Дерек Картун - Летучая мышь

— Опрошен персонал брокерской конторы Робертона — ничего подозрительного. Обыск кабинета хозяина: там много чего нашлось — записные книжки с телефонами и адресами, картотеки, еженедельники и всякое такое. Но это ещё предстоит исследовать. Я сам занимался весь день квартирой Робертона. Забрал оттуда кое-что для дальнейшей работы. Пока рано говорить о результатах.

— Как насчет писчей бумаги — помнишь, я просил проверить?

— Конечно. Обнаружены пачка конвертов и бумага, идентичные тому письму.

— Что слышно в туристических агентствах?

— Установлено, что брал он билеты возле авеню Опера. Билеты в один конец. Вылетели вдвоем в Цюрих из Орли. Мы уже связались со Швейцарией через Интерпол. Пока от них никаких сообщений.

— И не будет, — сказал Баум, — Ладно, все в порядке, спасибо.

В письменных показаниях Шавана обнаружилось кое-что, чего я не знал. Прежде я не догадывался, какой нажим оказывал на него Хенк Мант. Сначала он всего-навсего намеревался с помощью Шавана предотвратить мой контакт с Баумом. Для этого и было изобретено похищение и вся эта инсценировка. Цель была такая: одурачить меня и напугать до смерти. По мере того как я в своем неведении продолжал расследование, инструкция изменилась: вообще меня убрать. Устранить, как выразился Хенк, загнав в безнадежную ситуацию. Почему он дублировал свои усилия, прибегнув одновременно и к помощи алжирских бандитов, и к трюку с неисправным автомобилем, можно только догадываться: хотел, чтобы наверняка.

Шаван же за деньги выполнял все, что ему поручали: организовал через "Софранал" машину напрокат, нанял головорезов из "Луны". Когда же обнаружилось, что не сработал ни тот, ни другой способ, и я добрался-таки до Бракони, то Шаван получил ещё более категорический приказ расправиться со мной — для того и мчались в Конш его люди. Оттуда они должны были позвонить и доложить, а также получить новые распоряжения. И они их получили: избавиться от трупы Бракони и от передатчика. Передатчик разобран на части и спрятан в неглубокой яме за домом, забросан хворостом. Бракони похоронен примерно в километре оттуда, в лесу. А дальнейшие инструкции оказались таковы: установить пластиковые бомбы в квартире Изабел и в моей машине.

Все это Шаван изложил весьма тщательно, с точными датами и деталями он-то знал, что нужно контрразведке. При этом настаивал твердо и убежденно: ему не было известно, что все это дело связано с советской разведкой. Тот любопытный момент, как он вообще оказался в прислужниках у Хенка, он и вовсе опустил, ни слова не было сказано об их прежних совместных делишках. Умолчал Шаван также о гибели Арама Артуняна и Анни Дюпюи. Одно дело пытаться кого-то убить, совсем другое — убийства, которые состоялись.

— С виду вроде бы все ясно, — заключи Баум. — Но только с виду. Вот смотрите: вы побеседовали с Артуняном — и Шавану немедленно поручают его убить. Заодно заманить вас в ловушку — но для этого требовалась некоторая подготовка, не так ли? Однако все сошло гладко — похоже, он ждал вас.

— Значит, в нашей лондонской конторе кто-то стучит американцам.

— Выходит, так. Кому были известны ваши планы?

— Да половине министерства иностранных дел, не говоря уж о начальстве.

— Случись такое у нас в Париже, русские получили бы все сведения в двадцать четыре часа.

— И у нас точно так же, — признался я. Мы помолчали. — А передавать сведения американцам и шпионажем-то не считается.

— В том-то и дело, — согласился Баум.

— Этот "Софранал" — просто прикрытие, за ним орудует ЦРУ, предположил я.

— Если бы мы умели хитрить с американцами как с русскими, "Софранал" давно бы значился в наших картотеках, — подтвердил мою мысль толстяк.

Позже мы распрощались с Альбером Шаваном, который умудрился вернуть себе импозантный вид и внушающие почтение манеры.

— Наша совместная работа оказалась весьма полезной, Альбер, — похвалил его Баум. — Я получил примерно половину необходимых мне сведений, а ты сообщил примерно половину того, что мог бы сообщить.

Шаван изобразил удивление:

— Тебе трудно угодить, Альфред. Того, что ты узнал, достаточно, чтобы меня в порошок стереть. Этого мало?

— Ты прекрасно знаешь, чего бы я хотел. Повторять не стану. Ладно, ступай себе домой. Теперь, надеюсь, будешь держать меня в курсе, если мистер Хенк Мант снова привлечет тебя к своим делишкам.

— Если только уцелею, — мрачно сказал Шаван.

— Ну, ты справишься, — усмехнулся Баум. — Куда этим американцам до тебя!

— Спасибо, Альфред, — Шаван поежился, но все же спросил:

— А как там мое досье?

— Не запятнано, — ответил Баум. — А если ты выполнишь мое условие и будешь сообщать нам о своих контактах с ЦРУ, то это послужит только украшению твоего досье.

Шаван нахмурился.

— Приходится верить тебе на слово, Альфред. Деваться-то некуда, — он протянул свою огромную лапу, сгреб со стола листок со своими показаниями и, смяв, сунул в карман, — Тебе ведь они больше не нужны?

Баум не предпринял ни малейшей попытки воспрепятствовать ему. Вместо этого он набрал номер внутреннего телефона:

— Машину с шофером. Чтобы отвезти домой господина Шавана.

После его ухода Баум позвонил снова, на сей раз дежурному в министерство иностранных дел: не наблюдалось ли в последние двое суток отъездов или приездов советских дипломатов. Дежурный обещал узнать и перезвонить. Звонок последовал через час: некий Терешвили, второй секретарь посольства отбыл в Москву нынешним утром. Тем же рейсом Аэрофлота отправился Власов — корреспондент ТАСС. Оба заявили, что обратно не собираются. Баум осведомился, что думают по этому поводу в русском департаменте МИДа.

— Несколько скоропалительно, но в общем ничего особенного, — ответил дежурный.

— Концы прячут, — сказал Баум. — Я обоих знаю — эти господа из КГБ. Я бы удивился, если бы с исчезновением Робертона не смылся бы кое-кто из русских.

— Между прочим, — спохватился я, — как насчет прессы? Сможете удержать её в узде?

— За ней присмотрит правительство.

— Даже за "Юманите"?

— "Юманите" ничего не значит. Они так часто кричали "Караул!", что теперь на них и внимания никто не обратит. Им самим это отлично известно, потому коммунисты и решились выйти на вас.

— А все эти люди, которых сегодня допрашивали, — есть от них польза?

— Допросы — чистое очковтирательство. Если что интересное и всплывет, мы все равно этим не воспользуемся, — Баум скорбно покачал головой. Считайте, что это хорошая практика для моих ребят — вот и все.

— Пойду, — я поднялся, — Надо поспать. — Мы пожали друг другу руки, Спасибо за все.

— Благодарить не за что, мы должны друг другу помогать. Приятно было сотрудничать. Только лучше бы вы мне сразу рассказали о Брансоне и Жюле Робертоне — вместе мы бы придумали какой-нибудь удачный ход.

Я проспал до двух, в три пошел в "Скриб" — любимый бар Артура. Он был там.

— Все кончено, дело закрыто, — сообщил я ему.

— Получил все, что хотел?

— Вот именно. Если я и правда что-нибудь хотел получить. Семь трупов и ничего не удалось добавить к счастью всего человечества. Ну и с французами я обошелся не совсем так, как хотелось бы.

Артур проворчал:

— Зато французы тебя утешили. Может, и шрама не останется.

Мы выпили и долго молчали.

— Милая была девочка, — сказал, наконец, Артур, глядя в свой стакан. Блестящее воспитание.

— Да черт с ним, с воспитанием. Просто она была милая…

— Понимаю твои чувства, старина.

— Нет, не понимаешь. Как я посмел быть таким самонадеянным, как посмел её жизнь поставить на карту. Только собой я мог рисковать, только собой. И я, идиот, ещё считал себя профессионалом!

— Все ошибаются, старина.

— Не повторяй банальных слов, Артур!

Я допил свой стакан, положил ему руку на плечо:

— Спасибо за помощь. И прости, что так и не рассказал тебе всю эту историю.

Из бара я отправился прямо в аэропорт Шарль де Голль. Купил внизу, в зале ожидания открытку с видом Эйфелевой башни и отправил Ариане Бонтан. "Репортаж закончен, — написал я, — Знаю все ответы на все вопросы. Но, думаю, вам это теперь ни к чему. Спасибо вам обоим".

Объявили мой рейс, и я поспешил по космического вида переходам в зал отправления.

Все мы уязвимы так или иначе, хоть и строим из себя крепких парней. Только у психопатов броня непроницаема.

Я обрушил свое горе на Отто Фельда — человека, чья специальность выслушивать других.

— Похоже, я обречен на поражения, — сказал я ему. — Даже если добиваюсь успеха, он оборачивается против меня. Ну закончил я блистательно дело Маршана — кто меня убедит, будто это великое достижение?

Пухлое лицо Отто хранило полную невозмутимость.

— Семь трупов, — продолжал я. — Семь смертей — и все, как одна, бессмысленны. Не нужны никому.