Роберт Кормер - После Шоколадной Войны

Рей Банистер приступил к постройке гильотины в тот день, когда Джерри Рено вернулся в Монумент.

Не было никакой связи между этими двумя событиями. По правде говоря, Рей Банистер даже и не знал о его существовании и взялся за это дело просто из-за скуки, а также из-за одиночества и безысходности. Он недавно прибыл сюда, и стал новичком в «Тринити», сразу возненавидев как город, так и школу. Может быть, ненависть была не самым подходящим словом. Монумент всего лишь показался ему унылым и уродливым заводским городишкой, с одинаковыми домиками и серыми фабриками, жутко контрастирующими с Калебоми — курортной деревенькой на мысе Кеп-Код, где он мог вдоволь побродить по песчаным пляжам прежде, чем пальцы на его ногах могли бы начать коченеть, а щеки — разъедаться солеными брызгами. «Тринити» была маленькой задавленной школкой, в которой учились подозрительно странные парни, которые вдобавок ко всему были еще и не особо дружелюбными. Директор и учителя были братьями, чокнутыми людишками — не гибкими и не сработавшимися. Они пока еще не были священниками и, вместе с тем, уже не очень напоминали обычных людей. Отец Рея утверждал, что братья должны быть идеальными учителями, особо честными и прилежными в своей работе. «Ты не разочаруешься в них», — говорил ему отец. — «Их не заботит размер жалования, уклад жизни обеспечивает их всем, в чем они нуждаются, у них нет ни жен, ни детей, за исключением одной другой сумасбродной подружки, с которой можно пообщаться в свободное от работы время…» — последнее подходило для шуток. Отец Рея Банистера прослыл известным шутником на коктейльных вечеринках, но, ко всему, Рей не находил его забавным. Особенно, когда тот согласился на продвижение по службе в компании, в которой работал, что означало их переезд из курортного мыса в гнилой городок, расположенный посреди Новой Англии.

Рей всегда был сам с собой наедине, даже на мысе, где он часами до устали мог бродить по пляжу или дюнам, или уплывать на своем любимом ялике в теплые воды южнее Калеба. Будучи на грани отчаяния и чуть ли не со слезами на глазах, он практически задарма отдавал его, сбывал за четверть цены Джою Серра, своему лучшему другу и соседу по Калебу. Он когда-то сам построил себе этот бот и любил его, словно родное дитя, знал каждую дощечку и веревочку, каждый гвоздь и царапину так же, как и каждую родинку или складку на собственном теле.

Монумент напоминал ему штормовую погоду, в которую просто было не выйти в море. На мысе снег таял сразу, как только касался земли, а тут Рей пришел в ужас, застав Монумент укутанным в лохмотья старого грязного снега, когда в феврале они только переехали в этот город. Ландшафт городских улиц был унылым и непривлекательным, словно киноряд из старых мрачных фильмов о временах Великой Депрессии. Страдая от одиночества, не находя друзей в «Тринити» и, на самом деле, не стараясь их найти, Рей увлекся фокусами и магией. Его отец увлекался этим годами раньше и отдал ему свой рождественский комплект для фокусов в откуп, компенсируя переезд на новое место. Сначала Рей не испытал особого интереса ко всему этому. Но, скука и тревога взяли свое, и он начал заниматься фокусами, к собственному удивлению, обнаружив, что все эти трюки и фокусы, стали получаться у него почти как у профессионала также и без помощи этого комплекта. Он открыл для себя «Волшебный Стол», кубки, шары и шелковую скатерть, и все это с артистическим блеском стало мелькать в его ловких руках. Он никого не развлекал, а лишь выступал перед зеркалом у себя в ванной.

Зима сменилась весной или, просто, серость февраля и марта перелилась в мягкость и желтизну апреля. Рея уже не удовлетворяли простые трюки между пальцев. Он перерыл весь подвал, припоминая, что у его отца сохранилось все, с чем тот когда-то выступал в клубах, развлекая посетителей и организуя посиделки, когда сам Рей был еще ребенком. При переезде отец бережно упаковал все это в картонные коробки. В своих поисках Рей открыл большую старую картонку, в которой было все необходимое для сложных фокусов и эффектов, но попросту не знал, что с этим можно делать, потому что все было сложено в полном беспорядке. И тогда он открыл старую, обшитую натуральной кожей книгу, напечатанную еще в 1922 году, описывающую сотни фокусов. Книга включала схемы и иллюстрации различных сцен и представлений, как больших фокусов, так и небольших обманных трюков. Изучая все эти секреты, Рей был разочарован тем, насколько механичными они были, и подумал: «На самом деле все это совсем не волшебство, и не что-либо вообще в этом мире», — что было похоже на детское осознание того, что Санта-Клаус оказался кем-нибудь из соседей.

Как-то его пристальное внимание привлекла схема гильотины. Секрет был простым, но при этом до безумия эффектным. Он представил себе ее на сцене в зале «Тринити»: «Могу ли я попросить на сцену кого-нибудь из сидящих в зале?». И затем видеть сопящих от удивления парней, с ужасом наблюдающих за лезвием, мягко входящим в шею добровольца. Руки Рея зачесались построить гильотину также как и тогда, когда он строил свой ялик. Руками он умел делать все. Отец говорил, что ему не нравится идея потратить деньги на образование Рея, когда тому, очевидно, лучше быть плотником: «…а плотник не нуждается в дипломе колледжа».

И одиноко размышляя о собственном безразличии к Монументу и к «Тринити», об усталости от серых облаков, укутавших небо в первые дни весны, и тоскуя по девочкам в бикини, в эти дни выходящим на калебские пляжи, Рей Банистер собрал все свои инструменты, необходимые пиломатериалы и приступил к постройке гильотины. Лезвие он купил в Ворчестере в магазине «Фокусы и Магия». И, как он сказал Оби позже — это правда, что он никогда не слышал ни о Джерри Рено, ни об Арчи Костелло, ни о ком-либо еще.

Оби влюбился. Совершенно диким, нелепым и невероятным образом. Ему казалось, что такое может быть только в кино. Любовь, которая не позволяет ни есть, ни спать, и из-за которой приходится отсыпаться днем в классе, прямо на уроке. Ее звали Лаурой Гандерсон, и она была прекрасна. Из-под ног Оби уходила земля, когда она появлялась в его поле зрения, и ему казалось, что он проваливается под землю и исчезает, никогда прежде не испытывая одновременно такого счастья и такого мученья. Дни и ночи протекали в розовом тумане, и повсюду он появлялся будто бы из другого мира, его лицо светилось ярким светом, и это, конечно же, раздражало Арчи Костелло.

В этот момент как раз проходило собрание «Виджилса», на котором обсуждалось новое задание. Другие члены плюс трое «годовалых» сидели и с легкой нервозностью ожидали того, что могло бы произойти. Арчи как всегда шел по лезвию ножа, подбрасывая теперь свои маленькие сюрпризы и держа всех в напряжении, никому не давая спать или отвлекаться на посторонние мысли. Но Оби сидел все с тем же глупым выражением лица, и Арчи отвернулся, глядя на Бантинга, проучившегося в «Тринити» почти уже два года.

— Ладно, Бантинг, — сказал Арчи. — Что у нас сегодня?

Речь Бантинга не вызвала никакой реакции у Оби, которого вообще не интересовало происходящее в этой дурацкой, расположенной около гимнастического зала комнате с заглушенными окнами, где «Виджилс» проводил свои собрания.

Он был вместе с Лаурой Гандерсон, где-то не здесь. Они ехали по шоссе к Монт-Ватчусаом. Был солнечный весенний день. А затем они поднимались в гору. Оби помогал ей преодолеть скалу, показывал рукой, как обойти камни. Ему было недостаточно ласково коснуться ее рукой, хотя она не оценила бы это как должное. Только в особом случаи она могла прижаться к нему и расплыться от ласки, ради чего только он и жил, посвящая этому каждое мгновение своего сознания.

— Ты с нами, Оби? — спросил Арчи, в его голосе как всегда был холод, и как всегда полное отсутствие эмоций. И все всегда выглядело так, будто бы назвав по имени, он сделал тебе одолжение.

— Я здесь, Арчи, — ответил Оби, неохотно оставляя теплый и мягкий след Лауры.

— Иди сюда, Бантинг, — позвал Арчи.

В этот момент у него в руках Оби увидел тетрадку. Вздрогнув, он проверил карман своей куртки, чтобы быть уверенным в том, что его тетрадка на месте. Тетрадка Оби была легендой «Тринити». В ней были не только задания, замышляемые Арчи, а еще и все, что можно было бы узнать о любом учащемся этой школы — разного рода информация, не имеющаяся в официальных бумагах. Теперь Оби видел Бантинга с его собственной тетрадкой и был несколько удивлен, но это не переворачивало вверх тормашками всю его жизнь, как незадолго до того встреча с Лаурой Гандерсон, которая полностью изменила все в его глазах. Однако позволить Бантингу иметь собственную тетрадь?!