Сергей Магомет - Человек-пистолет

– Лучше погибну! – заявил Сэшеа.

В три часа дня мы получили зарплату и, переложив на своих столах для вида по нескольку бумаг, провели остаток времени на лестничной площадке. Оленька не спускала с меня глаз. Протрезвев, я почувствовал, что ее рыбье личико как-то больше не разжигает во мне желание узнать, как она применит на практике свои теоретические познания… Сообщив ей по секрету о трудностях семейной жизни Сэшеа, я подбил ее зайти после работы со мной и Сэшеа в «рюмочную», чтобы морально поддержать человека. Потом я поговорил с Сэшеа, который, немного поломавшись, тоже согласился.

В пять часов вечера с толпой служащих, высыпавших из стеклянных дверей НИИ, мы выбрались на воздух и зашагали по узкой и кривой улице, круто сбегавшей к метро и запруженной народом.

– Ну что, – шепнул мне Сэшеа, – я же говорю, что она явно озабочена!

Он взял Оленьку под руку. Я шел с другой стороны, и Оленька сунула руку в карман моей куртки. У нее был весьма счастливый вид, а мне стало ужасно смешно, что у нас с Сэшеа как будто разыгралось из-за нее соперничество.

В «рюмочной» мы выпили марочного портвейна, заев его шоколадкой. Я подмигивал Сэшеа: «Давай, мол, не теряйся!» – а сам прижимал коленом Оленькино бедро. Желание снова пробудилось. Соперничество в таком деле великий стимул. Разговор зашел о том, чтобы втроем отправиться к Оленьке. Но сначала решили купить вина.

В магазине Оленька заняла очередь в кассу, а мы с Сэшеа встали у прилавка.

– Чувствуешь! Она прямо-таки дрожит от возбуждения! – говорил Сэшеа. – Едва сдерживает себя!

– Я рад, что ты повеселел, – заметил я. – Видишь, как легко забываются все твои страхи, как только появляется новая цель!

– Я просто решил воспользоваться твоим приемчиком, – ответил он.

– Каким приемчиком?

– Я решил надеть на себя маску беспечности и так же, как ты, делать вид, что не замечаю происходящего.

– А что такое?

– Эх ты!.. Я ведь предупреждал, что теперь даже быть моим другом небезопасно, а ты не сделал никаких выводов! – В голосе Сэшеа звучало неподдельное беспокойство, но на лице он действительно изображал беспечность. – Оленька для нас сейчас прекрасное прикрытие…

– Прикрытие?

– А ты не замечаешь, что за нами постоянно следят?

Я невольно обернулся, но потом в раздражении выругался. Может быть, Сэшеа меня попросту разыгрывает? Или правда сошел с ума?

– Ладно, вы берите вино, а я подожду вас на улице, – вдруг заявил он и, бросив меня, поспешно выскочил из магазина.

Оленька достала полиэтиленовый пакет, и мы сложили в него бутылки.

Улица была украшена флагами. Переполненные автобусы с расплющенными на стеклах носами пассажиров, переваливаясь с бока на бок, сползали под горку.

– Где же Саша?

Сэшеа около магазина не оказалось. Мы подождали, но он не появлялся. Убежал.

– Я думаю, – сказала Оленька, – ему как раз необходимо побыть одному… А мы с тобой пойдем…

Я сделал шаг и хотел что-то возразить, но слова застряли у меня в горле.

На гладко утоптанном снегу тротуара расплывались громадные кровяные плевки.

Я всякий раз вздрагивал, потому что никак не мог привыкнуть, что наш путь от работы к метро проходил вблизи пункта неотложной стоматологической помощи. Я старался подавить в себе навязчивую тягу покоситься на очередное мерзкое пятно.

Врачи с лицами, не исполненными сострадания, вышли на морозец прямо в белых халатах и перекуривали под вывеской с красным крестом. Медсестра, врачица – или кто там она была – неважно – похохатывала в окружении коллег, приятельски ухватывающих ее то за плечи, то за талию, то за шею, – похохатывала и поигрывала в ярко напомаженной пасти развратным языком. Я бы ей отдался… Но я поймал себя на мысли, что ведь она женщина совершенно того же типа, что и Лора, моя собственная жена, и подумал, что, пока женат, мечтаю всего лишь о том, чтобы моя жена была уютной, домашней женщиной, то есть не была похожа на саму себя… Вероятно, у медиков психика все-таки деформируется?

– Ну-ну, – одернула меня Оленька, – не засматривайся на шлюх!.. Пойдем, пойдем, мой хороший! – торопила она.

Я завозился со спичками и, закуривая, вдруг ощутил непреодолимое желание оглянуться, как будто почувствовал на себе чей-то необычайно пристальный взгляд. Я тут же оглянулся, но ничего особенного не заметил. Сумасшествие, я слышал, заразно. Сэшеа все-таки удалось задурить мне голову своим бредом.

Задумавшись, я непроизвольно взглянул на загаженный тротуар и скривился от досады.

– Черт, пойдем! – сказал я Оленьке.

И вот тут я увидел Его.

Лицо, знакомое лицо с усами-квадратными скобками вынырнуло неподалеку от киоска «Союзпечати» и сразу затерялось в толпе.

Озадаченный, я секунду соображал, кто это мог быть. Потом вспомнил. Господи, конечно же, это Ком!.. Он самый. Добряк, гимнаст и патриот. Тот самый институтский товарищ, по прозвищу Ком, который на четвертом курсе, когда основные трудности с учебой уже оставались позади, неожиданно для всех нас и без всяких видимых причин и объяснений забрал из института документы и бесследно исчез.

– Нет, погоди, – обрадованный, пробормотал я Оленьке, вырываясь. – Я сейчас…

Приподнимаясь на цыпочки и пытаясь высмотреть его в толпе, я стал пробираться но направлению к «Союзпечати». Плотная фаланга граждан развернула мне навстречу полотна свежих вечерних газет, отороченные красным шрифтом.

Я еще подумал, что Ком меня, пожалуй, тоже не сразу узнает, и решил, дай-ка я его разыграю: подойду и, к примеру, дерну за ус-квадратную скобку, полюбуюсь на его растерянную физиономию.

Однако около киоска Кома не было. Недоуменно пожимая плечами, я озирался по сторонам. Неужели обознался?

– Показалось, знакомого увидел, – сказал я подошедшей Оленьке.

– Что ты, мой хороший, – заворковала она, – просто ты немножко захмелел на свежем воздухе! Не надо нам сегодня никаких знакомых. Зачем нам знакомые? Пойдем! Я, может, тебя так хочу замучить, чтобы твоей жене ничего не осталось!

И Оленька потащила меня к метро, негодуя на медлительных, тормозящих наше движение пенсионеров и женщин, груженных полными сумками. Но не сделали мы и тридцати шагов, как что-то приступообразное (ничего подобного со мной раньше не случалось!) снова обеспокоило меня и заставило оглянуться.

И опять я увидел его!

Обнаружилось, что Ком шел следом за нами, шел не спеша, спускаясь с толпой вниз по улице, как и мы к метро. Прохожие то и дело заслоняли его, но на этот раз я успел рассмотреть его очень хорошо.

На голове у Кома была летняя армейская не то панама, не то широкополая матерчатая шляпа – такие я как-то видел по телевизору на наших южных пограничниках – выцветшая и без звездочки, особенно странная для морозного февральского вечера. Кроме того, когда толпа чуть раздалась, я увидел, что Ком, сам коренастый и плотный, запахнут в длиннополую солдатскую шинель со споротыми знаками отличий. По шаркающей, но надежной походке я догадался обратить внимание на его обувь: под затертыми до голубизны джинсами навыпуск были простые кирзовые сапог и.

«Ну и хипней стал!» – подумал я про себя.

– Ха! Да вот же он! – остановил я Оленьку. – Подождем… Ты только полюбуйся на него!

– Это сейчас так важно? – обиделась та, не желая даже посмотреть.

Мы стояли прямо посреди тротуара; толпа валила к метро, и нас толкали со всех сторон. Я старался не выпускать Кома из виду. Он был уже совсем близко.

– Просто хочу дернуть старого друга за ус! – усмехнулся я.

Тут Ком вильнул в сторону. Его загородил какой-то тип в искусственной шубе. Но я не волновался: Ком должен был вот-вот поравняться с нами. Я ждал, но он все не показывался. Тип в искусственной шубе грубо протаранил меня плечом, потрескивавшим электростатикой, а Кома не было.

– Что же это такое? – растерялся я и шагнул вперед. Ком показался на мгновение в толпе, и я с удивлением увидел, что он быстро удаляется в противоположном направлении.

– Э, нет, не уйдет! Я должен дернуть его за ус! – заупрямился я, бросаясь вдогонку.

Оленька повисла у меня на руке, и мы побежали вместе. Снова показалась вывеска с красным крестом. Бежать было нелегко: от выпитого мутило.

Неожиданно Ком срезал угол и исчез за дверью пункта неотложной стоматологической помощи. Зубы у него прихватило, что ли? Мы последовали за ним.

По стенам ломаного коридора скорбными, словно собравшимися на похороны группками томилась ожиданием какая-то публика. В ноздри ударил острый запах эфира. Мы побежали по коридору, но Кома среди скорбящих не оказалось. В самом аппендиксе медленно затворялась дверь в последний кабинет, и мы бросились туда. Пристенная публика тут же заволновалась. Кто-то даже попытался загородить нам путь, несмотря на мои заверения, что мы не больные. Нам все-таки удалось проскочить.