Хеннинг Манкелль - Мозг Кеннеди

Я расскажу о черном цвете глины. Красный оксид железа при обжиге из-за отсутствия кислорода становится черным. Но происходит это уже на последнем этапе обжига, на первом этапе образуется красный оксид железа, сосуд приобретает красный цвет. Красное и черное берут начало друг в друге.

Вино подействовало на нее, стало жарко, в голове перекатывались волны. Она расплатилась, вышла навстречу порывам ветра и подумала, что уже с нетерпением ждет завтрашнего дня.

Набрала номер стокгольмской квартиры. Опять отозвался автоответчик. Случалось, Хенрик, если речь шла о чем-то важном, оставлял ей специальное послание, сообщение, доступное всему миру. Она сказала, что находится в Висбю и скоро приедет. Потом позвонила ему на мобильник. Тоже безуспешно.

Ее охватило смутное беспокойство, мимолетная тревога, которой она толком не заметила.

Ночью она спала с приоткрытым окном. В полночь ее разбудили подвыпившие юнцы, что-то оравшие про распутную, но недоступную им девицу.

В десять утра она выступила с докладом об аттической глине и ее консистенции. Рассказала о большом содержании железа и сравнила красный цвет оксида железа с богатой известью глиной из Коринфа и с белой или даже зеленой керамикой. После неуверенного вступления — накануне многие участники семинара, очевидно, допоздна засиделись за ужином, обильно запивая его вином, — ей все же удалось их заинтересовать. Луиза говорила, как и рассчитывала, ровно 45 минут и закончила под громкие аплодисменты аудитории. В ходе дискуссии ей не задали ни одного каверзного вопроса, и, когда наступил перерыв на кофе, она поняла, что добросовестно отработала поездку.

Штормовой ветер стих. С чашкой кофе Луиза вышла во двор и села на скамейку, держа чашку на коленке. Зазвонил мобильник, она была уверена, что это Хенрик, но по номеру увидела, что звонят из Греции, — Василис. Поколебавшись, она решила не отвечать. Начинать душераздирающую перебранку сейчас не хотелось — слишком рано. Василис мог быть чрезвычайно многословным, если ему вздумается. Придет время, она вернется в Арголиду и повидается с ним.

Она засунула телефон в сумку, допила кофе и вдруг поняла, что с нее хватит. Выступающие в оставшееся время наверняка расскажут много интересного. Но ей оставаться ни к чему. Приняв такое решение, Луиза взяла чашку и отыскала человека со шрамом на верхней губе. Сообщила, что у нее внезапно заболел друг, опасности для жизни нет, но положение достаточно серьезное и потому она вынуждена уехать.

Позднее она проклянет себя за эти слова. Они будут ее преследовать — она крикнула «волк», и волк появился.

Но пока что над Висбю светило осеннее солнце. Она вернулась в гостиницу, где портье помог ей поменять билет на рейс, вылетавший в три часа дня. У нее осталось время прогуляться вдоль крепостной стены, зайти в магазины и примерить несколько свитеров ручной вязки, но подходящего так и не нашлось. Она пообедала в китайском ресторане и решила не звонить Хенрику, а сделать ему сюрприз. У нее был собственный ключ от его квартиры, и он сказал, что она может приходить когда угодно, у него нет от нее тайн.

В аэропорт она приехала заблаговременно, в местной газете увидела снимок, сделанный вчера фоторепортером. Вырвала эту страницу и спрятала в сумку. Затем объявили, что у самолета обнаружена техническая неисправность, придется ждать другого, который уже вылетел из Стокгольма.

Луиза не испытала досады, но почувствовала, как растет нетерпение. Поскольку других рейсов не было, билет не поменяешь. Она вышла из аэровокзала, села на скамейку и закурила. Сейчас она сожалела, что не поговорила с Василисом, могла бы и выдержать гневную вспышку человека, самолюбие которого оскорбили и который не терпел отказа ни в чем.

Но она ему не позвонила. Самолет вылетел с двухчасовым опозданием и приземлился в Стокгольме в начале шестого. Она сразу же взяла такси прямиком к дому Хенрика на Сёдермальме. Они попали в пробку, вызванную автомобильной аварией, — словно бы множество невидимых сил удерживали ее, хотели пощадить. Но она об этом, естественно, ничего не знала, только чувствовала, как растет нетерпение, и думала о том, что Швеция во многом стала напоминать Грецию с ее вечными заторами и неизбежными опозданиями.

Хенрик жил на Тавастагатан, тихой улочке вдалеке от самых оживленных трасс Сёдермальма. Луиза проверила, не изменился ли код — 1066, год битвы при Гастингсе. Дверь открылась. Квартира Хенрика находилась на последнем этаже, откуда открывался вид на железные крыши и шпили церквей. К ужасу Луизы, сын как-то сообщил ей, что если выбраться из окна на узенькие перила, то можно увидеть воду Стрёммена.

Она дважды позвонила в дверь. Потом открыла ее своим ключом. Отметила, что воздух в квартире спертый.

И тут же испугалась. Что-то не в порядке. Задержав дыхание, она прислушалась. Из прихожей была видна кухня. Здесь никого нет, мелькнуло в голове. Она крикнула, что приехала. Никто не ответил. Тревога улетучилась. Она сняла пальто, сбросила туфли. На полу под щелью для почты ничего — ни писем, ни рекламы. Значит, Хенрик никуда не уехал. Она прошла в кухню. Грязной посуды в мойке нет. В гостиной прибрано, необычно чисто, письменный стол пуст. Она открыла дверь в спальню.

Хенрик лежал под одеялом. Голова вдавлена в подушку. Он лежал на спине, одна рука свешивалась вниз, другая, раскрытой ладонью вверх, покоилась на груди.

Луиза сразу поняла, что он мертв. В отчаянной попытке освободиться от этого сознания она закричала. Но он не пошевелился, лежал на кровати и больше не существовал.

Была пятница, 17 сентября. Луиза Кантор упала в бездну, находившуюся как внутри ее, так и вне ее телесной оболочки.

Потом она выбежала из квартиры, не переставая кричать. Те, кто ее слышал, говорили позднее, что это напоминало вой раненого зверя.

Из царившего в голове хаоса выкристаллизовалась одна четкая мысль. Арон. Где он? Есть ли он вообще? Почему он не рядом? Хенрик был их общим творением, и Арону от этого не отвертеться. Но он, разумеется, не появился, он где-то далеко, как всегда, он словно тонкий дымок, который не ухватишь, к которому не прислонишься.

Впоследствии она толком не помнила, что происходило в ближайшие часы, знала только то, что ей рассказали другие. Один из соседей, открыв дверь, увидел, как Луиза споткнулась на лестнице, упала и осталась лежать. Потом сбежалось множество людей, приехали полиция и «скорая». Ее отвели в квартиру, хотя она упиралась. Не желала снова входить туда, не видела того, что видела, Хенрик просто вышел и скоро вернется. Полицейская с детским личиком похлопывала ее по плечу, точно старая добрая тетушка, старавшаяся утешить девчушку, которая упала и ободрала себе коленку.

Но Луиза не ободрала коленку, она была раздавлена, потому что ее сын умер. Полицейская повторила свое имя, ее звали Эмма. Старомодное имя, вновь ставшее популярным, сбивчиво подумала Луиза. Все возвращается, и ее собственное имя, которое раньше давали большей частью в богатых и благородных семьях, теперь просочилось в самые нижние слои общества и стало доступно всем. Имя выбрал ей отец, Артур, и в школе ее из-за этого дразнили. В Швеции когда-то была королева по имени Луиза, древняя старуха, похожая на увядшее дерево. В детстве и юности Луиза Кантор ненавидела свое имя, пока не завершилась история с Эмилем, пока она не высвободилась из его медвежьих объятий и не смогла с ним порвать. Тогда имя Луиза внезапно стало удивительным преимуществом.

Мысли сумбурно кружились в голове, Эмма похлопывала Луизу по плечу, словно отбивала такт катастрофы или превратилась в само непрерывно идущее время.

Луиза пережила нечто такое, что навсегда останется в памяти, не нуждаясь в чужих напоминаниях и подсказках. Время - это отплывающий корабль. Она стояла на набережной, и часы жизни тикали все медленнее. Ее бросили, оставили за бортом великих событий. Умер не Хенрик, а она сама.

Время от времени она пыталась сбежать, ускользнуть от добросердечных похлопываний полицейской. Позднее ей говорили, что ее крики рвали душу; в конце концов ее заставили проглотить таблетку, от которой ее одурманило и разморило. Луиза вспоминала, что люди, толпившиеся в тесной квартирке, начали двигаться медленнее, точно в фильме, пущенном не с той скоростью.

Почему-то во время этого падения в бездну ей лезли в голову беспорядочные мысли о Боге. С Ним она, в общем-то, никогда не вела никаких бесед, по крайней мере с подросткового возраста, когда ее одолевали назойливые размышления о религии. Однажды снежным зимним утром накануне праздника святой Люсии одна из ее школьных подруг по дороге в школу угодила под колеса снегоуборочной машины. Впервые смерть всерьез дохнула Луизе в лицо. Эта смерть пахла мокрой шерстью, была укутана в зимний холод и глубокий снег. Учительница плакала — уже одно это представляло собой чудовищный удар по идиллии: видеть строгую учительницу рыдающей словно брошенный, испуганный ребенок. На парте, за которой раньше сидела покойная девочка, горела свеча. Парта стояла рядом с партой Луизы, теперь ее подруги больше нет, смерть означает, что человека больше нет, и только. Самое пугающее, а потом и чудовищное состояло в том, что смерть наносила свой удар совершенно случайно. Луиза мысленно спрашивала себя, как такое возможно, и вдруг поняла, что того, кому она задает этот вопрос, наверно, и называют Богом.