Грег Кайзер - Самая долгая ночь

— Нет, бош, он поедет со мной.

— И я тоже, — заявил Каген, и дуло его «стэна» медленно переместилось в пространство между двумя членами команды и теперь смотрело прямо на Спарка. Маус не сомневался, что Спарк это видел. — Вы не бросите меня здесь. Тем более, после того, что я сделал.

— А на кой черт ты мне сдался? Бош он всегда бош, — произнес Спарк. — Значит, ты решил меня укокошить? Томми, Барри! — рявкнул он.

— Джек, я не могу, между нами матросы, — возразил Томми.

— Да мне наплевать, между они или где-то еще! — рявкнул Спарк. — Делай, что тебе велено, слышишь?

— Джек, — произнес Томми. Похоже, что ганеф был поумнее своего босса или по крайней мере не такой сумасшедший. Он не стал стрелять.

— Мексиканская дуэль, Джек, — сказал Маус. — Вот что мы имеем.

Он все еще не оставлял надежды, что сумеет найти выход из этой ситуации и посадит людей в лодки. Ведь разве он не мастер находить выход из любых ситуаций?

— Чем дольше мы тянем резину, тем ближе к нам немцы, — произнес Каген. Маус тоже обратил внимание, что треск выстрелов по ту сторону дамбы сделался громче. — Времени на погрузку у нас нет. Так что давай-ка поскорее свалим отсюда. Ты и я, на твоем катере.

— Чертов бош, да ссал я тебе в глотку, — огрызнулся Спарк и неожиданно умолк. Маус посмотрел туда, куда был устремлен его взгляд.

С пирса сошел силуэт, едва ли не тень, такой тонкий, что в тусклом свете луны его можно было принять за темную линию, и сделал пару шагов в сторону Кагена. Тот стоял спиной, но тень шагала неслышно, наверно, потому, что была такой легкой и тонкой. Затем от темной линии отделилась другая, и Маус понял, что это рука.

— Je hebt mijn Rachael achtergelaten,[36] — сказала Вресье. В руке у нее был тот самый допотопный «люгер», который ей в поезде дала Река, сказав, что он предназначен для немцев.

Раздался выстрел, и Каген рухнул в грязь. Вресье бросила пистолет. Томми подошел к ней, поднял «люгер», поддел Кагена мыском ботинка и перевернул. На немецком мундире расплылось темное пятно. Каген был жив, впрочем, жить ему осталось недолго, подумал Маус. Все, твой счет окончен.

Река не проронила ни слезинки. Она стойкая. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. В отличие от нее Маус почувствовал на глазах предательское пощипывание. Ну, кто бы мог подумать!

Впрочем, она не собиралась облегчать ему жизнь, но с другой стороны, в этом была она вся.

— Я хочу увидеть Америку, — сказала Река негромко. Она поняла его выбор, поняла, несмотря на всю околесицу, которую нес Спарк. Еще бы, с ее-то мозгами.

Он вновь посмотрел куда-то ей через плечо, на столпившихся у пирса людей, на Симона, которого было несложно заметить по блестящей лысине и темноволосой девчушке, которую он держал на руках. Причина. Ему нужна причина. Он ждал, как в тот день на Канале, когда он приставил «смит-и-вессон» к лицу Тутлса, но на курок так и не нажал. Но сейчас это было другое ожидание. Сейчас он тянул время, чтобы придумать причину. Оправдание тому, почему он должен пожертвовать сотней, ради спасения всего одной.

Одна или сто? Сто или одна?

— Джек, нам пора! — напомнил боссу Томми.

Он посмотрел на Реку, и слезы в его глазах превратились в крупные капли, готовые вот-вот скатиться по щекам. Тягостные мысли безжалостно разрывали ему сердце на части. Так ему никогда еще не было тяжко.

— Давай, решай поживее! — поторопил его Спарк.

Он не смел посмотреть ей в глаза. Река взяла его за руку и, сомкнув пальцы вокруг его запястья, крепко сжала.

— Прошу тебя, не бросай меня, Леонард. Я не хочу… — она не договорила, и он почувствовал, как дрожат ее пальцы.

— Эй, жид, кому говорят! — крикнул Спарк.

— Берите ее, — произнес он, обращаясь к Спарку. — А я остаюсь, Джек. Лански даже не узнает, что произошло здесь. И не будет тебе мстить.

— Да ты ничего не понял, я смотрю. Мне как раз таки хочется, чтобы он узнал. Какой же это урок, если он ничего не значит?

Маус посмотрел на берег. Он пытался сказать ей, что выходит из игры, именно поэтому ему и нужны были деньги. Когда-то нужно начинать другую жизнь. Но, боже, как это нелегко, и от этой мысли у него разрывалось сердце.

— Прости меня, слышишь, прости, — произнес он, обращаясь к Реке, как можно тише, чтобы Спарк его не услышал.

— Да или нет, еврей, говори, да или нет! — прогромыхал трубный глас Спарка.

— Ты любишь меня, Леонард? — спросила она еле слышно.

— Да, — произнес он в ответ на оба вопроса. Слово сорвалось с его губ, и он едва не подавился им словно твердым комком, и даже испугался, что его сердце на мгновение прекратило биться.

Он посмотрел ей в глаза, и на этот раз не смог солгать.

— Я люблю тебя.

— Барри, Альф, Регги! Помогите им сесть в лодки, всего одной сотне. Смотрите, перечитайте по головам, — прогремел у него за спиной голос Спарка, и Маус увидел, как три ганефа направились в сторону людей на берегу.

— Пусть твоя мама прочтет за меня кадиш, хорошо, Леонард? — попросила его Река. — Если ты ей обо мне расскажешь, она наверняка захочет это сделать. Потому что больше некому…

— Я сам прочту, — прошептал в ответ Маус. — Каждый день, обещаю тебе.

Она дотронулась до его щеки и смахнула с нее слезу.

— Не плачь, Леонард, — ее голос звучал гораздо тверже.

— Называй меня Маус, — тихо произнес он и прикоснулся к шраму у нее на виске.

— Я люблю тебя, Маус, — сказала она и положила свою руку поверх его. На какой-то миг она оказалась в его объятьях, и он прижал ее к себе, вдыхая ее запах, и ее темные волосы все еще были влажными от дождя.

А затем ганеф по имени Томми схватил его за рукав и потащил прочь от женщины, которая стоила ста человек.

Он — гауптштурмфюрер Пройсс, офицер отдела IV B-4 службы безопасности, отдела по делам евреев, повелитель жидов, вождь их амстердамского племени. Он все это помнил, когда пришел в себя. В голове, в такт биению сердца, пульсировала жуткая боль. Сначала он поднялся на колени, а когда нащупал рядом с собой в мокрой траве свой «вальтер», то встал и на ноги. Его брюки были сырыми, а мигрень давала о себе знать со всей яростью.

По мере того как в голове слегка прояснилось, Пройсс бросил взгляд через дамбу и увидел, как на воде, за пирсом, качаются две рыбацкие лодки. Рядом с ними шла еще одна, длиннее и более изящных очертаний, издали похожая на субмарину, моторный торпедоносный катер, какие имелись в распоряжении кригсмарине и которые по идее уже давно должны были быть здесь, но так и не появились. Эти три уходили в море, вместе с его евреями.

Впрочем, нет, не со всеми. Пройсс бросил взгляд на основание дамбы, и увидел там черную людскую массу, как минимум несколько сот человек. Они ждали его. Он сам, если нужно, поведет их за собой, туда, где им полагается быть.

Не обращая внимания на редкие выстрелы у себя за спиной, Пройсс, зажав в руке «вальтер», начал спускаться вниз по дамбе. Как только он дошел до евреев, те расступились, дав ему проход. Словно море перед Моисеем, подумал Пройсс и улыбнулся этой мысли.

Ему не было страшно. Эти евреи были безоружны. Он обвел стволом «вальтера» образовавшееся вокруг его пространство.

— Живо назад на дамбу! — скомандовал он по-голландски и помахал пистолетом. — Грузовики доставят вас назад в Вестерборк.

Он не привык разговаривать с евреями, и, возможно, подумал он, это была одна из причин, почему они не сдвинулись с места. Тогда он нацелил на них свой «вальтер» и нажал на спусковой крючок. Темный силуэт покачнулся и, отделившись от остальной массы, упал на землю.

Тогда он выстрелил еще раз, и это привело их в движение. Те, что стояли ближе, отшатнулись назад, и кое-кто с самого края принялись карабкаться на дамбу.

— Вам нечего бояться! — кричал Пройсс. — Вас всего лишь перевозили в Германию, где вам предстояло трудиться во славу великого рейха! Вот и все! — добавил он для пущей убедительности. Нет, он конечно же лгал, но ложь всегда срабатывала.

Из круга ему навстречу выступил невысокий мужчина, в пальто и без шляпы, это все, что Пройсс смог разглядеть в тусклом свете луны.

— На место! — скомандовал Пройсс, но человек его не послушался. Вместо этого он сделал шаг, затем еще, и Пройсс разглядел узкое лицо и очки на тонкой переносице. Он повторил свой приказ, на этот раз по-немецки. — Zuruck, bleib zuruck, du Saujude![37]

Но даже это не остановило еврея, и Пройсс нажал на спусковой крючок. Сначала он промахнулся, но второй выстрел попал в горло еврею в очках. Взмахнув руками, тот повалился на землю.

Кто-то швырнул в Пройсса комок грязи, и та заляпала ему мундир и забрызгала щеку. Какой-то еврей наклонился, чтобы зачерпнуть пригоршню земли, и Пройсс выстрелил. Однако в него тут же попал еще один ком грязи, на этот раз в плечо и в лицо, почти в рот. Грязь воняла морем и была солоноватой на вкус словно протухшая устрица.