Альфредо Конде - Тайна апостола Иакова

Перед его мысленным взором возникнет транспарант, раскачивающийся над заполненными книгами полками и выставляющий на обозрение ошеломленным студентам оскорбительную фразу, и в глубине души старый комиссар вынужден будет признать, что сие утверждение не так уж лживо. Большинство из присутствующих в библиотеке были именно теми, кого подразумевает сие оскорбительное слово. Лишенными будущего придурками.

В какой-то момент Андрес Салорио, главный комиссар полиции Сантьяго-де-Компостела, уже не смог сдерживаться и улыбнулся во весь рот, воображая реакцию присутствовавших при сем необычном происшествии, которое он осмелился квалифицировать как мелкий инцидент. Он сделал это с намерением не придавать данному факту слишком большого значения, хотя понимал, что многие посчитают его решение неправильным.

Дело в том, что проблема была отнюдь не так проста и банальна, как это могло показаться на первый взгляд.

Как только Аида Пена, директор библиотеки, услышала шум, производимый моторчиком некоего непонятного устройства, лишь слегка приглушенный гулом возбужденных голосов доселе молчаливых студентов, она бросилась в читальный зал и, определив происхождение возмутительного непорядка, тут же опрометчиво приступила к преследованию летательного аппарата.

Она мчалась за ним, пересекая огромное пространство зала, декорированного в конце XIX столетия и не претерпевшего с тех давних времен никаких существенных трансформаций ни эстетического, ни какого-либо иного характера. Равно как и никаких изменений раз и навсегда установленного здесь порядка, в том числе и относительно недопустимости малейшего шума, кроме разве что покашливаний читателей. Да еще, пожалуй, жужжания случайно залетевшей мухи, но не более того.

Возможно, однажды далекой осенью какая-нибудь Sarcophaga camaria[4] проникла сюда через неосмотрительно оставленное открытым окно. Кто знает. И может быть, она отложила яйца в каком-то укромном местечке, и теперь целый рой ее детенышей создает сей назойливый шум, усиливающийся с каждой минутой. Такие догадки строила библиотекарша еще по дороге к читальному залу.

Вполне возможно, думала она, каким-нибудь редким солнечным утром из тех, которыми время от времени одаривает нас дождливый климат, она сама велела открыть окна, чтобы немного проветрить это затхлое, пропахшее людьми и книгами помещение, которое, впрочем, она считала истинным воплощением рая небесного на земле.

Однако на этот раз речь шла не о вторжении назойливых насекомых, а о жужжании непонятного моторчика, вызвавшего в памяти его преследовательницы целый перечень названий мух. Надо сказать, наша библиотекарша была большим специалистом по уничтожению сих отвратительных тварей. Едва заприметив хоть одну мерзкую особь, она бросалась на нее, вооружившись специальной гибкой мухобойкой, приобретенной в магазинчике «Все за один евро» много лет назад, когда эти полезные приспособления еще производились из плетеной соломки на Филиппинах, а не из дешевого пластика в Китае.

Обычно, услышав жужжание, Аида Пена хватала со своего письменного стола лежащую на нем мухобойку с широкой, словно веер, плетеной лопаткой и, нервно сжимая ее ручку, начинала преследовать этих несносных тварей, расплющивая их одну за другой вплоть до полного истребления всего выводка.

Во время этой охоты ей нередко попадались особи Lucilia Caezar,[5] зеленые, с грудкой более выпуклой, чем у синей мухи, известной также под латинским названием Calliphora vomitoria.[6] Было уничтожено немало Pollenia rudis,[7] которые не просто раздражали своим жужжанием, но и представляли опасность, ибо всегда стремились перезимовать на верхних полках библиотеки. Иногда ей приходилось трудиться до полного изнеможения. Правда, при этом наша библиотекарша испытывала и немалое удовольствие от хорошо проделанной работы и от того количества назойливых жужжащих тварей, которые ей удавалось прибить собственной рукой. Да, она поистине могла считать себя экспертом в деле истребления двукрылых насекомых.

Однако на этот раз все было по-другому. Речь шла даже не о мерзких огромных мухах, что так любят копошиться в мертвых телах, а о какой-то немыслимо гигантской стрекозе, стрекотавшей, как обезумевший пулемет.

Охваченная одновременно яростным возбуждением и неизъяснимым восторгом, ибо в то самое мгновение, как она вспомнила ученые названия изничтоженных ею мух, она испытала ощущение истинного счастья, библиотекарша уже почти настигла неведомое ей механическое устройство. Оно напомнило ей Ophiogomhus Cecilia[8] из отряда odonatas,[9] подотряда anisopteras.[10] Ведь известно, что в стрессовых ситуациях мобилизуются самые неожиданные ресурсы человеческого мозга.

Впрочем, возможно, это Anax junius[11] из стрекоз обыкновенных, подумалось нашей библиотекарше. Ведь стрекозы, принадлежащие этому виду, могут развивать скорость до восьмидесяти пяти километров в час, а этот аппаратик, похоже, именно с такой скоростью и летел. Хотя нет, пожалуй, он больше напоминает Zygoptera,[12] то есть самую обычную синюю стрекозу. И ведь как дьявольски ловко этот агрегат умудрялся всякий раз ускользнуть от нашей ученой дамы, которая гонялась за ним, вооружившись теперь уже не какой-то там никчемной мухобойкой, а целой шваброй, которую она в буквальном смысле слова вырвала из рук уборщицы, приготовившейся использовать ее по прямому назначению.

Студенты, прежде поглощенные чтением книг, теперь полностью переключили свое внимание на перемещения летательного аппарата и его преследовательницы. А маленькие настольные лампы, прежде служившие исключительно тому, чтобы освещать тексты, поглощаемые внимательным взором любознательных глаз, и отвечавшие новаторскому духу дизайнерской мысли первой половины XX столетия, казалось, превратились в сигнальные огни некой посадочной полосы, о существовании которой раньше никто даже и не догадывался.

Наша тихая, незаметная библиотекарша, вооруженная мокрой шваброй и охваченная невероятным возбуждением, являла теперь собой совершенно гротескный образ. В довершение всего под сводами просторной библиотеки вдруг раздался низкий глухой голос, эхом раскатившийся по древнему храму знаний:

— Аида Пена, садись на швабру и взлетай!

В этот момент шум голосов в зале достиг своего апогея, заглушив даже рев моторчика вертолета.

Аппарат же, управляемый кем-то невидимым крайне умело, даже виртуозно, как ни в чем не бывало продолжал бороздить воздушное пространство читального зала, искусно увертываясь как от свисающих с потолка люстр, так и от ударов швабры, с помощью которых Аида Пена тщетно пыталась сбросить его вниз; при этом сие механическое — если не дьявольское — устройство по-прежнему демонстративно размахивало транспарантом, оскорбительно и вызывающе развевающимся, подобно воинскому штандарту, над скопищем умников, собравшихся в просторном зале библиотеки.

В то время как сеньорита Пена преследовала свою цель, находившиеся в зале обратили внимание на то, что насадка на швабре недостаточно хорошо отжата и остается совершенно мокрой. Влага утяжеляла швабру и никак не способствовала сохранению равновесия несчастной фехтовальщицы, с трудом удерживающей свое оружие в слабеющих руках; это, в свою очередь, нарушало точность ударов, которые наша библиотекарша пыталась направить против бесовского приспособления. В результате швабра, подобно кропилу в руках пьяного священника, обильно увлажняла не только старинный пол зала, но и тела постепенно отсыревающих читателей.

Неужели и она тоже может быть отнесена к категории придурков? Одна только мысль об этом приводила библиотекаршу в немыслимую ярость. Гораздо большую, нежели эпитет «ведьма», которым ее недавно наградили.

Несмотря на растущий шум и наступившее всеобщее веселье, Аида Пена не собиралась отступать от своих намерений и усердно продолжала преследовать летательный аппарат — с самоотверженностью истинного энтомолога и с полным отсутствием результата. Так продолжалось несколько минут, которые, в силу своей крайней насыщенности, пролетели мгновенно. Хотя героине нашего рассказа они, возможно, показались вечностью.

А завершилось все в тот момент, когда Провидение сочло уместным преградить ей путь подставкой для зонтиков и край ее юбки зацепился за палец бронзового Купидона, почерневшего от забвения и табачного дыма, которым окутывали его целые поколения посетителей читального зала. Сей Купидон являл собой некий игривый предмет интерьера, никак не вписывавшийся в атмосферу этой территории умников, которую уж игривой-то никак до настоящего момента назвать было нельзя. Зато теперь игривости ей хватило с лихвой.