Виктор Каннинг - Проходная пешка

Эндрю Рейкс проверял гостиничный счет. Девушка за конторкой смотрела на него с одобрением — ей нравились его белая рубашка, светло-голубой галстук, который как нельзя лучше подходил к костюму, сшитому на заказ из твида в мелкий рубчик. И его глаза, прекрасные глаза, почти такие же голубые, как и галстук. Когда Рейкс прищурился, изучая счет, в уголках веером собрались морщинки. «Такой высокий, стройный. А ведь ему уже далеко за тридцать», — подумала девушка и представила, как проводит кончиком пальца по его подбородку, по упругой, жесткой, загорелой коже. Она почти с восторгом смотрела на это лицо — открытое, честное и умное, с большим волевым красивым ртом. Девушка на миг зажмурилась, пытаясь удержать его в памяти, но образ внезапно затуманился. Красивое лицо, а вот запомнить его нелегко. Сама того не подозревая, она столкнулась с одним из маленьких достоинств Рейкса.

Он заполнил чек и расписался: «Джон Э. Фрэмптон».

Выписав квитанцию, девушка приколола ее к счету и сказала:

— Спасибо, мистер Фрэмптон. Надеюсь, вам было хорошо у нас?

— Благодарю вас. Конечно.

Рейкс улыбнулся. И у девушки вдруг поднялось настроение, радость овладела ею, захотелось что-то сделать для него, разделить с ним что-то… все, что угодно (еще одно достоинство Рейкса). Она, однако, и предположить не могла, что, если бы обстоятельства потребовали — правда, они никогда еще не были с Рейксом так жестоки, — он убил бы ее, не моргнув глазом. «Хорошая девушка», — подумал Рейкс. Она оказалась не просто служительницей отела, а тем человеком, кому он выписал последний поддельный чек. Сегодня наступит конец почти двадцатилетию хорошо продуманных, изобретательных афер. Двадцатилетию, в котором не было места ни раздумьям о правомерности содеянного, ни тем более раскаянию. И теперь Эндрю Рейкс, столь долго живший под чужими именами, предает их забвению. В эти минуты душа его обрела долгожданный покой: он наконец исполнил то, что поклялся сделать еще девятнадцатилетним юношей, глядя, как гробовщики, поплевав на ладони, взялись за лопаты, и комья сухой от летней жары девонской земли застучали по крышке дубового гроба с телом отца.

На улице было жарко, пахло разогретым асфальтом. В ущелье узенького переулка влетел голубь, захлопал крыльями, притормозил и приземлился рядом с Рейксом. Под лучами солнца перышки на шее птицы покрылись радужной глазурью. Это был голубой турман с серебряным кольцом на лапке — не простой лондонский бродяга, а путешественник, житель голубятни на каком-нибудь заднем дворе.

Рейкс повернул на Сент-Джеймс-стрит и не торопясь направился к Пэлл-Мэлл. «А дома речка, наверно, разлилась и помутнела от недавних дождей, — думал он, — на муху клевать не будет». Ему вдруг захотелось купить еще парочку мормышек и маленьких блесен для спиннинга, благо магазин Харди был в двух шагах. «Взгляну на блесны, и все, — сказал себе Рейкс. — И не буду торчать у прилавка, глазея на дорогие удочки или спиннинги. Нужно уметь обуздывать свои чувства… В этом году здорово клюет… Вот плывет большая морская форель. Шестифунтовая рыбина заглатывает наживку, и катушка, травя леску, издает душераздирающий вой…»

Рейкса обогнала девушка в мини-юбке. Она двигала бедрами, словно каталась на коньках. Эндрю смотрел на нее равнодушно. Девушка скоро затерялась в толпе. На ней были коричневые кожаные туфли, желтая юбочка с темным пятнышком справа, внизу, белая блуза и мешковатый зеленый джемпер. Тусклые черные волосы до плеч, рост около 165 сантиметров, вес — примерно 55 килограммов. Если даже через пять лет что-нибудь напомнит Рейксу о ней, он сумеет воскресить в памяти любую мелочь. Вся жизнь для него состоит из таких мелочей. Запомнить подробности — залог остаться в живых.

Рейкс заглянул в магазин. На душе было легко и спокойно. Продавец, к которому он обычно обращался, теперь паковал леску и удостоил его лишь извиняющейся улыбкой. Рейкс прошелся вдоль прилавка. Удочки, стоявшие рядком, отливали янтарем. Проведя пальцем по растрескавшемуся японскому бамбуку, он взял маленькую удочку, какими рыбачат в ручьях на муху, взвесил ее в руках, попробовал подсечь, почувствовал, как она изгибается, играет от рукоятки до самого кончика. Продавец взглянул на него и кивнул. Однажды, стоя у низко нависшего над водой ольховника, Рейкс закинул манок из фазаньих перышек вверх по течению к стрежи, подвел его к пасти голодной форели — вечно голодной, но не всегда глупой… Эндрю воскресил в памяти коричневую, похожую на темное пиво муть водоворота, а выше по течению — поросший мхом валун, на котором трепетала крылышками птичка-нырок.

Он купил несколько искусственных мушек, четырехграммовые блесны и удочку. Вырвав лист из чековой книжки эксетерского банка, Рейкс подписал его своим подлинным именем. Семейство Рейксов держало сбережения в том банке с 1790 года, со времени его основания.

Потом он направился в Королевский автоклуб. Бернерс уже ждал его. Они сели за маленький столик в углу. Бернерс вынул из папки бумаги — тщательно подведенный итоговый баланс и распределение доходов за пятнадцать лет совместной работы. Доходы делились не поровну: 75 процентов шло Рейксу, 25 — Бернерсу, и оба были вполне довольны. На самом деле Бернерса звали совсем не так. Рейкс и не знал его настоящее имя. Когда они познакомились, он сам дал ему эту фамилию. Почему именно ее, Бернерс не узнает никогда. А Рейксу досталось от компаньона имя Фрэмптон. О Бернерсе ему было известно только то, что имело отношение к их совместной работе. Женат ли он, где живет и что собирается делать теперь — об этом Рейкс не имел ни малейшего представления.

— Те деньги, что были у вас за границей, переведены в швейцарский банк. Номер счета я, естественно, знаю, — сообщил Бернерс.

— Через несколько дней я его сменю.

Бернерс постучал ногтем по папке и с гордостью заметил:

— Больше десяти лет мы получали примерно шестьдесят процентов годового дохода.

— Но мы в рисковали сильнее большинства бизнесменов, — улыбнулся в ответ Рейкс.

— Кстати, я послал анонимную дотацию в Общество помощи заключенным.

— Сколько?

— Двести пятьдесят фунтов.

— Надеюсь, этим мы не искушаем судьбу.

— Мы могли бы пойти и на более крупные дела, — улыбнулся Бернерс. — Мы молоды и…

— Всему есть предел. Людей губит жадность.

Бернерс пожал плечами и стал аккуратно убирать бумаги в папку. Таков он всегда: опрятный, последовательный, никогда ничего не пропустит; голова у него как компьютер — хранит и оценивает цифры, факты и возможности. Он невысок, у него покатые узкие плечи, а руки — большие, сильные, словно одолжены у другого человека. Кожа на белом лице блестит тускло, будто мрамор, глаза серые, затуманенные. Сейчас на Бернерсе голубой саржевый костюм, полосатая рубашка и черный галстук. Бернерс светловолосый, с залысинами над высоким лбом — в общем, внешность у него самая заурядная. Где-то у него есть и другая жизнь, в ней он спит, ест, встречается с людьми. Но это Рейкса не интересует.

Бернерс засуетился, собираясь уходить, и предложил:

— Может быть, закажем бутылочку шампанского, а?

— Уже поздновато вспоминать об условностях, — вновь улыбнулся Рейкс.

— Что ж, тогда, значит, все.

Рейкс встал, взял папку. Они пошли рядом, остановились у дверей. Швейцар побежал за такси.

Бернерс переминался с ноги на ногу. Рейкс уже знал, что он скажет, и ждал этого. Знал, потому что сам думал о том же.

— А как быть, если что-нибудь случится? — спросил Бернерс.

— Каждый станет выкручиваться в одиночку… Я для вас больше не существую.

С этими словами он направился к подоспевшему такси. Бернерс тащился сзади. Ни слов прощания, ни крепких рукопожатий. Все кончено, больше они не увидятся.

— Вокзал Чаринг-Кросс, — сказал Рейкс водителю так, чтобы услышал Бернерс. Швейцар открыл ему дверцу, он сел в машину, чуть-чуть повернул голову, улыбнулся, кивнул Бернерсу. И уехал. Когда машина повернула за угол, Рейкс опустил стекло между водителем и собою и сказал:

— Паддингтонский вокзал, а не Чаринг-Кросс.

В Тонтон Эндрю приехал к полудню, вывел из платного гаража свою машину и не торопясь проехал еще сорок миль до дома…

Рейкс жил один. Из деревни приходила некая миссис Гамильтон и убирала особняк. Сегодня она оставила записку, что вернется в шесть вечера и приготовит ужин. Поднявшись в спальню, Рейкс переоделся и решил побыть часа два на реке. Но перед домом по гравию прошуршали шины, прозвучал гудок. Рейкс выглянул в окно и узнал машину. Он услышал, как открывается входная дверь, как стучат по полу каблучки. В поисках Рейкса Мери заглянула во все комнаты первого этажа, а потом стала несмело подниматься по ступеням дубовой лестницы.