Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах

Куонеб умолк.

Под вечер он снял свой новый песенный барабан с колышка, тихо поднялся на вершину скалы и запел:

На асамукские леса спустилась ночь. Куонеб с Рольфом ужинали копчёной свининой с фасолью, запивая её чаем, — индеец вовсе не отвергал такие дары белых. Внезапно с равнины донеслось странное тявканье. Скукум вскочил и заворчал. В ответ на вопросительный взгляд Рольфа Куонеб сказал:

— Лисица! — и прикрикнул на Скукума.

«Яп-юрр, яп-юрр! Юрр-юуу, юрр-юуу!» — вновь и вновь раздавалось в сумраке.

— А добыть её нельзя? — азартно спросил начинающий охотник.

Куонеб покачал головой:

— Мех сейчас плохой. А это самка, и у неё на склоне нора с лисятами.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю, что это самка, потому что она говорит: «Яп-юрр».

Самец сказал бы: «Яп-юрр».

А про лисят я знаю потому, что в эту пору все лисицы приносят детёнышей. И самая ближняя нора — на том холме. У них ведь у всех есть свои охотничьи участки, и они блюдут границы. Если чужая лисица вздумает поохотиться в угодьях этой пары, ей прежде придётся вступить в драку с хозяевами. У всех диких зверей так. Каждый владеет своим участком и там вступит в бой с чужаком, от которого в любом другом месте сразу убежит. Он знает, что прав, и это даёт ему силы. А тот знает, что не прав, ну и робеет.

Так рассуждал Куонеб, хотя, конечно, более сбивчиво, чем изложено здесь. Слушая индейца, Рольф припомнил случай, который теперь стал ему понятен.

Скукума, когда он ходил с Куонебом на хортоновскую ферму, всякий раз гоняла тамошняя собака, которая была и больше и сильнее щенка. Но однажды Скукум закопал кость под кустами у края равнины, а на следующий день туда явился ненавистный хортоновский пёс. Скукум следил за ним с подозрением и страхом, пока не убедился, что враг учуял спрятанную кость и вознамерился её откопать. Тут в Скукуме взыграл инстинкт: он ринулся вперёд, вздыбив шерсть на загривке, оскалив зубы, встал над своим тайником и сказал хотя и по-собачьи, но совершенно ясно: «Только через мой труп!»

И хортоновский пёс, привыкший помыкать золотистой дворняжкой, презрительно заворчал, почесался задней лапой, обнюхал соседний куст и, словно приходил сюда только для этого, удалился восвояси. Почему он утратил смелость, если не оттого, что чувствовал себя неправым?

Обдумывая это, Рольф спросил:

— По-твоему, значит, они понимают, что красть нехорошо?

— Да. Но только у тех, кто принадлежит к их племени. Лиса отнимет, что сумеет, у птицы, кролика или сурка, но обойдёт стороной охотничий участок другой лисицы. Она не полезет к ней в нору и не тронет её лисят, а если найдёт спрятанный запас пищи, помеченный другой лисицей, не прикоснётся к нему, разве что будет совсем уж подыхать с голоду.

— Но как они прячут свои запасы и как их метят?

— Обычно закапывают в мягкую землю под палой листвой. Ну а метят собственным запахом. Он у них сильный, и любая другая лисица его распознает.

— А волки тоже делают запасы?

— Да. Волки, пумы, белки, сойки, вороны, совы, мыши — все устраивают склады, и у каждого есть свой способ, как их метить.

— Ну а если лисица наткнётся на волчий склад, она обкрадёт его?

— Обязательно. Между лисицей и волком законов нет. Они всегда воюют между собой. Закон есть только между лисицей и лисицей, между волком и волком.

— Прямо как у нас, верно? Мы учим заповедь: «Не укради!», а потом, когда крадём землю у индейцев или корабли у французов, говорим: «Так это же сказано не про наших врагов! Красть у них — милое дело!»

Куонеб встал, чтобы подбросить хвороста в костёр, а потом вышел повернуть клапан над дымоходом, потому что ветер переменился и тяга стала плохой. Они ещё несколько раз услышали высокое «яп-юрр», а один раз крик повторился на более низких нотах, оповещая их, что лис тоже бродит где-то неподалёку в поисках добычи для своего потомства на холме.

Среди прочих ошибочных представлений об индейцах особенно упорно бытует убеждение, будто трудятся у них только женщины. Бесспорно, домашнее хозяйство ведут они, но всю тяжёлую, непосильную для женщин работу выполняют мужчины. Примером тому могут служить тяготы охоты, гребли, перетаскивания каноэ волоком, не говоря уж о множестве других обязанностей, вроде изготовления лыж, луков, стрел и тех же каноэ.

Обычно каждый воин сам делает свой лук и стрелы, а если, как часто бывает, кто-то станет особенно искусным мастером, то другие могут попросить его изготовить оружие и им, а взамен предлагают свои услуги в том, в чем сами его превосходят.

Преимущества лука перед ружьём заключаются главным образом в том, что стреляет он бесшумно, дешёв, а материал для стрел, в отличие от патронов, всегда под рукой. Да и меткость… Во времена Куонеба для охоты чаще всего употреблялись старинные гладкоствольные ружья с кремнёвым замком, и попасть из них в цель было ничуть не легче, если не труднее. Куонеб же умел делать отличные луки и отличные стрелы и отлично стрелял из ружья. Он раскладывал десять раковин и с расстояния в десять шагов разбивал их все десятью выстрелами. Но охотиться он предпочитал с луком, а ружьём пользовался в дни пролёта странствующих голубей или утиных стай, когда одним зарядом дроби можно было сбить десяток птиц.

Однако, из чего бы вы ни стреляли, закон один: упражняться в этом искусстве надо постоянно. И когда Рольф обнаружил, что Куонеб почти каждый день стреляет по цели, он тоже захотел попробовать.

Однако после двух-трёх попыток пришлось признать, что лук для него слишком тугой, и он упросил Куонеба снабдить его оружием и полным снаряжением лесного охотника. Из сухой пещерки в подножии обрыва, где хранились его запасы, индеец достал кругляк виргинского можжевельника. Некоторые предпочитают луки из веток гикори: они прочнее и реже трескаются, но им не хватает резкой упругости можжевеловых луков. Те посылают стрелу гораздо дальше, и она срывается с тетивы с такой быстротой, что за ней невозможно уследить глазом. Зато можжевеловый лук требует тщательного ухода, точно хрупкий механизм: натяните тетиву чуть туже — и лук сломается, натяните её без стрелы — и она лопнет, с такой силой он разогнётся; поцарапайте его — и он треснет, намочите его — и он потеряет упругость, просто положите его на землю — и он ослабнет. Но лелейте его — и он будет служить вам верой и правдой, лучше любого другого. Во всяком случае, в здешних лесах материала лучше не найти.

Красная сердцевина можжевельника окружена белой за́болонью[6], и лук получается двуцветный. Кругляк, достававший Рольфу до подбородка, Куонеб обтесал так, что с белой стороны он стал плоским, а с красной остался полукруглым, сужаясь от середины, толщиной и шириной в один дюйм, к обоим концам, где ширина составляла три четверти дюйма, а толщина равнялась пяти восьмым. Причём по всей длине белая и красная полосы были равны как по ширине, так и по толщине.

Тетиву Куонеб сделал из коровьего сухожилия, одного из тех волокон, которые пролегают по сторонам позвоночника, и привязал к луку для проверки. Когда он потянул её, сгибая лук (плоской белой стороной наружу), выяснилось, что нижняя половина сгибается больше, и индеец снял с верхней ещё несколько стружек, пока обе не согнулись одинаково.

Конечно, для этого лука подошли бы и стрелы Куонеба, но Рольфу требовался собственный их запас. Тут выбор материала был особенно богат. В старину индейцы срезали для них длинные прямые побеги зубчатой калины, но у Куонеба был железный топор, позволявший применить более выгодный способ. Ясеневый чурбак высотой в двадцать пять дюймов с прямым волокном индеец расколол пополам, потом продолжал колоть, пока не получил достаточное количество длинных лучин. Каждая была затем обтёсана в абсолютно прямую гладкую круглую палочку в четверть дюйма толщиной. К концу каждой, сделав на ней предварительно глубокую зарубку, Куонеб привязал три половинки расщеплённых гусиных перьев и занялся изготовлением стрел с тремя видами наконечников. Сначала стрелы для стрельбы по мишеням. У них он просто заточил второй конец и обжёг его для твёрдости в огне костра. Конечно, лучше было бы надеть на них стальные конические колпачки, но их у Куонеба не было. Затем он сделал обычные охотничьи стрелы с зазубренными стальными наконечниками, которые покупались готовыми или изготовлялись собственноручно из обручей для бочек. Ими можно было добывать ондатр, а с близкого расстояния — уток и оленей. И наконец, стрелы с большими круглыми деревянными наконечниками. Ими били рябчиков, перепелов, зайцев и белок, но заодно они служили прекрасным средством для воспитания собак — и собственной, когда она нарушала правила поведения на некотором расстоянии от хозяина, и чужих, если те угрожающе рычали.