Юрий Черняков - Чудо в перьях

Наконец Борис Моисеевич что-то понял. Тронул чуть слышно смычком струну… Только почему «Смерть Озе»? Голова моя стала покачиваться в такт, поплыли руки. И слезы потекли из глаз — редкие и жгучие… Вот теперь взять, зажать в кулак мелодию и выдавливать из нее все страдания — настоящие и предстоящие!

Публика ошеломленно молчала, когда все кончилось. Вот теперь бы вне программы «Лакримозу» Моцарта. Чтобы добить ее, ненавистную толпу, готовую расплатиться за искусство деньгами, как за новомодное средство для убийства времени.

И опять Борис Моисеевич меня понял. Он кивнул, и я повел слабым движением руки мой хор, подчинившийся мне с первых же тактов.

Они следовали всему, что переживала моя душа. Безропотно, с бледными, стертыми лицами, завороженно следя за выражением моих губ и глаз.

…«Я подчинил их своей воле!» — радовался я, кланяясь своим рабам, столпившимся перед сценой и без устали аплодировавшим мне. Они не знают, да и зачем им знать, что они в моих руках лишь средство для преодоления собственного рабства. Что, подчиняя их себе, я испытываю иллюзию, что стал свободным. Пусть ненадолго, но уже за одно это я должен их не только презирать, но и быть благодарным…

Я кидал цветы обратно в толпу и вдруг увидел, что букет попал в лицо одному из «братков», стоявшему недвижно со скрещенными на груди руками. Я посмотрел, кланяясь, по сторонам и увидел еще пару таких же, неподвижных и суровых, со скрещенными на груди руками.

Заметить их было нетрудно, настолько выделялись их лица среди других, сияющих и благодарных.

Мне даже показалось, что один из них поманил меня со сцены пальцем… Я ушел со сцены за кулисы, вытер полотенцем обильный пот. Старался ни на кого не смотреть, хотя физически чувствовал немое восхищение своих товарищей.

Я спустился вниз, где меня уже ждали в машине. Я сел туда к ним, не дожидаясь приглашения. Они также молча сели с боков.

— Вы знаете, Павел Сергеевич, куда и за что? — спросил, не поворачиваясь, сидевший рядом с водителем. — Вы ведь нас ждали, не так ли?

— Только побыстрее! — раздраженно сказал я. — Поверьте, я устал сегодня как никогда!

— Небольшие формальности, — кивнул сидящий впереди. Кажется, я его видел впервые. Чего не могу сказать о притиснувшихся ко мне «братках».

— Вы сегодня замечательно дирижировали! — мечтательно сказал все тот же говорун. — Как никогда.

— Спасибо, — поблагодарил я. — А ваши товарищи такого же мнения? По-моему, им не очень понравилось.

— Умник, — сказал тот, что справа. — Еще острит.

— Балабин! — грозно сказал впередсмотрящий. — Прикуси язык.

— Значит, не нравится, — сказал я. — Ни музыка, ни мое поведение.

— Напрасно так о нас думаете, — буркнул сидящий слева, когда машина стала заворачивать на площади за спину Основоположнику органов. — Плохо вы о нас думаете. Еще хуже знаете. Но это дело поправимое.

Меня провели в просторный кабинет, где уже сидел, скрючившись, Радимов. Из-за огромного стола вскочил и подбежал навстречу, протягивая руки, толстячок с полковничьими погонами и восторженным лицом.

— Я все знаю! — крикнул он. — По нашим сведениям, феерический успех! Очень, очень жалею, что не смог там быть. Простите, что не представился. Полковник Коротченко Владислав Янович, верный поклонник вашего таланта. Коллекционирую все записи вашего хора с оркестром… Прошу!

Он указал на стол, за которым уже сидел хозяин. Там были расставлены напитки, фрукты, дымился в чашечках кофе.

— Еще не остыло, нет? Но тогда вы сами виноваты! Вернее, публика, не пожелавшая вас отпускать!

Впередсмотрящий вежливо кашлянул.

— Просто не знали, что делать, — сказал он. — Невозможно было подступиться. Но товарищ Уроев проявил гражданское понимание стоящих перед нами задач и сам принял посильное участие, сев в оперативную машину. Прошу учесть при дальнейшем разбирательстве.

— Да, да, конечно! — подхватил полковник, прижав руку к сердцу. — Сердечное спасибо вам, Аркадий Иванович. И вы свободны!

Радимов тоскливо смотрел в окно. Похоже, никак не отреагировал на мое появление.

— Ну вот! — сказал Владислав Янович, сев по-простому с нами рядом за столик, когда мой конвоир вышел. — Наконец-то! Я хотел сказать, наконец мы собрались все вместе! Андрей Андреевич, а почему вы не пьете? Угощайтесь, прошу вас!

— Где-то я слышал ваш голос, — сказал я, уминая пирожное. — Вот где?

— Не буду вас томить! — сказал хозяин кабинета. — Да, да, по глазам вижу, вы угадали, тот самый, что обеспечивал анонимность телефонных переговоров Андрея Андреевича!

Я посмотрел на хозяина. Никаких эмоций. Небритый, опустившийся, постаревший.

— Я понимаю, Павел Сергеевич, как вы устали, все-таки столько переживаний, бессонная ночь, такая для всех нас потеря…

Его лицо стало нестерпимо печальным и задумчивым, как если бы он сам себе дал установку на минуту молчания.

— А, все пустое перед лицом вечности! — встряхнулся он. — Но, увы, есть проблемы, которые мы не можем откладывать именно из-за скоротечности времени… Павел Сергеевич, родненький! Помогите нам уговорить Андрея Андреевича вернуться к своей супруге! В лоно семьи, где ему созданы наилучшие условия для работы и проживания! Ведь неудобно перед мировым общественным мнением! Что ж получается? Признанный лидер великой державы, отказавшийся от всех постов по состоянию здоровья, просто для всех исчез! И это в такое время, когда во всем мире растет интерес к его идеям! И мы только сейчас начинаем понимать весь потенциал и масштаб этой личности! А воплощать, дорогой Андрей Андреевич, ваши идеи, кроме вас, некому! Да, да, сегодня так и стоит вопрос. И мне поручено руководством, — он указал на потолок, — просить вас! Побудить вас! Вернуться домой!

— Для чего? — хрипло спросил Радимов. — Консультировать? Без меня не справятся?

Полковник запнулся, приоткрыл рот. Думаю, он впервые услыхал сегодня хозяина.

— Как для чего, Андрей Андреевич? Вы прекрасно знали, ступив на эту стезю, что перестали себе принадлежать! И что ваше драгоценное здоровье — отныне народное достояние. И мы не можем вам позволить так с собой обращаться.

— Я не хочу… — с мукой во взгляде протянул Радимов. — Не хочу к ним возвращаться, не хочу их всех видеть… Ну их к черту! Я ушел, я все им отдал и оставил! И все забыл. Я не собираюсь писать никаких мемуаров, давать интервью или кого-то разоблачать. Так и скажите им!

Он показал подбородком туда же, куда перед тем хозяин кабинета указывал пальцем.

— Нельзя, нельзя так! — воскликнул Владислав Янович, зажав уши руками. — Даже слушать не хочу! И это в то самое время, когда в разных слоях крепнет убеждение, что вас следует вернуть к кормилу власти? Вы посмотрите, какие разительные перемены происходят в вашем Крае, особенно в сельском хозяйстве. Вот тут для меня подготовили табличку… Таких привесов и надоев наша страна никогда не знала!

Он помахал перед нами красиво оформленной таблицей.

— А ваша футбольная сборная как воспряла с вашим возвращением? Опять всех обыгрывает под ноль! Я просто восхищен ее игрой, хотя и болею за команду моего родного ведомства.

— У вас есть пыточная? — спросил хозяин.

— Не понял! — свел брови Владислав Янович.

— Ну, пыточная… В подвале где-нибудь. Ведь есть, наверно?

— Вы о чем, Андрей Андреевич? Вы, как высший руководитель… Вы лучше меня знаете, что мы давно и с негодованием отвергли позорную практику физического воздействия на допрашиваемых!

— И заменили ее на моральную, — вставил я. — Ну не хочет к вам Андрей Андреевич! Я понимаю, что такого вы не можете себе представить. Все хотят туда, а не оттуда. И все-таки постарайтесь. Что бывают исключения, подтверждающие заученные вами правила!

Он уставился на меня светлеющими от напряжения глазами. Лоб покрылся испариной. Кажется, он впервые растерялся.

— Отведите меня в пыточную! — заладил хозяин. — И спросите под пытками, что я знаю! Я вам отвечу: ничего! Все забыл. Ни шифры, ни коды, ни кто что кому сказал и как при этом посмотрел! У кого в каком банке и сколько. Ничего не помню. Забыл, как только оттуда ушел. А вот вернусь — обязательно все вспомню! Вы же знаете меня.

— Скажите, Павел Сергеевич, — обратился ко мне полковник Коротченко. — Почему мы, три интеллигентных человека, не можем никак друг друга понять и поладить?

— Значит, кто-то из нас не вполне интеллигентен, — сказал я. — А кто именно — вам виднее. У вас профессия такая — квалифицировать и классифицировать.

Он с минуту поглядывал на нас исподлобья, потом посмотрел на часы.

— Ну ладно. Не хотите, как хотите. Попробуем иначе. — И нажал какую-то кнопку на своем пульте. И почти сразу в кабинет вошла Ирина. Села, не поднимая ни на кого глаз.