Дэвид Розенфелт - Жизнь взаймы (в сокращении)

Но, поскольку власти не информируют об этой истории ни меня, ни кого-то другого, я заполняю пробелы собственными догадками.

Должно быть, я подобрался к этой истории достаточно давно; Крейг Лангл единственный раз не солгал, сказав, что «это тянет на Пулитцеровскую премию». Поэтому Гарбер заинтересовался мной и решил, что я — идеальный подопытный кролик. Если похитить меня и превратить в пациента-испытателя, я перестану представлять для него опасность, наоборот, обеспечу шоу феерический успех. Стану живым и красноречивым доказательством мощи его изобретения.

Ирония в том, что все мои действия лили воду на мельницу Гарбера. Какой бы опасности я ни подвергался, каких бы успехов ни достигал в своем расследовании, все, буквально все позволяло ему сказать: «Видите? И при всем при этом воспоминания, которые мы ему внушили, остаются действенными».

Точно так же и Ласситер оказался не в то время не в том месте. Поскольку когда-то у нас был конфликт, его выбрали на роль моего врага. К тому же Гарбер понимал, что, когда испытания нового препарата провалятся, Ласситер будет в такой ярости, что полиция станет рассматривать его в качестве возможного виновника взрыва.

Другие журналисты тем временем раскапывали информацию о Филиппе Гарбере. Он был гений, первопроходец, в своем открытии сливший воедино биофизику, неврологию и психологию. Долгие годы его теория не получала признания, ему отказывали в грантах, не говоря уже о заслуженном, по его мнению, уважении. Какую это сыграло роль в его решении сделать то, что он сделал, я не могу сказать.

Джен и Джули действительно были одной и той же женщиной. Джули стала случайной жертвой; ее похитили на дорогах Айовы, потому что вряд ли можно было усмотреть связь между нею и событиями, происходившими в штате Нью-Йорк. Телефонный звонок ко мне был специально записан на пленку на будущее — ее убили за несколько месяцев до этого звонка.

Что же касается постороннего объекта у меня в мозгу… Операция по его извлечению сопряжена с некоторым риском, но я не тороплюсь ее делать не поэтому. Я ее не делаю, потому что в этом крошечном чипе живет Джен и это моя единственная связь с теми шестью месяцами, что мы были вместе.

Я отдаю себе отчет в том, что наших разговоров, чтения «Нью-Йорк таймс», шуток, любви — всего, что нас связывало, — в реальном мире не происходило. Но в моем-то мире все это было и есть. Воспоминания о Джен так свежи, так ярки, так пронзительны. Они меня радуют или безумно печалят, но они мои. Я хочу, чтобы Джен присутствовала в моей жизни.

К сожалению, взрыв в больничной пристройке уничтожил почти все, что называется «рабочими съемками» эксперимента. Включая видеозаписи Джен и других людей, съемки разных мест — то, из чего создавался для меня фантастический мир. Я бы хотел просмотреть все это, хотя, наверное, мне и было бы больно.

И потом, Элли. Она со мной, живет у меня. Все время говорит, что надо ехать домой, но никуда не едет. Я так рад, что она со мной, так рад, что, если она действительно решит уезжать, я просто прикую ее наручниками к холодильнику.

Уже неделю мы каждую ночь занимаемся любовью. Я люблю ее так, как никогда и никого не любил.

Забавно, что присутствие Элли заставляет меня обдумывать проблему чипа. В том смысле, как говорил Дэн Лавинджер: мол, Гарбер и его подручные дают лишь материал для создания воспоминаний, но пустоты между вешками ты заполняешь сам. Эти пустоты я заполнил, чем хотел, и создал Джен — женщину, которую любил и с которой хотел прожить всю жизнь. В чем-то Элли непохожа на Джен, но в основном так похожа, что просто не отличить. И таким образом, получается, что Элли — воплощение той самой идеальной женщины, которую я сконструировал в своем воображении.

Вопрос: где помещаются четыре взрослых человеческих ноги и примерно сто сорок собачьих лап? Ответ: в калифорнийском доме писателя, автора бестселлеров Дэвида Розенфельта.

В свободное от написания романов время Розенфельт руководит «Фондом Тары», организацией спасения собак, которая к настоящему моменту пристроила более четырех тысяч собак, преимущественно золотистых ретриверов. Фонд назван в честь Тары, любимой собаки семьи Розенфельт, умершей в 1993 году. А если собака слишком стара или больна, чтобы искать ей новых хозяев, Розенфельт и его жена забирают ее к себе. «Порой их число достигает тридцати пяти, они занимают каждый квадратный сантиметр ковров, диванов и кресел в доме», — рассказывает писатель.

Любовь к собачьему племени помогает литературному успеху Розенфельта. Роман «Жизнь взаймы» стоит в его творчестве особняком, так как в мире он больше известен серией романов об Энди Карпентере — адвокате и владельце золотистого ретривера — вы угадали! — по кличке Тара.

Тара — просто-таки магнит для поклонников; эту собаку читатель любит не меньше, чем причудливые сюжетные линии его романов и персонажей-людей. Когда Розенфельт стал ставить в книгах свой электронный адрес, поклонники засыпали его письмами, по большей части весьма позитивными, «Однако многие читатели очень переживали, — говорит он. — Они боялись, что в какой-то момент я убью золотистого ретривера Энди, и умоляли меня этого не делать». Читателям нечего бояться, заверяет Розенфельт и добавляет: «Тара будет жить вечно».

Розенфельт не сразу стал писателем. Он начал свою карьеру в киноиндустрии, где в итоге возглавил отдел маркетинга киностудии «ТриСтар Пикчерз». «Когда мне надоело отправлять фильмы в корзину, я потихоньку начал писать статьи и сценарии для телевидения», — вспоминает он. В конце концов он расстался с Голливудом и в 2002 году написал свой первый роман «Открыть и закрыть».

Сравнивая свой разнообразный профессиональный опыт, Розенфельт приходит к выводу, что самое трудное — это продавать фильмы. «Когда фильмом начинает заниматься служба маркетинга, он уже закончен. Он уже или хороший, или плохой, или нечто среднее. А писать сценарии и детективы получается само собой. Ничего не может быть легче».

Кроме того, у писателя больше свободы и меньше ограничений. «Когда пишешь книгу, там мнение писателя куда весомее, — объясняет он. — Меня бы устроило писать книги еще лет сто».