Стюарт Вудс - Возмездие

Хауэлл не хотел ехать. Он привык к комфортабельной жизни и не желал ютиться в палатке, не хотел проводить вечера в сайгонских барах, где на тебя вешаются дешевые шлюхи, не хотел замараться. Но было еще одно: Хауэлл знал, что где-то в глубине души, под амбициями и агрессивностью, таился страх. Он слишком часто демонстрировал свою храбрость и делал глупости, он чувствовал, что привык к везенью. Хауэлл боялся, что его ранят. А еще больше боялся, что убьют. Он не хотел умирать в грязи, нафаршированный осколками гранаты, не хотел вопить, пока горящий вертолет падает на землю, не хотел дрожать от страха, но знал, что такое будет, когда начнется стрельба. Хауэлл не желал ехать и не мог отказаться. Он понимал, что это будет конец, ибо он никогда уже не оправится от такого удара.

Но стоило ему согласиться, как пришло спасение. Позвонили из «Атланта Конститъюшен». Им понадобился известный журналист, и Хауэлл подписал контракт. Он получил возможность делать то, что ему заблагорассудится. Хауэлл заявил редактору, что хочет вести ежедневную колонку и, к собственному изумлению, получил ее! Он загребал огромные деньги в «Таймс», а тут ушел на еще более тепленькое местечко, и ему не придется погибать в джунглях!

Но Хауэлл не предполагал, что с ним может сотворить ежедневная колонка. Он был вынужден бросать в ненасытную утробу этого двухстраничного убийцы тысячу слов в день. И продолжалось это пять дней в неделю, пятьдесят недель в году… Бесконечные ленчи, наряды от Ральфа Лорена, переезды из клуба в клуб: из «Кивание» в «Ротари», а оттуда в «Лайонс»… И все это для того, чтобы выслушивать послеобеденные речи, получая пятьсот баксов в неделю… За три года это опустошило Хауэлла, дошло до стычек с редакторами и в конце концов до драки, после которой его выгнали из газеты. Хорошо хоть его репутация осталась при нем, он ушел раньше, чем колонка стала беззубой. При Хауэлле, кроме смешных историй и ерунды, интересующей обывателей, в колонке было достаточно серьезных рассказов о журналистских расследованиях, и читатели запомнили Хауэлла как первоклассного репортера. С тех пор несмотря на попытки утешиться сочинением романа, Хауэлл уже ни на что не годился, кроме ленчей да ежедневного тенниса в клубе с сынками местных богачей, неспособными даже продолжить отцовский бизнес.

— Послушай, — сказал Хауэлл, — всего лишь три месяца.

— Неужели ты не можешь работать здесь? — спросила Элизабет, зная, что он уже принял решение.

— Думаю, мне… нам обоим будет лучше, если я уеду и буду вести затворническую жизнь.

— Я буду так скучать по тебе, Джонни, — Элизабет говорила искренне.

Хауэлл покачал головой.

— От меня здесь было мало проку.

— Я не имела в виду секс, честное слово! Ты справишься. Может, тебе сходить к доктору?

Чувствуя себя загнанным в угол, Хауэлл покраснел. Ему не хотелось касаться этой темы.

— Не надо спать над гаражом. Я знаю, в постели я, наверное, не лучшая в мире, но…

— Ты в этом не виновата, Лиз. В самом деле не виновата. Послушай, все было распрекрасно, пока я занимался своим делом. Мы хорошо жили, когда я работал в газете. Еще был удачный год, когда я писал романы. Хуже стало с прошлого года. Книга оказалась никому не нужна, а я не смог найти что-нибудь другое. Теперь я подыскал себе занятие. Я уеду только для того, чтобы выполнить заказ, а потом вернусь со свежими силами и…

— Ты не вернешься, Джонни, — слезы блеснули в глазах Лиз и, выкатившись, потекли по щекам.

— Не надо, Лиззи, пожалуйста. Я не сбегаю, поверь мне, — Хауэлл надеялся, что говорит убедительно, хотя сам мало себе верил. — Сейчас тебе трудно со мной, но через некоторое время может появиться перспектива для нас обоих. Нам нужно время.

«Сколько браков закончилось этими словами!» — подумал Хауэлл.

— Я люблю тебя, Джонни.

— Знаю. Знаю. — Элизабет не услышала ответного признания, потому что Хауэлл боялся солгать.

— Ах, если бы я могла хоть что-нибудь сделать, Джонни!

Элизабет не кривила душой, и Хауэллу стало еще тяжелее.

— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым из-за денег.

Проезжая по милым пригородным улочкам, Хауэлл думал, как изменилась бы его судьба, если бы он поехал во Вьетнам и уцелел. Может, он женился бы на девушке, которую устраивало бы житье на его репортерские доходы? Но после Пулитцеровской премии и выхода книги кто удержался бы от соблазна осесть в редакции, священнодействуя в ежедневной колонке? А кто устоял бы перед красивой, уравновешенной девушкой, так увлекшейся газетчиком? Наверное, немногие. Но умный человек проявил бы себя лучшим политиком в газетной империи, поменьше бы говорил то, что думает, да и поменьше бы терзал руководство. Более уравновешенный человек подумал бы, прежде чем бросить все ради сочинения романа. А менее взбалмошный не сжег бы за собой все мосты… В недрах редакции до сих пор сидит человек с тремя коронками на зубах и постоянно уязвленным «эго».

Хауэлл ехал на север по автостраде, соединяющей штаты, и глядел на поднимающиеся вокруг холмы. Через два часа он свернул на дорогу штата, она забиралась все выше, и повороты становились все круче. Большой фургон был набит тем, что осталось от предыдущей жизни Хауэлла. Еще он вез новый сверкающий редакторский компьютер, пугающе раскачивавшийся на поворотах. «Порше» он оставил Элизабет. Через три часа после выезда из Атланты Хауэлл добрался до южного берега озера и, следуя указаниям Денхема Уайта, направился вдоль берега к городку с названием Сазерленд. Озеро сверкало под лучами полуденного солнца, оно не было похоже на искусственное. Хауэлл подумал, что оно слишком красивое для водохранилища. Он решил бы, что это озеро образовалось в ледниковый период… Хауэлл посмотрел на воду и вдруг почувствовал, что его охватывает страх. Три месяца сидеть здесь и возиться с макулатурой… а что потом? У него было странное, но очень отчетливое предчувствие, что он никогда не покинет эти места.

В Сазерленде мужчина подошел к телефону.

— Да?

— Вы меня узнали?

— Да.

— У меня есть для вас информация.

— Слушаю.

— К вам послали репортера. Он будет что-то разнюхивать.

Пауза.

— Когда?

— Не знаю. Судя по разговору, который я слышал, он уже может быть на месте.

— Хорошо, я с ним немного пообщаюсь и спроважу.

— Вы не поняли. По-моему, он не собирается представляться.

— Простите, я не очень понял, куда вы клоните.

— Я слушал лишь часть разговора двух редакторов, он звучал так, будто они послали сюда тайного агента.

Фырканье в трубке.

— Ему не удастся действовать втихомолку. Этот номер не пройдет. Я знаю о каждом, кто он и откуда.

— Я просто хотел вас проинформировать.

— Хорошо, буду держать ухо востро. Вы звоните из автомата?

— Конечно. Если слухи оправдаются, не забудьте, кто вас предупредил.

— Об этом не беспокойтесь. Еще раз спасибо.

Въехав в Сазерленд, Хауэлл увидел на берегу озера дом из красного кирпича с белыми колоннами, построенный в колониальном стиле. Сад за домом спускался к озеру. Близ дороги высокий пожилой мужчина с седыми волосами наблюдал за чернокожим садовником. Это, наверное, был Эрик Сазерленд, владелец электрической компании и, как сказал Денхем Уайт, фактический правитель городка, носящего его имя. Хауэлл вспомнил совет Денхема заглянуть к старику и выразить свое почтение. «Он будет твоим, можно сказать, землевладельцем, а старику нравится знать, чья нога ступает по его владениям»… Под влиянием минутного порыва Хауэлл остановил фургон и вышел на улицу. Лучше уж разделаться сразу со светскими обязанностями!

Он подошел и протянул руку.

— Мистер Сазерленд?

Пожилой человек буркнул в ответ:

— Угу.

И энергично пожал Хауэллу руку.

— Я Джон Хауэлл. Брат моей жены, Денхем Уайт, предложил мне на некоторое время свой домик и посоветовал заглянуть к вам и познакомиться.

Сазерленд посмотрел на тяжело груженый фургон.

— Выглядит, словно вы промышляете квартирными кражами, мистер Хауэлл.

— Да, думаю, похоже на то, — согласился Хауэлл. — Я пробуду здесь около трех месяцев и не хотел бы лишний раз мотаться в Атланту. — Он кивнул в сторону озера. — До чего красиво! Я слышал, что это ваша работа.

— Моя, — признал Сазерленд без ложной скромности, — сам Господь не сделал бы лучше.

Однако Хауэллу показалось, что собственные достижения не доставляют Сазерленду особой радости.

— Я люблю, когда приезжающие сюда люди участвуют в сохранении того, что уже создано.

Хауэлл улыбнулся.

— О, я не собираюсь тут ничего менять.

— Вы с севера? — поинтересовался Сазерленд.

— Нет, сэр. Я родом из Северной Каролины, из Чепел-Хилла. А произношение испортил, мотаясь по всей стране.