Джойс Оутс - Череп

Однако не поспоришь: когда Кайл уходил из лаборатории, руки его явно начинали дрожали. А без нещадного флуоресцентного освещения зрение довольно сильно притуплялось.

Об этом он никому не скажет. И никто не заметит. Без сомнения, это пройдет.

К концу второго дня он устал и от Баха, и от Гленна Гульда. Мычание пианиста уже не казалось эксцентричным и стало просто непереносимым. Близость чужих мыслей, будто запах тела, который тебе совершенно не нужен. Он пытался слушать другие компакты — фортепиано, виолончель без аккомпанемента, но потом сдался и работал в тишине. Только тишины, конечно, не было и в помине: шум машин внизу, в Ньюаркском международном аэропорту взлетают и садятся самолеты, в ушах стучит его собственная кровь.

Странно: убийца не похоронил ее.

Странно: настолько сильно ненавидеть другого человека.

Господи, только бы она была мертва до того, как он взял в руки топор…

— Теперь у тебя есть друг, милая. Кайл — твой друг.

Жертве, по оценкам было где-то между восемнадцатью и тридцатью. Миниатюрная — как прикинули специалисты, сгнившая одежда была тридцать второго размера. Обувь — двадцать четыре, в карьере нашли одну босоножку с открытым носком. Грудная клетка, кости таза — все маленькое.

Бывала ли она беременна, рожала ли — определить невозможно.

Среди разбросанных костей не нашли никаких колец — только пару серебряных сережек, для которых требовалось прокалывать уши. Но уши жертвы исчезли, точно их и не было никогда. Только сережки остались тускло поблескивать.

— Может, он снял с тебя кольца. Должны же были быть у тебя кольца…

У черепа был узкий лоб и немного скошенный подбородок. Скулы — высокие и острые. Это поможет при лепке лица: все-таки характерные черты. Прикус неправильный — верхняя челюсть выступает. Кайл не мог определить, какой у нее был нос — длинный или короткий, вздернутый или с острым кончиком. В набросках они поэкспериментируют с разными носами, прическами, оттенками глаз.

— Ты была хорошенькой? От этого, как правило, все беды.

Волосы мертвой девушки лежали на подоконнике блестящими волнистыми прядями. Кайл протянул руку и потрогал.

Семейная жизнь: загадка.

Ибо как вообще возможно человеку без склонности к долговременному существованию с кем-то одним, без очевидного таланта к домашней жизни, семье, детям, оставаться женатым — притом, судя по внешним признакам, счастливо — больше четырех десятков лет?

Кайл рассмеялся:

— Да вот случилось как-то.

В этом браке он был отцом троих детей и любил их. Теперь они выросли — несколько отдалились — и вообще уехали из Уэйна, штат Нью-Джерси. Двое старших сами стали родителями.

Ни они сами, ни их мать ничего не знали об их призрачной сводной сестре.

По правде, Кайл и сам о ней не знал. Потерял связь с ее матерью двадцать шесть лет назад.

Его отношения с женой — с Вивиан — никогда не были страстными. Ему ведь требовалась жена, а не любовница. Вычислять, когда они последний раз занимались с ней любовью, хотелось меньше всего на свете: даже когда они только поженились, секс между ними был довольно неуклюж. Вивиан была такой неопытной, мило наивной, робкой — казалось, именно это в ней и привлекало. Любовью они часто занимались в темноте. И оба почти не разговаривали — если Вивиан и пыталась, Кайла это отвлекало. Часто он наблюдал за тем, как она спит, и не хотел будить ее. Только легонько касался ее, гладил ее бессознательное тело, а затем — себя.

Теперь же ему шестьдесят семь. Еще не старый — он это знал. Однако секс в последний раз у него был с женщиной, которую он встретил на Питтсбургской конференции в прошлом апреле; а до этого — с женщиной в три раза моложе его, род занятий неизвестен, возможно — проституткой.

Хотя денег она с него не взяла. Подошла к нему на улице, и спросила, не его ли интервью она смотрела по нью-джерсийскому телевидению. В конце единственного вечера, который они с нею провели, она странным жестом поднесла к губам его руку и поцеловала пальцы — почтительно и самоотреченно.

— Доктор Кэссити, я преклоняюсь перед таким человеком, как вы.

Все основные кости встали на место: скулы, надбровные дуги, челюсть, подбородок. Они определяли грубые очертания лица. Расстояние между глазами, например. Ширину лба относительно ширины лица на уровне носа, например. Неизменную структуру кости под маской эпидермиса. Кайл уже начинал ее видеть.

Глазницы черепа невозмутимо разглядывали его. Какой бы вопрос Кайл ей ни задал, отвечать пришлось бы ему самому.

Доктор Кэссити. Он доктор философии,[1] а не медицины. Для его чувствительного слуха в титуле «доктор» всегда звучало легкое злорадство, какая-то насмешка.

Он уже перестал просить своих студентов называть его просто «Кайл». Сейчас он старше, у него репутация, и ни у кого из этих молодых людей язык не повернется обратиться к нему хоть как-то фамильярно. Наверное, им тоже хочется перед ним преклоняться, размышлял он. Хочется возрастной дистанции, пропасти, которую ни за что не перешагнуть.

Доктор Кэссити. У Кайла в семье доктором был только его дед. Харрисбергский терапевт, специализировался в гастроэнтерологии. Это Кайл мальчишкой преклонялся перед дедом и тоже хотел стать врачом: его завораживали книги в дедовом кабинете, массивные медицинские тома, в которых, наверное, можно было найти ответ на любой вопрос. Там были анатомические гравюры и цветные вклейки, являвшие экстраординарные интерьеры человеческих тел. Многие органы были увеличены и воспроизводились в таких ярких красках, что казались влажными на ощупь. Еще там имелись потрясающие фотографии человеческих тел на разных стадиях вскрытия. Когда Кайл тайком листал эти книги и разглядывал картинки, сердце его учащенно билось. Несколько десятков лет спустя в нем по-прежнему иногда шевелился какой-то эротический интерес, болезненно пульсировало в паху, если что-то зримо напоминало ему те запретные медицинские тома в библиотеке давно покойного деда.

С одиннадцати лет Кайл украдкой срисовывал некоторые гравюры и иллюстрации, наложив на них кальку и обводя контуры мягким карандашом. Потом начал рисовать свои фигуры — уже без помощи кальки. Когда очарованность формами брала над ним верх, он понимал, что может достичь поразительного сходства. На уроках рисования его хвалили постоянно. Лучше всего ему удавались наброски углем — он делал их, полузакрыв глаза. И позднее — когда лепил бюсты, фигуры — тоже. Руки его двигались быстро, мяли и переминали глину.

Возникший вдруг «талант» вызывал у него недоумение. Чтобы замаскировать интерес к человеческой фигуре в ее крайностях, Кайл научился лепить и другие скульптуры. Он верил, что скрыть в них этот свой интерес удается.

Впоследствии выяснится, что медицина как таковая ему не нравится. В анатомическом театре ему становилось тошно, тела не возбуждали его. Впервые попав к патологоанатому, он едва не упал в обморок. Фанатическая конкуренция медицинских институтов вызывала у него отвращение — равно как и чуть ли не военная иерархия и дисциплина. Институт он бросил сам, не успев вылететь. Судебно-медицинская экспертиза — ближе этого к человеческому телу он подходить не собирался, но здесь, как он рассказывал журналистам, его задача — собирать воедино, а не разрезать на части.

Череп был почти готов. Кайлу он казался идеальным — как греческий бюст. Пустые глазницы и носовую впадину кто-нибудь другой счел бы жуткой гадостью, но Кайл видел их заполненными, ибо девушка явила ему всю себя. Греза была мимолетной, но память о ней сохранилась перед его мысленным взором отчетливее, чем все, что он пережил за последнее время в реальной жизни.

Жива ли она, и если да, то где?

Его потерянная дочь. Кайл отвлекся от черепа на мысль о ней — чистой абстракции, даже без имени.

Видел он ее всего два раза — и очень коротко. В то время ее мать — женщина хитрая и эмоционально неустойчивая — еще никак не назвала ее, а если и дала уже ей имя, то не хотела, чтобы его знал Кайл.

— Ей пока не нужно имя. Она моя.

Эта женщина обманывала Кайла. Называла себя Летицией — именем, вероятнее всего, придуманным, о таком мечтают стриптизерши, хотя в ее случае оно могло быть и настоящим. Летиция нашла Кайла Кэссити в колледже — он был видным преподавателем, тридцать девять лет. Предлогом ее визита к нему в кабинет послужило то, что ей нужен был совет: она хотела заняться психологической социальной работой. Утверждала, что поступила на вечернее отделение колледжа — потом оказалось неправдой. Утверждала, что не живет с мужем, «угрожающим» ей, — вот это, вероятно, и было на самом деле.