Тодд Лерой - Жаклин Врана

Она уже не помнила праздника без этой птицы. Без людей – сколько угодно. У нее не было близкой связи ни с кем. Даже с матерью. Мужчины редко обращали на нее внимание, потому что видели в ней скорее женственного мужчину, чем мужиковатую женщину.

Темные зрачки на бледном лице выглядели почти пугающе. Некоторые полагали, что и одежду она покупает в мужском отделе. На самом деле нередко так и было. Жаклин не обращала внимания на то, что говорили вывески, знаки и прочие обозначения. Брала то, что нравилось и то, в чем было удобно, как только рвалось предыдущее, и пробивала на кассе, не снимая. У нее был слишком низкий для женского голос. Некоторые продавщицы принимали ее за мужчину соблюдающего моду на худобу и даже заглядывались на нее. Жаклин же в чувствах окружающих не разбиралась. Она вообще не умела читать мимику других. Синдром Аспергера у Жаклин диагностировали еще в пятнадцать. Девочка выражалась чересчур открыто. Предпочитала не сплетничать за спиной и оскорбляла без каких-либо изменений в лице. Например, когда одна из сотрудниц пожаловалась на узость дверного проема, выразила общую мысль беззастенчиво спокойно:

– По-моему, это вы слишком широкая. Остальные в нее проходят беспрепятственно.

Она всегда говорила прямо. При этом подтекст никогда не использовала и переносную речь не понимала.

О результатах теста психолог не сообщила. Зато с тех пор за девочкой укрепилась кличка Ганс в честь педиатра, давшего имя одноименному синдрому. Хотя многие черты позволяли усомниться в поставленном диагнозе. Она умела обращаться с печатным словом и говорила несколько манерно, используя довольно богатую мимику и жестикуляцию.

Некоторые сотрудники требовали ее увольнения, но увольнять ее никто не собирался. Свою работу она выполняла отменно. В полиции она проработала ровно половину своей недолгой жизни, а именно четырнадцать лет. Совсем юную ее привел Отто Нильс, офицер полиции. Как он ее встретил и зачем оставил в конторе, никому не известно. Некоторые утверждали, что это его внебрачная дочь либо племянница, потерявшая родителей. Но до правды так никому добраться не удалось. Девочка сбежала из дома, и никто ее не хватился, а посему Отто решил, что и заявку подавать не стоит. Видимо, ушла она не просто так и не по своей вине. Какой родитель не возьмется на поиски дочери?

Она путалась и даже имени не могла собственного вспомнить. Сначала назвалась Метте, но тут же дернула головой и поправила на Жаклин. На самом же деле у нее было двойное имя Жаклин – Метте. Первое дала ей мать, второе – отец. Они спорили на протяжении всей жизни, поэтому не могли остановиться на общем и каждый называл по-своему.

С ее сестрой таких проблем не возникло. Может, потому что устали от спора и на вторую сил пререкаться уже не хватило. Младшую назвали Софией и родилась она часом позже. Они были настоящими близнецами. Однако с каждым годом становились все менее похожими друг на друга.

София – утонченная и женственная, хрупкая и любвеобильная. Никаких синдромов ей никогда не ставили. В отличии он старшей сестры она умела подчеркивать красоту. После развода родителей Жаклин воспитывал отец, Софию – мать. И все же они не имели ничего общего еще до их разрыва. София укладывала кукол на ночь, а Жаклин высчитывала корни с помощью кубиков.

Все было предрешено, еще когда отец девочек поднял руку на беременную мать. С первым криком, первым жестом и ее слезами, не умением наладить семейный уют было ясно, что брак не выдержит. Рано или поздно он бы все равно раскрошится и собрать бы его не смог даже самый профессиональный семейный психолог. Впрочем, на тех отец тратиться не собирался.

Мать вытерпела мужа еще шесть лет и подала на развод. Права на опеку остались за ней, но муж согласился разорвать узы при условии, что за ним останется негласное право попечительства над одной из дочерей. В результате Жаклин переехала с ним в Норвегию, а София с матерью остались в Исландии. Первая сбежала из дома в четырнадцать, вторая – только в двадцать два, и то на деньги матери. Сестры встречались несколько раз в год на севере. Теперь, когда одна снимала скудную квартиру в Швеции, а вторая приобрела дом в Дании, виделись и созванивались они чаще, но неизменно по инициативе Софи.

Жаклин пользовалась только сотовым, поэтому на странный сигнал домашнего не отреагировала. Его она не хотела ставить вовсе. Обязал муниципалитет. После трех сигналов продолжительностью в двадцать секунд она опомнилась и пошла в комнату, такую же грязную и без излишеств. В том, что беспокоил ее незнакомец, девушка сильно сомневалась. Ее номер знала только сестра.

– Жак? – ласково спросила она. – Ответь, пожалуйста, если меня слышишь. Чтобы мне, как в прошлый раз, не пришел огромный счет за твое молчание и мое ожидание.

– Да.

– Жак? – удивленно повторила сестра. – Неужели это правда ты? Я уже целый месяц тебя не слышала. Милая, что с тобой? Я читала твою последнюю статью о Дании. Мне очень понравилось. У тебя удивительный талант. Не думала, что ты такой мастер слова. Каждая твоя новая статья… Ты делаешь большой прогресс. Тебе платят? Ну, разумеется, платят! Но сколько? Я слышала, репортеры зарабатывают не так много. Но ведь это не твоя основная работа, верно?

– М, да, – кивнула Жаклин, не вникая в речь сестры и покручивая иголки пихтовой ветви. – Да, наверное.

– Да, наверное, что? Немного на второй или достаточно на первой?

– Наверное, и то и другое.

Жаклин баловалась тем, что отправляла заметки о городах, по которым путешествовала. На одном месте она усидеть не могла, хотя и считалась отшельником. Потому состояние дома ее не сильно заботило. Она не задумывалась над дизайном квартиры и расставляла дешевую мебель по примеру демонстрационных залов и каталогов. Угловой стол и цветастая ширма, рабочий стул и кресло – мешок, стеклянные стеллаж и подвесные лампы, вытянутые вдоль стены горизонтальной полосой. Она предпочитала, чтобы о дизайне заботились другие. Даже если мебель ломалась, она оставляла ее до истечения гарантийного срока. И выкидывала, еще целую, по той же причине. Могло показаться, что она не большая поклонница комфорта, но на деле просто не хотела тратить время на испытание вкуса.

Большую часть времени Жаклин проводила в Швеции. Но пять из двенадцати месяцев отдавала другим странам Европы. В основном северным. Своей родине и детским воспоминаниям в Исландии, новому дому сестры в Дании, Финляндии с постоянной комнатой в отеле. Помимо Скандинавии часто навещала и те страны, языки которых умела свободно использовать: Чехию, Германию, Австрию. Иногда навещала и более теплые южные уголки европейского полуострова. Больше всего любила отдыхать в Греции. К ней ее тянула какая-то необъяснимая сила и обаяние древности. Но там она любила именно что отдыхать. В остальных странах она работала, хотя и не переставала набрасывать пометки о путешествиях в Европе, за пределы которой так ни разу и не выбралась.

– Но это была Дания, – судя по голосу, огорчилась Софи. – Значит, ты отдыхала там…

– Я там работала.

– И не могла навестить родную сестру? – возмутилась она, избегая слова, которое четче описывает их родство – близнецы.

– Нет, потому что я работала, – настаивала на правде Жаклин, потому что лгать просто не умела.

И все же сестра привыкла подвергать сомнениям ее высказывания. Она единственная не замечала странности той.

– Тебе у меня не нравится?

– Нет, – открыто призналась Жаклин.

Слишком броское в розовых и персиковых тонах окружение откровенно ее раздражало.

– Видимо, у меня не хилая аллергия на такие цвета, – посчитала нужным пояснить она.

Дом Софи лопался от всевозможных инноваций в технике. Она приобретала приспособления для всего. Даже приспособления для приспособлений. Девушка умела находить способ истратить зарплату в три счета без надежды на небольшое накопление на что-то крупное. Она видела прелесть в мелочах. Крупное же угнетало, от него веяло чем-то обязывающим.

– Хотела бы я посмотреть, как живешь ты, – попыталась намекнуть София.

– Да, – только и ответила Жаклин.

– Да, ну что ж… Если не хочешь меня приглашать, я могу приехать без приглашения. Знаю, как это трудно тебе дается…

– Нет, не трудно. Я просто не хочу тебя приглашать, – совершенно беззлобно сказала она. – Да тут и не на что особо смотреть.

Она бросила взгляд на почти тюремную ванную, огороженную от комнаты почти прозрачной ширмой. С потертой серой плиткой и крошащимся полом, ржавыми ножками на обозрение. Нигде в мире она не чувствовала большего комфорта.

– Действительно нечего, – заключила она. – Разговор закончен? Потому что если закончен, то предупреди прощальным словом. В противном случае возникнет риск ситуации…