Льюис Пэрдью - Дочерь Божья

— Счет открыт на ваши с мужем имена, вы оба можете им распоряжаться. Сумма на этом счету в несколько раз превышает ваши обычные комиссионные за проданный антиквариат.

У Зои закружилась голова: речь шла о десятках миллионов долларов.

— Если вы не сумеете отыскать законных владельцев, вам следует принять решение, какому государственному музею или музеям следует их передать в дар. В моем завещании есть параграф, предусматривающий расходы на это.

Зоя открыла рот, но не сумела произнести ни слова. Макс покачал головой:

— Не стоит. Подумайте об этом, утро вечера мудренее. Поговорите с мужем. Ибо я собираюсь взвалить на ваши плечи невообразимую тяжесть ответственности — тайну, значимость которой больше, чем значимость всего этого хранилища. Секрет предков; мистическую истину; знание, которое может потрясти основы человеческих отношений.

— О чем…

Макс снова покачал головой.

— На столе рядом с вами. — Зоя оглянулась и только теперь заметила кожаный портфель. — Дайте посмотреть на это своему мужу. По моим данным, он бегло читает по-древнегречески.

Зоя сумела лишь кивнуть.

— Наверняка он захочет ознакомиться с этим текстом как можно быстрее. — Макса на мгновение прервал жестокий приступ кашля. Справившись, он продолжил: — С нарочным я также отправлю вам одну вещь, которую вынужден хранить в более безопасном месте.

Безопаснее этого? Зоя была изумлена до крайности. Что на свете может быть важнее этой сокровищницы? Макс всмотрелся в ее лицо.

— Сейчас — прямо сию секунду — я решил отослать этот артефакт вам.

— Почему?

— Потому что в ваших глазах я вижу правду, — ответил Макс. — Когда вам его доставят, постарайтесь изучить это внимательнейшим образом. Поговорите с мужем. Вы оба должны быть откровенны друг с другом, когда будете принимать решение. А утром приходите ко мне, сообщите ваше решение, и мы начнем работу.

Золото последних лучей заката купало Сета Риджуэя в гогеновских красках, когда он, сидя на диване в гостиничном номере, изучал древний манускрипт, лежавший перед ним на кофейном столике. Наконец Сет выпрямился и посмотрел на Зою.

— А где остальное? — спросил он дрогнувшим от волнения голосом, наклонился и бережно положил последний лист на стопку. Сет был в кроссовках, шортах и некогда темно-синей футболке с надписью «Управление полиции Лос-Анджелеса». От пота после долгой пробежки на майке остались белесые полукруглые разводы на шее и возле подмышек.

Зоя, сидевшая за антикварным секретером в дальнем углу самой большой комнаты «Озерного рая», вынула наушник диктофона, отложила ручку, которой стенографировала запись, и повернулась к нему.

— Он сказал, что собирается прислать остальное завтра.

Ее накрыла волна умиления: стоило взглянуть на его лицо.

Обида больше подошла бы пятилетнему малышу со сломанной игрушкой, нежели сорокалетнему бывшему полицейскому с шестью пулевыми шрамами и степенью доктора философии. Мир знал Сета Риджуэя как крутого парня. Для жуликов и коллег он был живой легендой — отмахиваясь от выстрелов, он производил самые невероятные аресты. Но самое жуткое (по крайней мере, для физкультурного факультета УКЛА, который, на свою беду, однажды записал к нему на курс звезду баскетбола) — добиться зачета «автоматом» у него было почти невозможно. Однако Зоя знала: за мифами, под жесткой оболочкой скрывается мальчишка с распахнутыми от удивления глазами и большим нежным сердцем, наполненным горячей любовью и бесконечной верой. Эта любовь превратила ее жизнь в череду праздников — один лучше другого.

Но Зоя никак не могла понять одного — веры мужа. Он был ученым-религиоведом и прекрасно понимал, на какой хитрости и лжи основана любая религия. И все же он верил. Там, где он отыскивал подтверждения своей веры, она видела только лицемерие. Сама она не верила — не могла верить в бога. А Сет верил. Это была единственная тайна, не рассеявшаяся за все годы их совместной жизни.

— За-автра? — протянул он и, прикрыв глаза, скорчил огорченную мину.

Зоя кивнула, поднялась и подошла к нему. Мощный запах после интенсивной пробежки еще не полностью выветрился, но его естественный мужской аромат всколыхнул в ней приятные воспоминания. Она вспомнила вкус его соли на языке и гладкие валуны его обнаженных мускулов. На долю секунды ей захотелось тут же стянуть с себя летнее платье, под которым были только трусики от бикини. Но вместо этого она сказала:

— Макс очень странный человек, но очень искренний, насколько я могу судить. Он сказал, что если мы поймем важность той части, которая у нас есть, то сможем взять и остальное.

— Взять? — переспросил Сет. — Просто взять… не купить, не почитать, не одолжить? Именно взять?

Зоя снова кивнула и положила руку ему на плечо.

— Он говорит, что его все это больше не интересует. Ему нужно искупить грехи.

Сет кивнул в ответ:

— Это правильно. Даже если причиной тому служит смерть, которую он уже видит в зеркале. — Зоя посмотрела на часы. — Что-то не так? — спросил Сет.

— Макс, — нахмурилась она. — Он сказал, что хочет прислать сюда кое-что с курьером. По-моему, самое время.

— Кое-что?

— Я говорила, Макс — та еще штучка. — Зоя пожала плечами и подсела к мужу. Посмотрела на стопку листов, затем снова перевела взгляд на Сета. — Ну так что, профессор, есть смысл в этой древней абракадабре?

— Во-первых, это житие страстотерпца…

— Очередной ужастик про пытки, да? Пытаем мучеников за деньги и для удовольствия?

Сет не стал возражать:

— Здесь — первая часть. — Он тронул указательным пальцем стопку листов. — Изложение событий. Вторая часть, которой у нас пока нет, должна быть подробнейшим протоколом судебного заседания.

— Я просто диву даюсь каждый раз, как подумаю, какие горы документов выросли в архивах Римской империи.

— Да уж, эти ребята были записные крючкотворы, — согласился Сет.

— Так что же особенного в нашем случае? — спросила Зоя. — Мне казалось, что подобные жития сочинялись добрыми отцами церкви без всякой связи с реальностью — так, знаешь, чтоб паству попугивать.

— Обычно — да. — Сет поднял брови и глянул в потолок. Потом произнес: — Первое, что следует понять, если это подлинный документ, — скорее всего, это один из утерянных черновиков Евсевия, биографа императора Константина. История о девушке по имени София, которая, если судить по этим запискам, жила в отдаленной горной деревушке неподалеку от Смирны в Анатолии. Сейчас это турецкий город Измир, но тогда там была колыбель раннего христианства. Этот город упоминается в Новом Завете наряду с более известными Эфесом и Филадельфией…

— Милый, я знаю, — ласково прервала его Зоя. — Я уже не твоя студентка.

— Прости. — Он выдал ей одну из своих кривых улыбок, которые так очаровали ее с первого же дня, когда она увидела его на кафедре. Ту улыбку, что вовлекла ее в авантюру соблазнения, вожделения и любви, улыбку, что превратила ее из студентки сначала в подругу, а потом и в жену.

— Ладно. В любом случае деревенька около Смирны, где жила София, — несколько домиков, прилепившихся друг к другу — была довольно пасторальным селением, скорее — средней величины стоянкой кочевников, где, насколько я могу судить, никогда не жили больше двухсот — трехсот человек. Они вяло торговали с внешним миром, и всё — никаких тебе храмов, церквей, синагог, капищ, ничего. Само по себе это довольно необычно, потому что в то время, которым датируется запись — 325 год нашей эры, всего несколько месяцев спустя после Никейского собора, — о религии говорили повсюду. Люди вели богословские диспуты так же увлеченно, как сегодня обсуждают спортивные матчи или вашингтонские политические скандалы. В ту эпоху существовало великое множество толкователей христианства и христианских сект, причем все они землю рыли и горло рвали, чтобы выяснить, кто же является, — он изобразил пальцами кавычки, — «Единственной Истинной Церковью».

— Не рановато начали? — нахмурилась Зоя. — Поклоняйтесь нашему истинному богу любви и добра, или мы разорвем ваших младенцев на куски. — Она с негодованием встряхнула головой и устроилась поудобнее в дальнем углу дивана, продолжая смотреть на мужа. Сет пожал плечами и слабо улыбнулся:

— Так вот, растет наша девушка средь пастушьих лугов, не зная не ведая никаких религиозных знаний и традиций, как вдруг, через пару дней после первой менструации, к ней приходят видения и она начинает слышать Глас Божий.

— Что ж, этого должно было хватить, чтобы не сходя с места получить все, что причитается великомученику.

Сет насупился:

— Давай не будем сейчас заводиться, если не возражаешь?

Он открыл рот, чтобы добавить еще что-то, но передумал.