Уоррен Мерфи - Детские игры

Римо захлопнул за собой дверь номера.

— Причитающееся нам вознаграждение должно быть снова удвоено, поскольку... — начал Чиун.

— Почему, папочка?

— Дай подумать.

— Как, ты еще не придумал?

— В твоем голосе звучит сердитая нотка.

— По-моему, это несправедливо по отношению к Смитти.

— Справедливость?! — Длинные ногти мелькнули перед лицом Чиуна, на котором выражение безмятежности сменилось крайним удивлением. — Справедливость... Кто думал о справедливости, когда Тамерлан закрыл для Востока путь плодотворной деятельности на все время правления своих потомков? А как обстояло дело со справедливостью во мрачных глубинах европейской истории?

Под «мрачными глубинами» Чиун подразумевал посленаполеоновские времена, когда наступил почти вековой мир, всего раз прерванный войной, и то ненадолго. Хуже всего было то, что не нашлось ни одного претендента на престол, которому потребовалось бы втихаря убрать правящего монарха под покровом темноты. В те годы деревня Синанджу жила впроголодь.

— Возможно, это тебя удивит, папочка, но Смитти — не Австро-Венгерская империя.

— Он белый. И поэтому должен нести ответственность за преступления всех белых против Дома Синанджу!

— Тот, кто обманывает Дом Синанджу, не жилец на этом свете.

— Обманывать можно по-разному. Платя тебе меньше, чем ты заслуживаешь, я тебя надуваю. Но даже если я поступаю так потому, что ты согласен работать за меньшую плату, это не перестает быть надувательством.

— Когда же такое бывало?

— Согласно вашему календарю, в восемьдесят втором году до Рождества Христова, а в новую эру — в сто сорок седьмом, триста восемьдесят первом, пятьсот шестьдесят втором, девятьсот четвертом, тысяча триста пятьдесят первом, тысяча восемьсот двадцать втором и тысяча девятьсот сорок четвертом, когда была депрессия.

— Какая депрессия? Тогда шла мировая война!

— Для Дома Синанджу это и есть депрессия. В войну полагаются на местные таланты.

— Ничего не поделаешь, мобилизация, — молвил Римо.

Чиун принялся объяснять, что для Дома Синанджу хорошие времена — это когда ведутся небольшие войны или ходят слухи о близкой войне, когда общество оказывается на пороге революции и когда правители плохо спят по ночам, терзаемые мыслями о возможных узурпаторах. Сейчас наступило именно такое время, и он, Чиун, будучи Мастером Синанджу, просто обязан выторговать побольше, ибо — а тут существует четкая периодичность — не за горами свирепая война, когда на помощь призываются дилетанты, или свирепый мир, когда никто не призывается на помощь.

— Я не возражаю против мира, папочка, против того, чтобы люди сидели по домам, не опасаясь соседей. Я верю в такие вещи. Поэтому я и работаю на Смитти.

— Ничего, это меня не тревожит. Ты еще повзрослеешь. Ведь ты начал учиться всего лишь несколько лет назад.

И Чиун снова пустился в повествование о том, какой бедной была деревня Синанджу и как из-за нехватки еды там приходилось умерщвлять новорожденных: матери бросали младенцев в холодную воду залива... Поэтому Синанджу и пришлось посылать своих Мастеров на чужбину — во имя спасения детских жизней.

— Вот о чем ты должен подумать, когда тебе начинает хотеться мира, — заключил Чиун.

— Мира не было уже больше двух тысяч лет, папочка! — возразил Римо.

— А все потому, что мы мыслим иначе, чем ты, — отвечал Чиун, для которого обуревающая Римо жажда мира была равносильна накликанию погибели на младенцев Синанджу. Он, Чиун, не станет больше обсуждать эту тему с человеком, посвященным в тайны Синанджу, тем более с белым, который остается глух к предсмертному плачу младенцев.

Ровно в три часа ночи явился доктор Харолд В. Смит — сухой, с траурным выражением лица и горестной складкой у рта. Его серый костюм-тройка и полосатый галстук смотрелись в туристском отеле так же, как воспринимался бы могильный обелиск, внесенный в дом, где празднуют день рождения.

— Рад вас видеть, Смитти. Вы прекрасно выглядите, — такими словами встретил гостя Римо, полагавший, что это и есть прекрасный вид, поскольку он никогда не видел Смита другим. Однажды, лет семь назад, ему как-то показалось, что Смитти улыбается: его тонкие губы чуть заметно раздвинулись в подобие улыбки, и Римо поспешил улыбнуться в ответ, но, как выяснилось, это едва уловимое смещение лицевых мускулов было вызвано зубной болью: ему давно было пора на прием к дантисту.

Смит поздоровался с Римо и Чиуном.

Чиун не удостоил его ответом.

— Что-нибудь не так? — осведомился Смит.

— Нет, — ответил Римо. — Обычные дела.

Чиун соизволил наконец повернуться к гостю.

— Приветствую вас, император Смит! — проговорил он. — О, славный защитник величайшего документа, священной конституции, мудрый и добродетельный глава организации! Мастер Синанджу скорбит, что не смог с самого начала должным образом приветствовать вас, но сердце вашего бедного слуги пребывает в тревоге, а душа смущена невзгодами.

— Мы уже увеличили выплаты золотом в пользу деревни Синанджу, — ответил догадливый Смит.

— Чистая правда, — с поклоном подтвердил Чиун.

Римо нисколько не удивился, что учитель принял отпор столь безропотно. Он знал, что Чиун меняет средства, но не цель.

— Придется побеседовать здесь, — сказал Смит. — В интересах безопасности лучше было бы подняться на крышу, но мы лишены такой возможности: вокруг полным-полно полиции. Кто-то прыгнул и разбился в лепешку. Или его столкнули...

— Ах! — покачал головой Римо, глядя на Чиуна.

— Какой ужас! — воскликнул тот. — Жизнь с каждым днем преподносит все новые сюрпризы.

Смит кивнул и продолжил: проблема столь серьезна, что если не найти ей решения, то вся работа организации пойдет насмарку.

Смит говорил минут десять, избегая уточнений из опасения, что номер может прослушиваться.

Из слов Смита Римо заключил, что в американской юриспруденции существует система, помогающая охранять свидетелей. Благодаря ей прокуроры стали наносить удар за ударом по организованной преступности во всей стране. Это была самая успешная программа организации за все время ее существования, способная за пять лет ликвидировать преступные синдикаты: те не смогли бы принудить своих членов к повиновению, не будучи в состоянии застраховать их от тюрьмы. Благодаря новой системе, главари криминальных структур перестали чувствовать себя в безопасности. Человеку, готовому помочь властям, была обещана неприкосновенность и новая жизнь в обмен на честные показания. Кодекс молчания, omerta, терял силу день ото дня.

Так продолжалось до недавних пор. Но внезапно руки мафии дотянулись до свидетелей: всего за один день трое из них расстались с жизнью.

— Гм-м, — промычал Римо. Он понимал, что более десяти лет работы идут коту под хвост. Цель организации была проста — обеспечить условия для того, чтобы конституция действовала безотказно. Однако заложенные в ней принципы, защищающие законопослушных граждан, в то же время позволяли уходить от ответственности подрывным элементам, пользующимся неограниченной финансовой подпиткой. Если так будет продолжаться и впредь, стране придется отказаться от своей конституции и превратиться в полицейское государство. Именно поэтому много лет тому назад один из американских президентов, ныне покойный, учредил малочисленную группу во главе с доктором Харолдом В. Смитом. Бюджет организации формировался из средств, тайно отчисляемых из ассигнований на другие агентства, ее сотрудники не знали, на кого работают, и только сам Смит, а также очередной президент знали о ее существовании. Ибо признать, что правительство нарушает закон ради того, чтобы обеспечить его соблюдение, значило подтвердить, что конституция более не работает.

Следовательно, организации под кодовой аббревиатурой КЮРЕ как бы не существовало, и когда ей требовалось пополнение, она подыскивала людей, не имеющих родственников, навешивала на них обвинения в несовершенных преступлениях, организовывала публичную казнь на электрическом стуле (Римо Уильямс стал одним из последних осужденных, «умерших» на электрическом стуле в штате Нью-Джерси), но при этом заботилась о том, чтобы ток оказался чуть слабее, чем нужно для умерщвления; когда Римо Уильямс очнулся, он официально числился мертвецом. Он как бы не существовал, но работал на организацию, которой, впрочем, тоже как бы не существовало.

Многочисленные психологические тесты свидетельствовали о том, что этот человек будет служить на совесть. На следующий же день после казни Римо свели с Чиуном. Так для него началось длительное странствие по дорогам, на которые еще не ступала нога белого человека, ибо доселе они были доступны лишь для выходцев из деревни Синанджу.

Теперь в Римо жило как бы два человека: один был агентом на службе у КЮРЕ, а другой — молодым Мастером Синанджу. В то время, как агент внимал рассказу Смита о том, как многие годы упорного труда могут пропасть впустую, молодой Мастер Синанджу размышлял о том, как приблизиться к искусству максимального использования возможностей человеческого тела и разума, именуемому «Синанджу».