мальчик лет двенадцати, державший в руках биту с таким видом, словно хотел поскорее избавиться от неё, довольно пригожий юноша лет восемнадцати с прилизанными, аккуратно расчёсанными на прямой пробор волосами, и, наконец, молодой человек, глядевший в объектив фотоаппарата с несколько угрюмым и, вместе с тем, каким-то отчаянно-безрассудным выражением. Последнее фото Стоунер рассмотрел с особым интересом, — сходство молодого человека и его самого было поистине поразительным.

Ясным морозным вечером, незадолго до Рождества, Стоунер стоял в том углу сада, откуда открывался вид на окрестности. Он видел в окнах весело мерцающие огоньки ламп или свечей — там готовились встречать самый добрый в году праздник. Какой же разительный контраст являла собой находившаяся у него за спиной унылая, молчаливая ферма, где никто никогда не смеялся, где даже ссора, казалось, воспринималась бы, как развлечение. Он обернулся, чтобы взглянуть на погружающийся во мрак длинный фасад дома; в этот момент дверь отворилась, и из неё торопливо вышел Джордж. Затем Стоунер услышал своё новое имя, произнесённое, почему-то, с напряжённым беспокойством. Он сразу понял, — случилось какое-то несчастье и, неожиданно для себя, почувствовал, что меньше всего на свете ему хочется покидать это место, где он смог обрести долгожданный мир и покой.