Николай Стародымов - Гений Умирает Дважды

Спросив это, Самурай опять поднял вверх правую руку, сложил пальцы для щелчка. Обвел взглядом обреченных…

— Ты же обещал, сволочь… — тихо сказал Семеныч. — Хоть женщин пожалей!

— Ну вы же умные люди, — скривил губы Самурай. — И фильмы смотрите… Мы вас по закону жанра не можем пожалеть.

Услышав эти слова, одна из женщин громко завизжала, а один из мужчин попытался рвануться вперед…

Однако было уже поздно.

Самурай громко щелкнул пальцами. Тут же торопливо и приглушенно застучали несколько стволов одновременно. По белым халатам словно рассыпались строчки быстро набухавших кровью отметин. Люди падали, а по ним, еще вздрагивавшим от каждого нового попадания, били, били, били…

Бойня продолжалась всего несколько мгновений. Очереди смолкли почти одновременно. И тут же с жестяным звяканьем посыпались на пол использованные обоймы. В груде расстрелянных тел кто-то еще слабо шевелился, оттуда доносились чуть слышные стоны.

— Ребята, помогите кто-нибудь человеку, — небрежно велел подручным Самурай, поворачиваясь к омертвело глядевшему на происходившее "хвостатому".

На оборвавший стон одиночный хлопок он даже не обернулся.

— Ну что, не обделался еще? Пора бы уже… — поинтересовался боевик. И проникновенно разъяснил: — Понимаешь, дружище, тут все закономерно. Та очкастая деваха, в отличие от тебя, показала себя смелым человеком, потому и умерла тихо и безболезненно. Остальные ваши не рискнули дергаться и покорно, как стадо, ждали смерти — мы их и перебили, как баранов. Ну а ты показал себя редкой сволочью. Потому и смерть примешь подобающую.

По лицу «хвостатого» из безумно вытаращенных глаз катились слезы. Они стекали по носу, застревали в усах и бороде… Похоже, он уже мало что соображал.

— Теперь все будут считать, что ты наш сообщник, которого мы попросту по окончании операции ликвидировали за ненадобностью, — продолжал спокойно втолковывать ему Самурай. — И если всех убитых будут жалеть, то о тебе все будут говорить: собаке — собачья смерть. Тебя даже похоронят отдельно… Понял, гнида, что своих предавать нельзя ни при каких обстоятельствах?..

"Хвостатый" молча оседал на пол. Прямо в растекавшуюся под ним лужу. Стоявший у двери боевик направил в его сторону пистолет.

— Сначала рот ему залепи, — равнодушно произнес главарь. — А потом стреляй, только чтобы не сразу насмерть. Или «перышком» его пощекочи… Пусть помучается.

— Ага, — радостно осклабившись, согласился боевик.

Сам же Самурай опять равнодушно отвернулся от человека, которого только что обрек на смерть. Причем смерть мучительную. И уставился на ошалевшую от происходившего на ее глазах Карину.

— Ну а ты, подруженька, пойдешь с нами. И не вздумай пикнуть по пути — прикончим сразу; ты видишь, что мы это делать умеем. А будешь паинькой — останешься в живых.

В этот момент опять приоткрылась дверь в коридор. В проем просунулась патлатая голова.

— Люди, там получку дают…

Это все, что успел произнести человек. Боевик, занимавшийся «хвостатым», одним рывком оказался у двери, схватил патлатого за волосы и, втянув его в помещение, сшиб с ног. Не выпуская из рук шевелеру жертвы, громила ногой захлопнул дверь, притянул голову парня к себе ирезко, одним тренированным движением, заломил ее за спину. В наступившей тишине раздался жуткий хруст ломающихся позвонков. Глаза патлатого выпучились, из уголка рта вытекла струйка крови.

— Пора уходить, Самурай, — напомнил Карла.

— Давно уже пора, — брюзгливо заметил главарь. Перевел глаза на здоровяка, который по-прежнему стоял рядом с Кариной. — Смотри, чтобы она не вякнула. Если только попытается рыпнуться — удуши ее, стерву!

Девушка рядом с этой горой мускулов выглядела совсем младенцем.

— Не рыпнется, — пробасил здоровяк. И едва ли не добродушно добавил, уже обращаясь к Карине:- Ты и в самом деле не рыпайся — удушу.

Опять хлопнул приглушенный выстрел. В растекшейся луже остро пахнувшей мочи извивался, стонал сквозь залепивший рот пластырь, «хвостатый». Справа на спине у него расплывалось кровавое пятно.

— В печенку, — прокомментировал Самурай. — Хорошо. Не жилец… Пошли!

По коридору они проследовали дружной группой. Впереди шел Самурай, рядом, чуть приотстав, вышагивал Карла, за ними обреченно брела Карина, которую под локоть поддерживали могучие, словно клещи, пальцы здоровяка-"телохранителя", их окружали остальные боевики. Один нес чемоданчик с двумя «винчестерами», дискетами и кипами бумаг, которые еще час назад спокойно лежали в столах Арона Штихельмахера и его помощницы по имени Карина.

— Господи, хорошо-то как здесь!

Он мог так сказать. В самом деле, ситуация полностью под его контролем, так почему бы не повосхищаться природой, пока собеседник переваривает сообщенную им информацию?.. Александр Лосницкий, расслабленно развалившись в удобном пластмассовом полукресле, любовался открывавшимся с террасы видом.

Впрочем, надо сказать, полюбоваться и в самом деле было чем. Голубая гладь знаменитого Женевского озера, бьющий из него гигантский фонтан, подступавшие к самому городу изумительной красоты террасы горного массива Роше-де-Не, снежные пики Западных Альп, устремленные в синеву неба…

Собеседник, как и предвидел Лосницкий, какое-то время действительно ничего не говорил. Просто потягивал из большой кружки светлое, подернутое плотной аппетитной пенкой пиво и тоже задумчиво смотрел на спокойную поверхность озера, по которой невесомо скользили многочисленные лодки, яхты и буера. Прямо напротив собеседников ввысь била плотная струя фонтана — водомета по-русски.

Реплика Лосницкого о красоте звучала заурядной банальностью, и со стороны могло показаться, что услышавший фразу человек попросту не любит банальностей и не считает нужным на них реагировать. На самом деле это было не так. Собеседник Лосницкого при необходимости и сам мог бы говорить банальности — а потому в данный момент счел за благо промолчать по причине совершенно иной. Он и в самом деле не знал, как отреагировать на только что полученную информацию. Однако он был слишком тертым калачом, чтобы это показать. Соответственно, как и следует в подобных случаях, он демонстрировал к услышанному полнейшее равнодушие. Тоже форма защиты, между прочим… Мимикрия… Не говорить же, в самом деле, своему информатору, что его сообщение настолько неожиданно, что нуждается сначала во всестороннем анализе и глубоком осмыслении, а потом уже в конструктивном обсуждении. Причем анализе и осмыслении отнюдь не в той организации, которой пытался продать свой секрет Лосницкий.

Ибо он, информатор, пока еще не догадывается, с кем он разговаривает в данный момент, кто рядом с ним благодушно посасывает пивко с аппетитной пенкой. А должен был бы, если только он не конченый дурак… Впрочем, в организации, в которой Лосницкий работает, дураков не держат. Значит, отдает себе отчет, на что идет. И просто переоценивает свои возможности. А это чревато, ох как чревато, в таких делах, как попытка продажи чужой интеллектуальной собственности!..

В конце концов любая, даже самая честно-благородная, международно-интернациональная организация состоит из отдельных, вполне конкретных людей, принадлежащих к разным, опять же вполне конкретным странам-государствам… Даже не так, не к странам, потому что страны — это нечто на данный момент вполне определенное и в то же время в перспективе способное к изменениям — как территориальным, так и (что особенно важно!) к политическим. Так что люди, работающие в международных организациях, принадлежат в первую очередь к конкретным народам, к этносам по-научному. А этнос это такая штука, которой пока еще никому не удавалось дать абсолютно четкого определения; потому приходится довольствоваться формулировкой, которую вывел земляк Лосницкого, гениальный диалектик от истории Лев Николаевич Гумилев: этнос — это коллектив, состоящий из людей, отличающихся своеобразным стереотипом поведения, которые — в чем и состоит суть! — противопоставляют себя всем остальным этносам… Так американцы или австралийцы стали американцами или австралийцами только когда противопоставили себя всем остальным народам, в том числе и тем, выходцами из которых изначально были их предки…

Так и Фрэнк Фарренхауз никогда не забывал, что он, помимо того, что официально является сотрудником Всемирной организации здравоохранения, принадлежит вместе с тем к своей стране, к своему народу, к своему этносу, черт бы побрал это корявое слово.

Самое лучшее во всей этой истории — то, что Лосницкий обратился именно к нему, к Фрэнку Фарренхаузу, а не, скажем, что было бы вполне логично, к тому же Розанову, американскому представителю, предки которого происходят из России. Потому что тогда все сливки опять достались бы этим проклятым янки, ну а лавры (в форме всемирно известных зелененьких листочков с изображением стародавних штатовских президентов) — персонально Розанову.