Лукас Фоули - Призрак семьи

Артур – после того первого вечера – на удивление мало нуждался в моем обществе. (Может, потому, что мы очень по-разному представляли себе «допустимое» количество выпитого, и я, заметно уступая Артуру в выносливости, твердо придерживался своей нормы.) Почти все время он проводил вне дома, возвращаясь иногда за полночь, – хотя, надо отдать ему должное, никогда не терял самоконтроль и дар речи.

Я оказался предоставлен сам себе и часами прогуливался по Лондону, неохотно думая о возвращении,  изучал библиотеку, пытался делать выписки для своей новой книги… И, конечно, размышлял о том, кто умирал, находясь под одной крышей со мной. Характер сэра Арчибальда был виден во всем: в его ярких солнечных картинах и коллекции холодного оружия, заполняющего каждую стену в доме; в «фермерских» глиняных трубках в курительной; в откровенно непристойной, но выполненной с большим искусством скульптуре Леды и лебедя в саду; в прожогах и следах от пепла на коврах у ножек каждого кресла в библиотеке, в радужных радостных бликах от витражей (ручаюсь, в доме не было ни одного простого стекла!), которые сейчас смотрелись так неуместно… В библиотеке висела уменьшенная копия знаменитой «Прекрасной безжалостной дамы». Золотоволосая фея склонилась над  рыцарем, спящим на склоне холма, усыпанного маками, с цветом которых перекликалось ее пышное алое платье. Отброшенный в сторону меч, поймавший на лезвие закатный отблеск,  был бессилен его спасти. «…Цветы в кудрях, блестящий дикий взор…» Для этой картины позировала не нынешняя леди Редверс, и я сомневался, что такая совершенная красота вообще существует в нашем бренном мире.

Я искренне сожалел о том, что мне не суждено было познакомиться с этим невероятно талантливым человеком раньше, – а теперь от него осталась лишь угасающая бездумная плоть.

На четвертый день своего приезда я сидел в гостиной и старался не шуршать страницами «Обсервера», Артур устроился на диване напротив меня и, казалось, дремал. В доме царила тишина.

И вдруг, посередине статьи о гомруле я почувствовал скользнувший по шее холодок. Я не встревожился и машинально отметил, что кто-то вошел в дом с улицы. Краем глаза я отметил, что по центральной лестнице кто-то идет наверх, на второй этаж – темное пятно на грани видимости.

И вдруг в мозгу возник красный сигнал тревоги, и я повернул голову, чтобы пристальней рассмотреть посетителя. По лестнице плавно и  беззвучно поднималась женщина в глубоком трауре, ее лицо было скрыто черной вуалью. Я не мог понять, кто она, почему дворецкий не доложил о визите,  и машинально встал с кресла, собираясь  что-то сказать… и тут в гостиную вошла камеристка леди Редверс, уж не помню, с каким сообщением для Артура.

Ее глаза равнодушно скользнули по лестнице, не задерживаясь, словно там никого не было! Я молча переводил взгляд с нее на лестницу, с лестницы на нее… на лице камеристки наконец проступило удивление и недовольство, но оно было вызвано исключительно мной и моим нелепым поведением!

Дама в трауре тем временем исчезла из моего поля зрения. Судя по всему, она направилась к личным покоям лорда и леди Редверс, и меня пробрал холодный пот, когда я понял, что, может быть…

На следующий день я убедился, что ни слуги, ни Артур не видят эту странную гостью.

Никто, никто в доме не обращал на нее внимания, хотя однажды леди Редверс едва разминулась с ней на лестнице. Она сохраняла свой обычный, невозмутимо-недовольный вид, и взгляд ее был прикован к Артуру, но мне показалось, что она на десятую долю дюйма отшатнулась в сторону, когда мимо нее прошла Дама в Черном.

Я бы хотел знать, что она почувствовала в ту секунду – смутную тревогу? Укол страха? Холод, который так часто сопровождает сверхъестественные явления? Но миг замешательства прошел так быстро, что я не был даже уверен, что точно видел его.

И если вы думаете, что я сгорал от любопытства и желания исследовать этот феномен, вы ошибаетесь. Напротив – меня леденил ужас, а в голове царил полнейший хаос.

Бессонная ночь, и в памяти все время звенели слова Артура. «Если ее видит кто-то не из нашего рода, это значит, что он скоро умрет».

Мысли о неотвратимом, о неизбежном сводили меня с ума. Я проклинал себя за легкомысленный интерес к сверхъестественному, проклинал свой «научный подход», свое тщеславие, проклинал каждый рассказ в своем сборнике… Слезы душили меня, и я, взрослый двадцатиоднолетний мужчина, дал волю слабости, тут же устыдившись звука собственных рыданий.

Разбитость во всем теле,  пульсирующая головная боль, страх и отупение от бессонной ночи – таким я вышел утром из своей комнаты.

А навстречу мне по коридору плавно и бесшумно шла Черная Дама, и глаза ее блестели сквозь вуаль.

И тут во мне вспыхнула жажда жизни, равной которой я никогда не испытывал. За долю секунды я вспомнил рассказ Артура.

Вспомнил, чего боится Черная Дама!

Она продолжала надвигаться прямо на меня.

Я схватил со стены первое, что мне попалось –  зубчатую индийскую саблю. Черная Дама остановилась и отступила назад на крошечный, едва заметный шажок.

Я с воплем занес  саблю над головой, и…

Меня остановила такая малость, такая не стоящая упоминания деталь…

Когда я подошел к ней вплотную, в мои ноздри проник легкий запах духов и пота. То утро было не по-зимнему солнечным и теплым. Но… но призраки не потеют!

И тут Черная Дама с легким вскриком рухнула в обморок, я отшвырнул саблю и бросился к ней, а леди Редверс вышла из своей спальни.

Я откинул вуаль и увидел лицо с картины… Пульс бился, и ее дыхание было ровным. Я понял, что эта женщина не так молода, как мне сперва показалось, скорее ровесница леди Редверс, чем моя, но ее красота по-прежнему могла послать в бой тысячу кораблей…

А затем я поднял голову и увидел исполненную сожаления улыбку леди Редверс. Кроме этой улыбки, ничто не выдавало ее чувств.

О, сэр Арчибальд был невероятно талантливым художником, но  в одном он ошибся – Прекрасную Безжалостную Леди он написал не с той натурщицы.

***

Позже я узнал всю историю – частично восстановил ее сам, частично по слухам и газетным сообщениям. Оказывается, Фанни Льюис была натурщицей сэра Арчибальда до того, как ее с этого места вытеснила нынешняя леди Редверс. Их соперничество зажгло в сердце леди Редверс ненависть, которая за тридцать лет не только не угасла, но постепенно сделалась самой основой ее натуры; особенно когда леди Редверс выяснила, что сэр Арчибальд содержал Фанни все эти годы, и, кроме того, завещал десять тысяч фунтов.

Не знаю, у кого впервые появилась идея использовать глупца, и так наполовину верующего в привидения – у матери или у сына. Я думаю, это больше соответствует остроумной жесткости Артура – от прочих его проделок в колледже эта отличается лишь масштабом.

Они разделили работу: мать якобы великодушно пригласила соперницу попрощаться с ее давним возлюбленным; а сын рассказал историю о Черной Даме так, чтобы она запала мне в память и в душу.

Разумеется, никто не должен был замечать такого вопиющего нарушения этикета, как любовница в доме законной супруги – слугам были отданы соответствующие приказания, и, что немаловажно, поведение хозяев, игнорирующих Фанни, тоже не вызвало у прислуги вопросов. Все представление было разыграно ради меня одного – как я теперь понимаю, Артур внешне случайными замечаниями искусно доводил меня до готовности.

И наконец состоялась наша встреча в коридоре.

Артур знал, что я хороший фехтовальщик, – ради этого он и присочинил  к семейной легенде страх Черной Дамы к холодному оружию, которым очень кстати были увешаны все стены дома.

Тонкий, жестокий план убийства чужими руками… моим оправданиям бы никто не поверил… тюрьма или Бедлам.

Но, к счастью, все вышло  не так,  как задумывали мать и ее достойный сын. Когда я думаю, какая мелочь спасла жизнь Фанни Льюис и мою, меня спустя годы вновь пробирает озноб перед тем, на каком тонком волоске случайностей подвешена иногда наша судьба.