Час цветения папоротников - Гавура Виктор Васильевич "gavura"

— Если все обойдется, он вас не забудет… — многозначительно посулила мать олигарха. — Но, не дай бог, что-то будет не так, он вашего министра наизнанку вывернет, а что с вами сделает, даже не представляю. Следовательно, действуйте быстро, и всем своим передайте то, что я сказала.

Такие заявления Мирра Самойловна никогда не оставляла без ответа, но сегодня она почему-то сдержалась, лишь обронила в сторону:

— И как он один уместился на этих островах? Там же их несколько…

Дама-свекровь сделала вид, что не услышала и с выражением собственного превосходства продолжила.

— Одиннадцать УЗИ показали, что у меня будет внук и развивается он нормально, — с гордостью за своего внука объявила она. — Я бы и сама могла отвезти ее в роддом, но мой шофер на звонки не отвечает. Отключил телефон, сукин сын. Завтра же его уволю! И в приемном покое у вас, как всегда бардак, начнется волокита: то врача не могут найти, то писать не на чем. Я требую немедленно отвезти ее в роддом и положить на сохранение! — асфальтовым катком наезжала олигархша.

— Возьмите. Пятьдесят долларов, вам на двоих, — она надменно протянула Сергею зеленую бумажку.

— Н-н-нет. Это лишнее, — твердо отказался Сергей.

Он покраснел и, как это бывало с ним в минуты волнения, стал заикаться.

— Расскажите, пожалуйста, что случилось?

— Как хотите, — собрав вокруг рта обвисшую кожу в презрительную гримасу, дама к всеобщему облегчению кратко доложила.

— Моя невестка (она ни разу не назвала ее по имени) вздумала принять ванну, заперлась в ней и не выходит. Я ее позвала, она мне отвечает: «Уже выхожу», но дверь не отпирает. Когда я снова подошла ее звать, услышала стон. Тогда я потребовала, чтобы она немедленно открыла мне дверь. Через несколько минут она ее открыла и я заметила, что из ванны вытекает красная от крови вода. Я у нее спрашиваю: «Что случилось?» Она отвечает: «Не знаю. Появилась кровь, я растерялась… А так, все хорошо». Я сразу же закрыла сток ванны, чтобы предъявить воду с кровью врачу, а затем вызвала скорую помощь, — подобная предусмотрительность впечатляла.

Закончив свой рапорт, свекровь торжественно повела их через обширную гостиную, заставленную антикварной мебелью, ее разношерстность создавала впечатление, будто она украдена из разных музеев. Посредине стоял, выставленный как на продажу, концертный рояль «Steinway & Sons», похожий на гроб на ножках. Их процессия продвигалась дальше через анфиладу таких же загроможденных комнат. Всюду была невероятная мешанина из разнородных предметов антиквариата, отчего комнаты имели нежилой вид и напоминали склад подержанных вещей.

Впереди вышагивала свекровь, сердито зыркая по сторонам, за ней шел Сергей, замыкала процессию Мирра Самойловна, семеня в арьергарде. Вскоре Сергей понял, что эта квартира не просто большая, а огромная, интерьер ее решен на манер железнодорожного вагона: комнаты следовали одна за другой так, что попасть в следующую можно было, только пройдя все предыдущие. Оказалось все квартиры, которые были когда-то на этом этаже, объединены в одну, и занимает она весь этаж. Наконец, они вошли в спальню. Заметно было, что ее пытались обставить с нарочитой роскошью. Но, ни шикарный белый гарнитур, ни позолоченные лепные украшения потолка с укрепленными на нем зеркалами, ‒ не впечатляли, а угнетали своей бессмысленностью.

Невестка Маша с красивым, но до времени увядшим лицом, лежала на огромной кровати. Увидела Сергея, она вздрогнула и посмотрела на него безмерно печальными глазами беззащитной лани. Зеркала над кроватью повторили ее движения. Ее восковые руки с непропорционально крупными, раздавленными тяжким физическим трудом кистями, безжизненно покоились поверх одеяла.

Руки характеризуют человека не менее, чем лицо, не преминул заметить Сергей. Ее кисти желтели на черном атласе одеяла, как две клешни. Порой с ним такое случалось, на него как будто накатывало, он чувствовал, как предельно обостряется его восприятие, и он с каким-то необычайно пристальным вниманием отмечал и регистрировал в памяти малейшие детали и изменения в статусе пациента.

Пояснения и дополнения свекрови к своему анамнезу[1] Маша слушала безучастно, на вопросы отвечала усталым бесцветным голосом.

— Чувствую себя хорошо. Была небольшая слабость, теперь все прошло. Эльвира Всеволодовна напрасно вызвала скорую. Такое со мной уже было… Это сейчас пройдет, — затаенный трепет и необыкновенно жалобные ноты звучали в ее голосе.

При поверхностном осмотре ничего угрожающего Сергей не нашел. Пульс ритмичный, возможно, несколько слабого наполнения; артериальное давление, в пределах нормы. От осмотра живота Маша наотрез отказалась.

— Я никому не дам себя трогать! Вы не гинеколог и не имеете права меня осматривать… — с каким-то надрывом и даже с отчаянием в голосе, неожиданно воспротивилась она. Этот решительный протест не соответствовал ее кроткому облику, с трогательными, яркой бирюзы глазами.

Левая бровь Сергея от удивления выгнулась дугой, но он не стал настаивать. Ему вспомнились студенческие годы и руководитель их практики по терапии по фамилии Гостищев. Своими практикантами Гостищев руководил довольно своеобразно. Зазывая каждого по одному в свой кабинет, он предлагал ему занять себе десять рублей, намекая, что после этого на вызовы можно будет не ходить. Сергей «одолжил» Гостищеву десятку, но на вызовы ходить пришлось.

Напортачил сам Гостищев. На вызове по поводу простудного заболевания он убедил молодую женщину в том, что ей необходимо провести вагинальное исследование. Неожиданно явился муж. Гостищев с перепугу выхватил два пальца из влагалища своей доверчивой пациентки и спрятал их за спину. Муж сначала ничего не понял, но взглянув на Гостищева, заподозрил его в чем-то непотребном. Он силой вытащил руку Гостищева из-за спины и разобравшись в чем дело, набил ему морду. После этого Гостищев выписал себе больничный лист и отсиживался дома, залечивая синяк под глазом, а Сергею пришлось вести его участок.

Срок беременности большой, а живот увеличен не на восемь месяцев, раздумывал Сергей. Хотя, без осмотра трудно судить, так ли это. Да, но врач скорой помощи должен оценивать не только объективное состояние больного, а все в целом. Ну вот, началось! Полезли в голову прописные истины. Когда нет убедительной рабочей версии, на них только и выезжаешь, но завозят они всегда не в ту степь. Стоп! Что ее так испугало, когда я хотел еще раз осмотреть оставшуюся в ванной воду?

— Маша, вам надо лечь в больницу. Сейчас мы вас туда отвезем. Возьмите все необходимое, — приняв решение, мягко сказал Сергей.

Что-то изменилось в глазах будущей матери. То ли мимолетная тень так легла на лицо, то ли по нему пробежала отталкивающая гримаса. Или это только показалось? В принципе, все ясно. Ее надо госпитализировать, пусть ею занимаются акушеры. Но почему она так категорически отказывается ехать в роддом? Может, это оставшаяся с детства боязнь уколов и белых халатов? Нет, в ее поведении определенно есть что-то необычное. Все-таки надо еще раз зайти в ванную и хотя бы ориентировочно оценить кровопотерю. Как-то медлительно, словно заторможено, что было ему не свойственно, рассуждал Сергей.

Маш вскочила с кровати, и не обращая внимания на окрики свекрови, бросилась следом. Наверное, стесняется. Нет, бирюзовые глаза сверкают яростью, а красивое лицо, сделалось напряженным, злым. Сергей наклонился над ванной с кроваво-красной водой, она вся подалась вперед. Взглянул под ванну. Ничего особенного, до пола выложена итальянской плиткой. Таким же кафелем облицевал ванну в своей новой квартире его друг Алексей.

В углу стоит пластмассовый контейнер, должно быть с грязным бельем. Сергей стоял, и невидящим взглядом смотрел на захватанную около позолоченной ручки дверь ванны. Как-то непроизвольно он открыл, плавно отъехавшую вниз крышку контейнера и, не отдавая себе отчета в том, что ищет, начал доставать из него: розовое махровое полотенце и еще одно, белое, со следами запекшейся крови, черный треугольник трусиков и такой же, весь в черной паутине кружев бюстгальтер. С отчаянным воплем Маша впилась ему в плечо.