Андрей Воронин - Над законом

– Ну, вот как с ним разговаривать? – пожаловался он. – Ничего от него не утаишь.

– Давай, давай, – ободрил его Мещеряков. – Сам заварил, сам и расхлебывай.

Сорокин снова вздохнул. Илларион молча смотрел на него, рассеянно вертя в пальцах рюмку. Мещеряков почему-то принялся вдруг разглядывать потолок.

– Потолок у тебя красивый, – сказал он ни с того ни с сего. – Сам делал?

Илларион промолчал, по-прежнему глядя на Сорокина.

– Короче говоря, – сказал Сорокин, – позавчера в своем кабинете ударом ножа в спину убит старший лейтенант Стеблов.

– Какой еще Стеблов? – не понял Илларион.

– Ну, тот усатый участковый...

– Архипыч? – Илларион сильно подался вперед. – Как это случилось?

– У него забрали пистолет. По виду – типичное нападение с целью захвата оружия. Следов борьбы никаких. Видели двоих – здоровенного блондина и майора милиции. Видимо, майор отвлекал, а блондин подоспел сзади с ножом. Приехали они на 'форде' с московскими номерами. 'Форд' числится в угоне.

– Что-то чересчур сложно, – сказал Илларион. – Слишком много телодвижений из-за одного пистолета. И московские номера...

– Вот именно, – согласился Сорокин. – Сдается мне, что охотились они за информацией, а пистолет – для отвода глаз.

– Какую же информацию мог им дать сельский участковый?

– А ты как думаешь? Дай волю фантазии.

– Ты хочешь сказать, что они искали меня?

– Я хочу сказать, что они тебя уже нашли.

– Так... Слушай, я все как-то забываю тебя спросить: а что у тебя с тем делом?

– А ничего. Сидит, понимаешь, сволочь, по шею в ворованных баксах и смеется прямо в лицо, а мне его зацепить не за что.

– Да, полковник, зацепки твои я.., того...

– Было дело. Да я не в обиде. Ты большое дело сделал, капитан. Только вот как этого гада зацепить, ума не приложу.

– А кто такой?

– Директор того самого завода. Летов Игорь Николаевич. Я так понимаю, что он-то тебя и ищет.

– Что?! Он? Собственной персоной?

– Да нет! За его деньги можно и нанять кого-нибудь.

– Интересное кино, – Илларион встал и прошелся по комнате, трогая мебель.

– Я могу выделить охрану, – сказал Сорокин.

– Ой, – откликнулся Илларион.

– В конце концов, наши ребята тоже могли бы подежурить, – осторожно предложил Мещеряков.

– Как трогательно, – сказал Илларион, и Мещеряков увял. – Какая забота, полковники! Вас самих не тошнит? С чего бы это вдруг? Охрана ваша мне не нужна. Вы мне лучше скажите, откуда этот ваш Летов про меня узнал.

– Возможно, ему намекнули, – сказал Сорокин.

– Вот как? Намекнули... Кто же, если не секрет?

– Не секрет. Я ему намекнул.

– В общем-то, я так и думал. Ясное дело: его надо было выманить из норы. На живца, так сказать. Только почему ты, Сорокин, прямо ему не сказал: так, мол, и так, вот тебе фамилия, адрес и фотография, иди и возьми его, если ты такой крутой...

Ну, позвонил бы мне, предупредил... И на коньяк не пришлось бы тратиться, и Архипыч был бы жив.

Всего-то полгода ему до пенсии оставалось...

– Зря ты так, – тяжело играя желваками, сказал Сорокин. – Кто же знал, что эти сволочи старика не пожалеют? В толк не возьму, зачем они его убили.

– Ты еще скажи спасибо, что не пытали. Видно, нашелся среди них один умный, догадался начальством прикинуться, не поленился. А могли бы просто включить утюг.

– Ну, понес, – протянул Мещеряков.

– На войне как на войне. Архипыч твой, между прочим, тоже погоны носил.

– У-ух-х, полковники, – сквозь зубы сказал Илларион и сильно ударил кулаком по укрепленному на стене спилу старой липы, служившему мишенью для метания ножей. – Что же это вы делаете, а? И, главное, как спелись... Будто всю жизнь вместе. Быть вам депутатами, не иначе.

– Опять оскорбления, – поморщился Мещеряков. – Тебе не кажется, что ты много себе позволяешь? Слишком много ты нянчишься со своей хваленой совестью, Забродов! Есть такое слово – долг.

Слыхал ты его когда-нибудь?

– Я в отставке, – сказал Илларион, – и никому ничего не должен. Тем более вам.

– Зато мы на службе, – сухо сказал Мещеряков. – И, как на войне, делаем что можем.

– Моими руками.

– Твоими руками. Можешь считать себя мобилизованным. Когда ежедневно гибнут люди и летят на ветер миллиарды – это что, по твоему, нормально? Что по этому поводу говорит твоя совесть?

А не ты ли спокойно подставил ту несчастную девчонку, когда потребовалось? Не кривись, не кривись! Давай начистоту! Ты, боевой офицер, инструктор спецназа, профессионал, будешь говорить мне, что жизнь одного никудышного мента важнее, чем успешное завершение этого дела? Ведь Летов не один – их тысячи, и каждый сосет, как пиявка, и они будут сосать, пока не высосут все досуха.

– Ч-черт, – выругался Илларион и метнулся к книжным полкам. – Вот, – он положил ладонь на матово поблескивающие корешки, – все это написано величайшими умами человечества. И все они сходятся в одном: самая завалящая жизнь дороже тысчи тонн платины. Дороже, понимаете?

– Но?.. – вставил Мещеряков.

– Правильно – но!.. Но боевой устав спецназа говорит совсем другое. Я всю жизнь пытаюсь свести здесь концы с концами, и никак не получается.

– Что ж, посиди, подумай, – тяжело вставая, сказал Сорокин. – Торопить не будем.

– Правильно, – глядя в окно, сказал Илларион. – Киллер поторопит.

– Тьфу на тебя, – сказал Мещеряков. – Пошли, Сорокин.

– Коньяк заберите, полковники, – не оборачиваясь, сказал Илларион.

С утра дождя не было, и даже асфальт чудесным образом подсох – на светло-сером фоне только кое-где темнели сырые островки с прилипшими затоптанными листочками – уже желтыми, хотя большинство деревьев еще могло похвастать поношенным летним обмундированием. Светало с каждым днем все позже, и Илларион возвращался с утренней пробежки в сереньком сумраке, слабо разбеленном экономным светом фонарей. Приветствуя на бегу знакомых собачников, он обогнул цементную чашу фонтана и по центральной аллее сквера направился в сторону дома. Сегодня собачникам было на что посмотреть: время от времени он сворачивал в сторону и с разбега перепрыгивал через садовые скамейки, давая выход все еще бурлившему внутри раздражению. Вчерашний разговор разбередил душу. Кроме того, Иллариону было просто обидно, что его использовали вслепую. Меньше всего его волновало предполагаемое нападение киллера: кто предупрежден, тот вооружен, так что волноваться следовало не ему, а наемному убийце.

В конце концов Илларион решил временно принять в качестве руководства к действию именно боевой устав, а не творения великих гуманистов прошлого и настоящего. Чем могли ему помочь в сложившейся ситуации Фолкнер и Кампанелла?

Он немного задержался, чтобы сделать несколько дополнительных упражнений – накопившаяся энергия требовала выхода. Злость понемногу проходила – в конце концов, Сорокина можно понять.

Больно царапало то, что в этом оказался замешан Мещеряков, хотя его позиция тоже была вполне оправданной – полковник всю жизнь общался с людьми, готовыми в любую минуту шагнуть в огонь.

Илларион был одним из таких людей, и история с молоденькой сельской учительницей Викой Юрьевой подтверждала это на сто процентов. Она ведь выжила по чистой случайности, и это лежало на совести Забродова тяжким грузом. Слава богу, что все обошлось, подумал Илларион, перебегая дорогу.

Слева от него внезапно взревел двигатель и завизжали шины. Забродов резко повернул голову и увидел темно-синюю 'девятку', которая, стремительно оторвавшись от тротуара, с пугающей скоростью приближалась к нему. Он был внутренне готов к подобному повороту событий и потому успел отскочить в сторону. Машина вильнула, пытаясь все же зацепить его, но этот фокус был рассчитан на бизнесмена с брюшком и портфелем, одетого в длиннополое пальто, а не на инструктора спецназа – Илларион легко увернулся, успев в долю секунды заметить опущенное стекло задней дверцы и вороненый ствол автомата из окна.

Завизжали тормоза и снова заревел двигатель – 'девятка' подала назад, выводя автоматчика на позицию. Илларион быстро огляделся и нырнул под прикрытие стоявшего поодаль старенького 'ниссана'. В глаза бросилось выписанное объемными металлическими буквами на забрызганном грязью багажнике название модели – 'синяя птица', показавшееся Иллариону до смешного нелепым в приложении к этому ржавому одру едва ли не двадцати лет от роду.

Улица наполнилась грохотом, и по 'синей птице' забарабанили автоматные пули. Илларион мимоходом пожалел владельца машины и выхватил из кармана свой бельгийский револьвер – кто предупрежден, тот вооружен.

Автоматчик, как видно, был большим поклонником гангстерских боевиков – он с тупым упорством поливал огнем несчастный 'ниссан', как будто надеялся количеством выброшенного на ветер свинца компенсировать недоступность мишени.

Наконец, магазин 'Калашникова' опустел, поскольку тридцать патронов – это совсем немного, а это был все-таки не кинобоевик. В наступившей тишине стал отчетливо слышен плеск бензина, вытекавшего из простреленного бензобака 'синей птицы'. Илларион понял, что пора менять позицию, пока птица не взлетела в небо на огненных крыльях, – теперь было достаточно одной искры, чтобы это произошло.