Про Чира и других - Земкаюс Жанна Михайловна

Мы с дочкой живем в северном сибирском поселке, где дома построены из бревен и тротуары тоже деревянные. Вокруг поселка густой лес, есть и речка. Наш дом стоит на самом ее берегу.

— Счастливая, — завидуют ребятишки моей Аленке, — у воды живешь. Можно прямо с крыльца нырять. Счастливая!

А чему завидовать? Вволю Аленка никогда не купается. Только она в речку, бабушка сразу ее белобрысую голову заметит, закричит:

— Сейчас же вылазь! Вода сегодня холодная. Я кому говорю?

И в мяч играть здесь надо с оглядкой. Но, как ни остерегайся, он все равно угадает в речку.

Летом еще ничего — вода теплая. А весной или осенью? Пока бегаешь да ищешь, чем мяч достать, он плывет себе да плывет. Случается, и уплывает. Не каждый решится лезть за ним в холодную воду.

Впрочем, одного отчаянного я знаю. Он переплыл речку поздней осенью, когда у берегов воду уже схватывало ледком. Храбрец этот — рыжий кот, по прозвищу Котофей. В воду его никто не бросал. Он по своей воле прыгнул. А ведь кошки воды боятся. До этого все лето кота не было дома. Его хозяйка, Аленкина бабушка, однажды пошла по воду и увидела Котофея на другом берегу, хотя мостов через нашу реку нет. Как он перебрался на ту сторону — неизвестно.

Обрадовалась бабушка Котофею, стала его звать. Ну, он и бросился к ней. Конечно, позови кто другой, Котофей вряд ли бы полез в воду.

— Он тоже сильно обрадовался, когда увидел бабушку, — сказала Аленка, — а когда радость, разве есть время раздумывать? И я бы на его месте кинулась к бабушке. Подумаешь, вода холодная. Пустяки!

— Ты — другое дело. Ты — человек! — ответила я.

— Звери тоже все понимают. Я знаю, — сказала Аленка упрямым голосом. И светлые глаза ее глянули как-то очень по-взрослому.

Все понимать они, конечно, не могут. Но добро звери, да и птицы чувствуют.

Как-то в лесу, а мне там приходится бывать часто, увидела я горностая. Что это горностай — узнала потом, когда лесорубам, которые работали в том лесу, описала этого зверька.

Горностай сидел на штабеле бревен. Он был очень красив. Черный, а на грудке пятнышко белое треугольником. И такой блестящий, словно только что из воды выскочил. Тоненький, гибкий, с аккуратным пушистым хвостиком. Круглые, маленькие уши, любопытная остроносая мордочка.

Горностай — зверек хитрый и осторожный. Да и как не быть осторожным, если носишь на себе такой драгоценный мех, — добыть его мечтает каждый охотник.

Давно я замечаю: звери при встрече с человеком смотрят ему в глаза. Вот и этот. Смотрит, не мигнет. Слышала — правда это или нет, не знаю, — что никакой зверь долго не выдерживает человеческого взгляда. Мне думается, звери в глаза для того смотрят, чтобы узнать — грозит им от человека опасность или нет. И никогда не ошибаются.

Я была от горностая так близко, что могла бы дотронуться рукой. Он сидел такой домашний, добрый, по-кошачьи подобрав лапки. Мне нужно было сосчитать, сколько бревен в штабеле, и измерить их толщину, а зверька почему-то интересовало дупло в одной из берез. Она лежала в верхнем ряду. Вот так мы и занимались каждый своим делом: я бревна считаю, в блокнот записываю, а горностай заберется в дупло, посидит там с минутку, потом выскочит, пробежится взад-вперед по этой березе и снова — юрк в дупло. Может, там был родной дом зверька, а может, он только что нашел себе жилье.

Как объяснишь горностаю, что зимой бревна отсюда увезут? Жаль, что я этого не умею. Да и никто не умеет.

А вот Аленка уверяет:

— Можно научиться понимать зверей, а уж они-то нас всегда поймут. Только для этого надо к ним быть всегда добрым.

А горностай совсем осмелел. Я положила блокнот на его березу — он тут же подбежал к нему, стал обнюхивать, будто хотел узнать, сколько бревен я насчитала.

— Горностаюшко, — сказала я, — пожалуйста, не надо жить в этом дупле. Понимаешь? Не надо!

И рукой резко махнула, — хотела объяснить, что лучше ему искать другое жилье.

Он как прыгнет от моего блокнота в сторону и тут же куда-то исчез.

Я присела на пенек, решила немножко подождать, вернется он или нет.

Тихо в лесу. Лесорубы работают отсюда далеко, и шум тракторов чуть доносится. А еще мне слышится голос кукушки, тоже далекий-далекий. Но с той стороны потянуло ветерком, и голос приблизился: «ку-ку», «ку-ку». Хорошо кукует, долго.

Два лета назад в ту сторону улетел Аленкин кукушонок. Может, это он?

А наш любимец — Чир, где-то он теперь живет? В старом скворечнике каждую весну селятся скворцы. Как Певун когда-то, сидят они на крыше своего домика и поют. На их черных крыльях поблескивают солнечные крапинки. Каждую весну я пытаюсь разглядеть глаза прилетевших из теплых стран птиц, но не удается мне это — высоко прибит скворечник. Тогда я зову:

— Чир, Чир!

А скворец свистит переливчато, вертит головой и на меня никакого внимания.

— Если ты Чир, лети и сядь, как бывало, мне на плечо.

Но не летит скворец, даже не глядит в мою сторону…

Зато Бориска, так зовут сороку, каждое утро, чуть свет, стучит клювом в кухонное окно — просит гостинца. Если окно открыто — влетит, и на стол.

Аленка узнает его по крику. А по мне, все сороки трещат одинаково громко и резко. Аленка же уверяет: Бориска, когда вызывает ее на улицу, — кричит по-особому.

Сороки не улетают в теплые страны. Бориска зимует в стайке у коровы. Куры к нему привыкли. Бориска любит сидеть с ними на жердочке, а если ночи морозные, он устраивается на спине у коровы.

Кто такие кукушонок, Певун, Чир, Бориска, я вам сейчас расскажу.

Аленке на день рожденья подарили кукушонка. Да! Самого настоящего, живого кукушонка.

Чуть побольше воробья, пестренький, как курочка ряба, и пушистый. Даже лапки покрыты пухом. Будто на птенце штанишки серенькие с начесом. Очень симпатичный и спокойный. Совсем на дикую птицу не похож. Мы устроили на подоконнике гнездо из сухой травы. Сидит кукушонок в гнезде смирно.

— А может, он и не кукушонок вовсе, что-то я сомневаюсь, — сказала Алена, когда ее гости-одноклассники ушли.

Кто знает? Может, и нет. Я кукушек не видела. Правда, годы себе загадывала, считала, сколько раз прозвучит «ку-ку». И если верить кукушкиным предсказаниям, жить мне еще долго.

«Кукушка, кукушка! Сколько мне жить?» Кем придумано такое, когда? И ведь знаешь — все это понарошку, игра, а вроде бы верится. И радуешься, если не умолкает долго птичий голос.

У нас в Сибири даже такое рассказывают. У лесной кукушки-вещуньи одна лапка синяя, другая — красная. И глаза разноцветные: зеленый да желтый. Живет она в глухом бору. Редко кому удается увидеть птицу-вещунью.

Конечно, это сказки. Но и наш кукушонок все-таки не совсем обычный. Глаза у него не птичьи. У птиц глаза какие? Как пуговки блестящие, и только. Выражения в них нет. А у него веселые, зверушечьи глаза.

Все знают — у кукушки нет своего гнезда. Другие птицы высиживают ее птенцов. Нашего-то в гнезде малиновки нашли. Наверное, кукушка забралась в чужое гнездо, когда хозяйка улетела кормиться. И пока малиновки не было, снесла яйцо. Птицы считать не умеют. Чужое яйцо добавилось, а малиновка и не заметила.

Говорят, кукушонок выталкивает из гнезда других птенцов. Злодей, да и только. Тихоня-то наш тоже в гнезде один сидел. Вот ведь как!

Вспомнила эти рассказы про кукушат, но не могу даже представить, как он, круглоглазый, пушистый, с коротеньким, туповатым клювом, выбрасывал птенцов малиновки.