Уоррен Мерфи - Последний оплот

У нее были густые каштановые волосы, заплетенные в две толстые косы, и челка, кончавшаяся над самыми глазами.

– Я принесла ему куриного бульона, – сказала она подруге, очень напоминавшей цыпленка в брюках. – Я слышала, что он заболел.

Домохозяйка, похожая на цыпленка, взяла миску с куриным бульоном и передала ее своему пьяному мужу, который сидел, укутавшись в одеяло. Затем обе присели на диван и стали о чем-то разговаривать.

Римо уже собирался поинтересоваться, чем, собственно, Чиуну не нравится эта лента – она была такая же унылая и бесконечная, как и «мыльные оперы», смотреть которые Чиун испытывал настоятельную потребность. Туг телевизионный муж, находившийся в пьяном ступоре, упал головой в миску с супом и захлебнулся.

Римо обернулся к Чиуну, который заворчал:

– Император Смит обещал исправно посылать мои любимые дневные драмы. Знаменитую «Пока Земля вертится». Несравненную «Все мои отпрыски». И вместо этого я получаю... – И без того высокий голос Чиуна поднялся до визга: – Мери Хартман! Мери Хартман!!!

Римо хмыкнул, когда обе дамы обнаружили захлебнувшегося в курином бульоне мужа, и сказал:

– Не понимаю, что тут такого ужасного, папочка.

– Конечно, тебе этого не понять, бледное свиное ухо! Человеку, который пускает в ванной воду, чтобы не слышать справедливых слов своего наставника, любая гадость может показаться чудом искусства.

– А что тут такого плохого? – обернулся Римо к корейцу, показывая на экран.

– Что тут плохого?! – возмущенно повторил старик. Он сказал это так, словно и ребенок мог понять, что дело скверно. – А где доктор-алкоголик? Где мать-одиночка? Где пытающаяся то и дело покончить с собой жена? Где дети-наркоманы? Где все то, что сделало Америку великой нацией?

Римо снова посмотрел на экран.

– Я уверен, что все они там, Чиун, просто в этом сюжете чуть больше реализма.

– Если мне захочется реализма, я всегда могу поговорить с тобой или с другим болваном. Но когда у меня возникает потребность в красоте, я включаю эту машину и смотрю дневные драмы.

Чиун поднялся с коврика одним быстрым неуловимым движением, словно вихрь желтого дыма. Он подошел к четырем огромным лакированным синим с золотом сундукам, которые стояли друг на друге в углу, возле кровати. Пока Римо смотрел на экран, Чиун открыл верхний чемодан и стал выбрасывать из него содержимое.

Римо обернулся, когда вокруг него стали падать куски мыла.

– Что ты делаешь? – осведомился он, когда у него на плече оказалось полотенце с надписью «Холидей Инн».

– Ищу контракт между Домом Синанджу и императором Смитом. Посылая мне «Мери Хартман, Мери Хартман!» вместо «Молодой и дерзновенный», они нарушают наше соглашение. Если они не ценят мои услуги, то я сочту за благо подать в отставку, пока не случилось худшее.

Римо подошел к сундуку, в котором копошился Чиун.

– Возьми себя в руки, папочка. Произошла ошибка. Они ведь, кажется, больше не совершили ничего предосудительного, или я ошибаюсь?

Чиун проворно выпрямился, на его пергаментном лице появилось выражение притворного удивления.

– Они мне прислали тебя, – прокудахтал он, после чего снова согнулся над раскрытым сундуком. – Хи-хи-хи! – засмеялся он. – Они прислали мне тебя, скажешь, нет? Хи-хи-хи!

Римо начал собирать разбросанные предметы, которые усыпали пол комнаты, словно осенние листья землю после ливня.

– Постой, постой, папочка. А это что такое? – Римо поднес к свету бутылочку. – «Сиграмс»? Угощение от «Америкен эрлайнз»? А это что? – подобрал он вторую бутылочку – «Джонни Уокер», черная этикетка? На память об «Истерн эрлайнз»? Отлично. А это смирновская водка – благодарим за то, что вы выбрали ТВА?

Чиун оторвался от сундука, всем своим видом напоминая медленно распускающийся бутон невинности.

– Никогда не известно, когда эти штучки могут пригодиться, – пояснил он.

– Мы же не пьем. Так, а это что такое? Спички из ресторана «Времена года»? Зубочистки? Господи, а вот этим мятным конфетам лет пять, не меньше!

– Мне их подарили, – сказал Чиун, – и я счел неудобным отказываться.

Римо поднял последнюю находку.

– А откуда пепельница с надписью «Чинзано»?

Чиун обернулся, и на лице его отразилось легкое недоумение.

– Пепельницы не помню. Она, случайно, не твоя? Ты, часом, не провозил контрабандой свое барахло вместе с моими сокровищами?

Римо снова повернулся к телеэкрану и сказал:

– А я-то никак не мог понять, чем набиты твои сундуки. Оказывается, все эти годы я таскал с собой мелочную лавку.

– Я не могу найти контракт, – объявил наконец Чиун, – а стало быть, я лишен возможности разорвать его и удалиться от дел. Дело в том, что для меня слово чести – святыня, чего никак нельзя сказать ни о тебе, ни об этом сумасшедшем Смите.

– Да, да, – сочувственно покивал головой Римо.

– Тем не менее я должен принять меры, чтобы положить конец этим безобразиям. Смит должен увеличить жалованье Синанджу и впредь посылать настоящие записи настоящих сериалов.

– Будет тебе, папочка. Синанджу получает от нас столько денег, что можно покрыть кровлей из платины ваши хибары.

– Золотом, а не платиной, – поправил Чиун. – Они платят нам золотом. И в недостаточных количествах. Нам никогда не хватает. Ты не помнишь страшное бедствие, которое посетило нашу маленькую деревеньку несколько лет назад?

– Вам платят в количествах, вполне достаточных, – возразил Римо, зная, что его возражение не помешает Чиуну в тысячный раз пересказать легенду о Синанджу, маленькой рыбацкой деревушке в Корее, жителям которой приходилось выступать в роли наемных убийц, чтобы побороть нищету, заставлявшую их топить детей в бухте, так как они не имели возможности прокормить их.

Из столетия в столетие Мастера из Синанджу преуспевали в своем ремесле. Во всяком случае, с финансами у них было неплохо. А лучше всех шли дела у Чиуна, нынешнего Мастера. Даже несмотря на инфляцию.

– Достаточно или недостаточно, – закончил Чиун, – но небеса все те же, моря все те же, и Синанджу остается такой же, какой была всегда.

Римо попытался подавить зевоту и сказал:

– Хорошо. Отлично. Можно, я немножко посплю? В ближайшее время Смитти выйдет с нами на связь. А пока надо отдохнуть.

– Да, сын мой. Можешь поспать. Как только мы примем меры, чтобы оградить других от пагубного воздействия этой «Мери Хартман, Мери Хартман».

– Мы? – откликнулся Римо уже с кровати. – А, собственно, почему мы?

– Мне нужен ты, – пояснил Чиун, – потому что требуется грубая физическая сила. – Чиун подошел к письменному столу, выдвинул ящик и вытащил оттуда бумагу и ручку. – Я хочу знать, кто несет ответственность за появление «Мери Хартман, Мери Хартман», – сказал он.

– Думаю, что это Норман Лир, Норман Лир, – отозвался Римо.

Чиун кивнул и сказал:

– Я слышал об этом человеке. Он приложил немало усилий, чтобы погубить американское телевидение. – Чиун взял бумагу, ручку и, подойдя к Римо, положил и то и другое ему на живот. – Сейчас я продиктую письмо, – сказал он.

Римо издал звук, похожий на рычание, а Чиун опустился на коврик в позе лотоса.

– Ты готов? – спросил Мастер Синанджу.

– Готов, – буркнул Римо.

Чиун прикрыл глаза и положил ладони на колени.

– Дорогой Норман Лир, Норман Лир, – произнес он. – Берегись! Подпись: Чиун.

Римо выждал паузу, затем спросил:

– «Искренне Ваш» добавлять не будем?

– Я завтра проверю, все ли там верно, а потом ты его отправишь, – сказал Чиун и, сидя с прямой спиной на соломенном коврике, погрузился в первую стадию сна.

Зазвонил телефон. Римо задумался, не ему ли звонят. Слишком много телефонных звонков раздавалось ночью. Римо слышал их через стены. Он также слышал, как пробирается где-то между стен мышь, совершая марш-бросок по внутренностям здания. За мышкой никто не гнался, потому что других звуков Римо не услышал.

В ночи раздавалось немало разных звуков. Полной тишины не бывает. Для Римо вот уже десять лет не существовало такого понятия, как тишина. Любители мяса и воины спят, отключив мозги. Но это не сон, а потеря сознания. Настоящий сон дает отдых голове и телу, позволяет быть в курсе того, что происходит вокруг. Такой сон отключает сознание не более, чем отключает дыхание. Да и зачем такое отключение?

Первобытные люди, возможно, так и спали. Но их потомки устроены по-другому. Большинство из них спят как бревна. Но, как учил Чиун, позволять себе такой сон означало просто-напросто умереть раньше срока. А потому Римо слышал во сне все, что происходило вокруг. Это все равно как слышать музыку за стеной. Он слышал все, но не принимал участия. Итак, зазвонил телефон. И когда Римо понял, что он звонит слишком громко, а стало быть, не за стеной, а в этой комнате, то встал и снял трубку.

Поднося трубку к уху, услышал, как забормотал Чиун:

– Неужели этот чертов телефон должен звонить час, прежде чем ты пошевелишься?