А. Квиннел - Ночи «красных фонарей»

Глава 3

У края могилы стояли две проститутки, старый, сгорбленный священник и Майкл. Двое могильщиков в шортах из джинсовой ткани и грязных белых майках опустили гроб в могилу. Проститутки перекрестились, священник заунывно пробормотал молитву, Майкл бросил на гроб горсть земли. Потом все разошлись: проститутки отправились в Гзиру, священник – в церковь, Майкл – на Гоцо.

– На меня не рассчитывай, – сказал Кризи.

Они сидели, окруженные зарослями винограда и мимозы, и ели остро приправленную баранину. Кризи замариновал ее два дня назад, и она успела настояться и превратиться в изысканный индийский деликатес. На столе стояли блюда с другой едой, в том числе, конечно, с жареными в масле чечевичными лепешками. Кризи очень гордился тем, как он умел готовить острую, приготовленную с карри еду. Майкл был ее самым преданным почитателем и потребителем.

Он отхватил приличный ломоть лепешки и вилкой положил в рот кусок банана, чтобы притушить огонь, бушевавший во рту от карри. Потом он проговорил:

– А я-то думал, мы – одна команда.

– Твоя родная мать была потаскухой, – сказал Кризи. – Смотри на вещи прямо. Она тебя бросила на следующий день после того, как родила. Я считаю, что женщину, которая на такое способна, человеком называть нельзя.

– У нее не было выбора.

– Все они так говорят.

Майкл отпил холодного пива. Он не боялся Кризи и не испытывал к нему благоговения, несмотря на то что Кризи был самым крутым из всех, кого он знал до сих пор, и, вероятно, из тех, с кем в будущем его могла свести судьба.

– Ты сам учил меня мстить за зло, – сказал он. – Сам говорил мне о справедливости.

Кризи вздохнул.

– Ну ладно. Значит, она тебе сказала, что ее вынудили заниматься проституцией, заставили сесть на иглу и обязали подкинуть тебя в приют. Даже если это и соответствует истине, в чем я сильно сомневаюсь, все произошло двадцать лет назад. Что ты теперь-то сделать можешь? Все проститутки по природе своей лживы.

Майкл уставился себе в тарелку. Не повышая голос, он спросил:

– Получается, что Блонди тоже всегда врет?

Кризи снова вздохнул и покачал головой.

– Нет, Блонди не врет никогда. Если ты поговоришь с ней, она тебе посоветует выкинуть эту дурацкую затею из головы.

Майкл съел последний кусок чечевичной лепешки, собрав им остатки восхитительной, острой подливки, и небрежно сказал:

– Кстати, отцом моим был араб. Это он посадил мою мать на иглу и потом заставил торговать собой.

– Это она тебе рассказала?

– Да, и это, и многое другое. – Молодой человек поднял глаза. Во взгляде его горел вызов. – Она каждую неделю приходила на меня посмотреть, каждое воскресенье. Она сидела на каменной стене около сиротского приюта и смотрела, как сначала я шел в церковь, а потом возвращался обратно. – Голос его дрожал от переполнявших душу чувств. – У нее, должно быть, сердце разрывалось от того, что она даже поговорить со мной не могла.

– Она была шлюхой.

Голос Майкла больше не выражал никаких эмоций, и, когда он снова заговорил, возникло ощущение, что звучит туго натянутая струна.

– Блонди тоже была шлюхой, она и сейчас заправляет публичным домом, но ведь это не мешает ей быть твоим близким другом. Ты всегда говоришь о ней с восхищением.

– Блонди совсем другая.

Майкл встал, потянулся и начал убирать со стола.

– Может быть, и так, – сказал он. – Как бы то ни было, завтра я вылетаю в Брюссель, чтобы с ней поговорить. Она в этом деле трется долго, что-то ей наверняка известно. Надеюсь, она сможет направить меня в нужном направлении.

– Скорее она тебе посоветует перестать дурью маяться. Еще она тебе, наверное, скажет, что шлюха шлюхе рознь. И что потаскуха, которая избавляется от собственного ребенка на следующий же день после его рождения, девятнадцать лет спустя не заслуживает ни сострадания, ни внимания своего чада.

Майкл кинул на него враждебный взгляд. Взгляд, по которому Кризи ясно осознал, что разговаривает вовсе не с ребенком, а с девятнадцатилетним мужчиной, которого жизненные обстоятельства сделали не по годам мудрым. Кризи понял и то, что не может просто так позволить ему в одиночку пойти по скользкому и опасному пути мести. С некоторым чувством вины он подумал и о том, что сам-то он использовал Майкла, создав из него некое подобие орудия для осуществления собственного возмездия. Он принял решение.

– Хорошо, Майкл. Если уж тебе так неймется исполнить то, что ты называешь своим долгом, я тебя в этом деле не оставлю одного, и мы пойдем с тобой вместе.

Майкл отреагировал на это заявление очень спокойно.

– Ты мне для этого не нужен, – сказал он. – Подготовил ты меня хорошо, я сам с этим делом управлюсь.

Кризи упер взгляд в грубую поверхность деревянного стола. На лице его было хмурое выражение.

– Майкл, я чувствую перед тобой большую вину. У тебя не было детства. Когда тебе исполнилось семнадцать, я забрал тебя из приюта и сделал солдатом. Тебе бы тогда еще в детские игры со сверстниками играть, но об этом даже речи не шло. Теперь тебе девятнадцать, а может показаться, что сорок. Все уже в прошлом. И сделать ничего нельзя. Так, может быть, все-таки ты позволишь мне помочь тебе в этой затее? К тому же мне бы очень хотелось снова встретиться с Блонди, с Макси и Николь. Сдается мне, что еще надо будет и сватом выступить, Кристину за тебя просватать.

Майкл улыбнулся ему с обычным выражением глубокой привязанности.

– Что-то не очень я тебя представляю в роли свата. Ладно, едем вместе. Но пойми, Кризи, раскрутить это дело должен буду я.

Кризи вздохнул и кивнул головой.

Они приземлились в аэропорту Брюсселя в восемь вечера. Поскольку у них был только ручной багаж, уже через пятнадцать минут они прошли таможню. Майкл выглядел гораздо старше своих девятнадцати лет: худой, поджарый, рост шесть футов, худое, вытянутое лицо, коротко подстриженные волосы цвета воронова крыла. На нем были черные джинсы, кремового цвета рубашка с расстегнутым воротом и черная кожаная куртка. Рядом с ним своей странной походкой шел Кризи – огромный человечище, внешне похожий разве что на медведя, с ежиком седых волос и шрамами на лице цвета бледного красного дерева. Он был одет в синие брюки, легкую вязаную трикотажную рубашку, черный кашемировый свитер и твидовый пиджак. Взглянув на его одежду, сторонний наблюдатель подумал бы, наверное, что перед ним добропорядочный сельский обыватель из Англии или Шотландии, однако одного взгляда на лицо Кризи было достаточно, чтобы решительно отказаться от такого вывода.

Когда они подошли к стоянке такси, у которой стояли выстроившиеся в очередь автомобили, Кризи внезапно остановился, у него вырвался сдавленный стон. Майкл обернулся и увидел, что его лицо исказила гримаса боли. Такое происходило уже далеко не в первый раз. Последние месяцы короткие приступы острой боли повторялись с угрожающей регулярностью. Каждый раз Кризи пытался оставлять их без внимания, бормоча что-то о проблемах с пищеварением.

– С тобой все в порядке? – спросил Майкл.

– Конечно, пойдем дальше.

Они сели в такси, и Майкл сказал, обратившись к водителю:

– «Паппагаль», улица Аржан.

Шофер удивленно повернул голову.

– Вы знаете, что это за место?

– Да, классный бордель.

Включив первую скорость, водитель тронулся и бросил на них взгляд через плечо.

– Ну, парни, зря времени вы не теряете.

Майкл улыбнулся Кризи, потом отвернулся и стал смотреть в окно, вспоминая их предыдущий приезд в Брюссель. Два года назад они так же ехали в такси тем же маршрутом. Тогда с ними была и Леони. Воспоминание о Леони где-то внутри его существа отдалось острым чувством пустоты. Майкл любил ее как мать. Он помнил, как слезы катились по его щекам, когда ее убили. А Кризи в их комнате в пансионе Гвидо в Неаполе дал ему платок и сказал голосом, лишенным всяких эмоций:

– Утри слезы. Теперь ты мужчина. Пришло время возмездия.

Через полчаса Майкл нажимал на звонок в двери невзрачного здания, стоявшего на невзрачной улочке в нескольких кварталах от штаб-квартиры Европейского Сообщества. Они услышали, как щелкнула створка дверного глазка, и поняли, что кто-то внимательно их изучает изнутри. Через несколько секунд дверь отворилась. В дверном проеме стоял Рауль – высокий, тощий, как скелет, человек с физиономией, столь отталкивающей, что и бывалые люди от него шарахались. Он вышел из дома, бросил внимательный взгляд в обе стороны улицы, потом кивнул. Они вошли в прихожую, пол которой был устлан толстым ковром, поставили дорожные сумки и обменялись рукопожатиями с высоким человеком малоприятной наружности.

– Сколько вы у нас пробудете? – спросил Рауль.

– Пару дней, – ответил Майкл.

Рауль взял их сумки.

– Блонди в баре. Я отнесу ваши вещи наверх.

Они прошли по коридору, открыли дверь и вошли в комнату. Скорее ее можно было бы назвать залом, причем весьма богато обставленным: на полу лежал толстый коричневый ковер, с потолка свешивались хрустальные люстры, у одной из обитых велюровой тканью стен стоял бар из красного дерева, повсюду были расставлены глубокие кожаные кресла и удобные небольшие диваны. В креслах расположились четыре очень красивые, элегантно одетые молодые женщины. За стойкой бара сидела пятая, разительно отличавшаяся от этой четверки. Она была не первой молодости, в платье из золотой парчи, спускавшемся до самого пола. Волосы ее были цвета эбенового дерева, лицо покрывал толстый слой косметики, губы были ярко накрашены. В ушах, на шее, вокруг двух запястий и на каждом пальце играли бриллианты. Определить ее возраст на глаз было почти невозможно, но Майкл и Кризи знали, что ей далеко за семьдесят.