Саския Норт - Клуб гурманов

Почему же мы все-таки переселились в деревню? Михел постоянно напоминал мне, что мы уже сходим с ума от того, что в машину постоянно влезают, каждая поездка на велосипеде в школу и ясли — это стресс, нам нужен сад, ведь мы хотим, чтобы наши дочери могли спокойно играть на свежем воздухе, а город стал еще опаснее, особенно для детей. Последней каплей стало то, что на нас с дочками напал какой-то чокнутый наркоман, когда мы шли к зубному. После этого мы уже точно решили, что Амстердам — не то место, где будут расти наши дети. Мы стали искать особняк с садом, где я могла бы работать дома, в какой-нибудь милой деревне недалеко от Амстердама.

Переехать в деревню — значило потерять друзей. Первый год они еще приезжали, особенно летом, в хорошую погоду, с условием, что могут переночевать. Мы часто устраивали шашлыки в то первое лето. Каждый уикенд к нам приезжали на ночь с собаками, детьми, новыми возлюбленными, и пока все они катались на велосипедах или нежились на солнышке, я выкатывалась из нашего супермаркета «Алберт Хейн»[1] с тележкой, полной бутылок розового вина, ребрышек и французских батонов, а придя домой, сразу же принималась за приготовление им постелей на ночь. Было очень здорово, особенно когда дети угоманивались и ложились спать, а мы сидели на лужайке у огня и вспоминали нашу прежнюю жизнь в городе. Но на следующее лето разговоры стали менее оживленными, и пошли упреки: что мы никогда не приезжаем в город, не проявляем никакого внимания к их жизни, не интересуемся, чем они занимаются, что мы совсем опустились в провинции. И они были правы, хотя тогда мы так и не считали. И пусть разница была не так уж и велика, мы переросли друг друга. Мы скучали по их дням рождения, а они по нашим. Но нам все меньше хотелось возвращаться потом на машине ночью, а им — ворочаться на наших гостевых постелях. У наших дочек появились здесь новые подружки, мои собственные подружки прекрасно общались друг с другом, и я была нужна им все меньше. Иногда я приезжала к ним, чтобы доказать, что не совсем уж превратилась в провинциальную клушу, но мне стали все меньше нравиться эти ночные поездки. Да и разговоры в городе все чаще заходили о людях, которых я не знаю, о кафе, где еще не была, о фильмах, которые еще не видела, и о проблемах, которых у меня не было. Казалось, что ритм их жизни ускорился, а мой, наоборот, стал медленнее.

Прошло второе лето. Начались дожди и грозы, и к нам уже почти никто не приезжал. Старые друзья растерялись, новых мы пока не завели. Попробуй-ка познакомиться с кем-нибудь в деревне типа нашей. Старожилы ненавидели нас, считая, что мы только и думаем, как испоганить их родные места, а новички отгораживались от окружающих и пытались поддерживать независимый городской образ жизни. Женщины перемещались здесь в основном на джипах и скрывали лица за большими черными солнцезащитными очками. Складывалось впечатление, что они избегали всех видов человеческих контактов. Покупки и дети выгружались из машины и снова загружались, и мамаши исчезали в своих золотых клетках за высокими заборами, чтобы приводить в порядок дом для своих вечно отсутствующих мужей. Еще немного, и я могла стать такой же отчаянно одинокой, как они.

Наш дом тем временем был готов, и он получился прекрасным. В моем кабинете сделали большое окно, из которого был виден луг с пасущимися коровами. Аннабель и Софи наконец-то получили отдельные комнаты, у меня появилась большая кухня-столовая, о которой я так долго мечтала, с камином и уютным креслом, у Михела — гараж, где он мог возиться с машинами и велосипедами. Местный садовник осуществил нашу мечту иметь большой сад с фруктовыми деревьями, пруд и клумбу с розами. И когда Михел купил новый «вольво» в ознаменование успехов своего предприятия, мы со смехом сказали друг другу:

— Хорошо, что наши городские друзья не видят, в каких благополучных обывателей мы превратились.

В четверть восьмого Михел уезжал в свою контору в Амстердам. В половине девятого я отвозила на велосипеде девочек в школу, которая находилась прямо в лесу. После этого энергично принималась за работу и проводила в кабинете весь день до четверти четвертого, когда надо было идти забирать детей — это был самый тяжелый момент дня. Я либо одиноко стояла рядом с другими мамашами, которые болтали друг с другом, не обращая на меня абсолютно никакого внимания, либо сидела и ждала детей в машине, как те самые скрывающиеся за черными очками женщины. И только когда двери открывались и оживленная толпа детей вываливалась на улицу, все немного оттаивали и казались способными к общению со мной, хотя бы настолько, чтобы выяснить, у кого и до которого часа дети будут играть после уроков.

Когда живешь в деревне, постоянно наталкиваешься на одних и тех же людей. На уроках физкультуры, на хоккее, в супермаркете, в бассейне, на празднике в честь Санта-Клауса, в булочной, на теннисном корте, в спортивной школе. Все это было совершенно спокойно и безопасно для наших дочек, которые в мгновение ока обзавелись здесь толпой подружек. Мне же это нравилось гораздо меньше. Некоторые мамаши, с которыми я сталкивалась нос к носу по три раза на дню, со мной даже не здоровались.

— Деточка, у тебя вскоре появятся новые друзья, ты познакомишься через детей, у меня всегда так бывало, — уверяла моя мать, но то время казалось мне явно в прошлом. Я играла в теннис, ни свет ни заря отвозила девчонок на промозглые хоккейные площадки, до одурения мастерила какие-то поделки в школе, мы с Михелом регулярно посещали самое популярное местное кафе. Но это не приносило новых друзей, лишь несколько поверхностных знакомых. От постоянного пребывания в одиночестве я все больше погружалась в депрессию. Я должна была как-то противостоять этому сводящему с ума чувству превращения в изгоя общества, противостоять страху, что у меня больше никогда не будет подруг, что со мной что-то неладно. Мне ужасно хотелось иметь подругу, с которой можно было бы запросто попить кофе, случайно встретиться в супермаркете, с которой я могла бы пооткровенничать о детях, о муже, о доме, о своей маме, обо всем, чего не обсудишь даже с близкими родственниками. Не оставалось ничего другого, как активно пускаться на поиски.

Первой же целью моего наступления на этом направлении стала Ханнеке, стильно одетая женщина примерно моего возраста, которую я видела каждый раз утром и днем вбегающей в школу или выбегающей из школы, таща за собой сынишку. По своему складу она была похожа скорее на меня, чем на остальных мам, которые появлялись всегда точно вовремя, модно причесанные, накрашенные и тщательно одетые. У Ханнеке явно были другие заботы, кроме забот матери и жены, и мне ужасно хотелось узнать, какие же именно. Так как моя дочка Софи прекрасно ладила с ее сыном Мейсом, я вполне могла пригласить его к нам поиграть, а когда Ханнеке в конце дня пришла забирать Мейса, вздыхая от накопившегося за день стресса, я, предварительно открыв и поставив в холодильник бутылку шабли, якобы спонтанно предложила ей бокал белого вина, чтобы расслабиться. Она сразу же плюхнулась на стул у меня в кухне, швырнула сумку на стол, спросила, можно ли закурить, и прежде чем я сказала «да», щелкнула зажигалкой. И лишь после этого с легким удивлением стала осматриваться вокруг, как будто только сейчас поняла, где находится, а потом сказала, что у нас классный дом. Особенно камин в кухне. Что это прекрасная мысль, что она тоже так сделает. Она сразу представила себе, как устроится в кресле у камина с хорошей книгой, я сказала, что это всегда была и моя мечта, но за все полтора года, что мы здесь живем, она так и не осуществилась.

— Точно-точно, — крикнула Ханнеке, громко смеясь. — Знаешь, мне в прошлом году подарили на день рождения складное кресло, ну, сидеть в саду, так я в нем пока еще и не сидела. Вот мой муж Иво, так тот часто в нем спит. А подарили-то его мне!

Жалуясь на своих мужей, мы допили бутылку шабли, и она рассказала мне, что работает дизайнером по интерьерам, это дает ей возможность бывать в самых красивых домах в нашем поселке и оформлять их интерьер.

— Деньги они гребут лопатой, а вкуса никакого. Но вкус можно купить. У меня. Это здорово срабатывает: если у одной соседки есть новый белый диван, другая тоже хочет такой, только больше и с обивкой подороже. А мне это очень выгодно.

Оказалось, что Ханнеке и Иво живут здесь тоже всего два года, а перед этим много лет прожили в Амстердаме, и у них тоже понемногу теряются друзья. Она сказала, что чувствует себя в школе белой вороной. Мы выяснили, что обе вынуждены вести жизнь, которой раньше боялись. Во время первой беременности мы обе искренне считали, что будем продолжать работать на полную ставку, что забота о ребенке будет правильно распределена, потому что наши мужья обещали один день в неделю раньше приходить домой с работы. Ничего не изменится, потому что мы будем продолжать точно так же ходить в рестораны и путешествовать и жить в городе. И вот теперь здесь, в этой деревне, в особняке с кухней-столовой, мы тянем свою лямку в нашем семейном разделении труда, с вечно отсутствующими мужьями и детьми, ради которых и затеяли все это.