Дин Кунц - Славный парень

—   И что из этого выйдет?

—   Настольная лампа. Бронзовая, с цветным стеклом.

—   Со временем ты станешь знаменитой, Мишель.

—   Если бы я так думала, давно бы все бросила.

Он посмотрел на ее левую кисть, лежащую ладонью вверх на столике у холодильника.

—   Хочешь кофе? — спросила Мишель, указывая на кофеварку у плиты. — Только что заварила.

—Очень уж черный.

—   Да кто в здравом уме хочет спать в такой час? Он налил себе кружку, вернулся к столу.

Как было и со многими другими стульями, ему показалось, что этот — из набора игрушечной мебели. Для миниатюрной Мишель точно такой же стул был даже великоват, а вот Тим чувствовал себя великаном, играющим на детской кухне.

Впрочем, таким восприятием он был обязан скорее не стульям, а самой Мишель. В ее присутствии он казался себе большим, неуклюжим мальчуганом.

Она затачивала карандаш правой рукой, культей левой прижимая к столу наждачную бумагу.

—   Кофейный торт будет готов через десять минут. — Мишель мотнула головой в сторону духовки.

—   Пахнет вкусно, но остаться я не могу.

—   Только не притворяйся, будто у тебя появилась личная жизнь.

Тень заскользила по столу. Тим вскинул глаза. Желтая бабочка летала под бронзовыми газелями маленькой люстры работы Мишель.

—   Залетела в дом, когда я держала дверь открытой, — объяснила Мишель. — Я пыталась ее выгнать, но, похоже, она чувствует себя здесь как дома.

—   А почему нет?

Под карандашом на листе бумаги появилась ветвь дерева.

—   Как ты смог подняться по ступеням со всем этим? — спросила Мишель.

—   С чем этим?

—   Уж не знаю, что там тебя гнетет.

Стол цветом напоминал бледное небо, и тень, казалось, скользила под поверхностью, дразня своей загадочностью.

—   Какое-то время меня не будет.

—   В каком смысле?

—   Несколько недель, может, месяц.

—   Не поняла.

—   Есть одно дело, которым мне придется заняться.

Бабочка нашла шесток и сложила крылья. Тень,

напоминающая подрагивающее темное отражение горящей свечи, разом исчезла, словно кто-то задул фитиль.

—   Одно дело, — повторила Мишель, и карандаш застыл над бумагой.

Когда его взгляд переместился со стола на лицо женщины, он обнаружил, что она смотрит на него. Одинаково синими глазами.

—   Если придет человек с моим описанием, чтобы узнать имя и фамилию, просто скажи, что не знаешь мужчину с такими приметами.

—   Какой человек?

—   Любой. Кто бы ни пришел. Лайм скажет: «Крупный парень на последнем стуле? Никогда раньше его не видел. Какой-то остряк. Сразу мне не понравился».

—   Лайм знает, что все это значит?

Тим пожал плечами. Он сказал Лайму не больше того, что собирался сказать Мишель.

—   Не так чтобы много. Дело касается женщины, вот и все.

—   Этот человек, который придет в таверну, почему он должен прийти и сюда?

—   Может, не придет. Но он, возможно, дотошный. Да и ты можешь оказаться в таверне, когда он заявится туда.

Левый глаз, искусственный, слепой, буравил его взглядом посильнее правого.

—   Дело не в женщине.

—   В женщине, уверяю тебя.

—   Я думаю, у тебя беда.

—   Не беда. Небольшое затруднение.

—   Раньше никаких затруднений у тебя не возникало

Он посмотрел на бабочку и увидел, что она сидит на цепи, с которой свешивалась люстра, и ее крылышки чуть подрагивают под потоками теплого воздуха, поднимающегося от горящих ламп.

—   У тебя нет права лезть в это одному, что бы это ни было.

—   Ты раздуваешь из мухи слона, — заверил он ее — У меня небольшие затруднения личного характера. Я с этим разберусь.

Они посидели в тишине: карандаш не шуршал по бумаге, из расположенного неподалеку бара не доносилась музыка, ни один звук ночи не проникал сквозь сетчатую дверь.

—   Теперь ты у нас лепидотерист?

—   Даже не знаю, что означает это слово.

—   Коллекционер бабочек. Постарайся смотреть на меня.

Он оторвал взгляд от бабочки.

—   Я делаю лампу для тебя, — добавила Мишель.

Он посмотрел на нарисованные деревья.

—   Не эту. Другую. Она уже в работе.

—   И на что она похожа?

—   Будет готова в конце месяца. Тогда и увидишь.

—   Хорошо.

—   Возвращайся и увидишь ее.

—   Я вернусь. Вернусь, чтобы ты мне ее подарила.

—   Возвращайся. — Она коснулась его культей левой руки.

Казалось, крепко схватила несуществующими пальцами, поцеловала тыльную сторону ладони.

—   Спасибо тебе за Лайма.

—   Бог дал тебе Лайма — не я.

—   Спасибо тебе за Лайма, — настаивала она.

Тим поцеловал ее в макушку склоненной головы.

—   Хотелось бы, чтобы у меня была сестра, хотелось бы, чтобы моей сестрой была ты. Но насчет беды ты ошибаешься.

—   Давай без лжи. Увиливай от ответа, если тебе того хочется, но давай без лжи. Ты — не лгун, а я — не дура.

Мишель подняла голову, встретилась с ним взглядом.

—   Хорошо, — кивнул Тим.

—   Разве я не разгляжу беду, если увижу ее?

—   Да, — признал он. — Разглядишь.

—   Кофейный торт практически готов.

Он посмотрел на протез на столике у холодильника, лежащий ладонью вверх. С расслабленными пальцами.

—   Я достану торт из духовки, — предложил Тим.

—   Я справлюсь. Никогда не ношу эту руку, когда пеку. Если обожгу, то не почувствую.

Надев рукавицы, она достала форму с тортом, поставила на жаростойкую подставку.

Когда сняла рукавицы и отвернулась от торта, Тим уже переместился к двери.

—   Мне не терпится увидеть лампу.

Поскольку слезные железы не пострадали, заблестели и живой глаз, и искусственный.

Тим переступил порог, но, прежде чем закрыл за собой сетчатую дверь, услышал голос Мишель:

—   Это львы.

—   Что?

—   Лампа. Со львами.

—   Готов спорить, выглядеть она будет потрясающе.

—   Если все у меня получится, глядя на нее, ты почувствуешь, какие у них большие сердца, какие они храбрые.

Тим закрыл сетчатую дверь и бесшумно спустился по бетонным ступеням.

Проезжающие по улице автомобили, конечно же, создавали шумовой фон, но Тим их не слышал. Фары приближались, задние огни удалялись, как светящиеся рыбы в тишине океанских глубин.

Но, едва он сделал первый шаг от дома, городской шум усилился, с каждым мгновением становясь все громче и громче. Большую часть звуков издавали, само собой, автомобили, но звуки эти сливались в какую-то варварскую мелодию.

Женщина, приговоренная к смерти, жила в скромном бунгало на холмах Лагуна-Бич, на улице, с которой не открывался великолепный вид на море, но все равно в престижном районе. В сравнении со стареющими строениями земля под ними только дорожала, да так быстро, что каждый проданный дом сносился независимо от времени постройки или красоты, чтобы уступить место зданию больших размеров.

Южная Калифорния скрывала все свои вчера. И когда будущее оказывалось очень уж жестоким, не находилось ни единого свидетельства того, что существовало лучшее прошлое, а потому потеря воспринималась менее болезненно.

Маленький белый дом, построенный среди высоких эвкалиптов, радовал глаз, но Тиму тем не менее показалось, что дом этот изготовился для ведения боевых действий, более напоминая бункер. Ане бунгало.

Он припарковал свой «Форд Эксплорер» на другой стороне улицы, в четырех домах севернее участка Линды Пейкуэтт, совсем у другого, куда более знакомого ему дома.

Тремя годами раньше он возглавлял бригаду каменщиков, которая строила этот дом.

К крыльцу вела дорожка из плит известняка, лежащих между двумя рядами гранитных квадратных брусков со стороной в три дюйма. Тим находил такое сочетание некрасивым, но в точности сделал все, что от него требовалось.

Владельцы особняков стоимостью в три миллиона долларов редко обращаются к каменщикам за советом по части дизайна своего участка. Архитекторы не обращаются никогда.

Тим нажал кнопку звонка, постоял, прислушиваясь к шуршанию пальмовых крон.

С берега дул легкий ветерок, скорее даже намек на ветерок. Теплая летняя ночь дышала неглубоко, совсем как пациент под наркозом, дожидающийся хирурга.

На крыльце зажегся свет, открылась дверь, Макс Джейбовски воскликнул:

—   Тимоти, старина! Какой сюрприз! — Если бы душу можно было взвесить и обмерить, Макс точно оказался бы больше своего дома. — Заходи, заходи!

—   Не хочу быть незваным гостем.

—   Ерунда, как ты можешь быть незваным гостем в доме, который построил?

Хлопнув Тима по плечу, Макс каким-то чудом, не иначе с помощью телепортации, буквально перенес его с крыльца в прихожую.

—   Я отниму у вас только минутку, сэр.

—Принести пива? Чего-то ещё?