Джон Пристли - Сноггл

Джон Бойнтон Пристли не слишком знакомое имя для вас, ребята, правда? Ведь Дж. Б. Пристли не детский писатель, хотя и очень знаменитый. Он многое успел за свою жизнь. Представьте себе: он автор более чем 40 пьес, 15 романов, 2500 эссе и публицистических работ, а кроме того путевых заметок, теле- и радиопередач, критических статей, автобиографических произведений, научных и философских трудов… — всего не перечислишь.

Но не только литературная деятельность сделала его известным. В фильмах про войну, особенно старых, вам мог встречаться такой эпизод: оккупированная Франция или какая-нибудь другая страна… под страхом смерти запрещено слушать «Радио-Лондон», однако герои фильма все же включают приемники… Раздаются характерные позывные, и звучит низкий густой, красивый голос… Голос этот и в фильмах и в реальной жизни принадлежал Дж. Б. Пристли. Да-да! В войну писатель ежедневно готовил тексты для антифашистских передач и сам же их читал, а радиоволны разносили его информацию по странам и континентам. Тем самым Пристли принес значительную и неоспоримую помощь всем, кто противостоял тогда Гитлеру. Многое Пристли как общественный деятель осуществил и после войны. Например, в начале 50-х годов он стал организатором и участником Европейского конгресса за ядерное разоружение, был первым президентом Международного института театра, и можно было бы добавить еще многое, но вы уже и так почувствовали, какого размаха, какой мощи был этот человек.

И вот совсем неожиданно маститый писатель, который, казалось, отошел от художественной литературы и активно занялся социальной историей, прерывает свои исследования и пишет для детей фантастическую повесть «Сноггл». Не означает ли это, что, анализируя исторические события, писатель понял, что наиболее целесообразно обращаться не ко взрослым, а к вам, детям, и через вас к будущему? Думаю, что именно так. Поэтому и вложил писатель в «Сноггла» все свои самые сокровенные мысли и чувства. Какие? Растолковывать не стану. Раз такой мудрый человек, как Дж. Б. Пристли, счел, что вы сами во всем разберетесь, надеюсь на это и я.

Остается лишь пожелать вам получить удовольствие от общения с этим интереснейшим и достойнейшим автором.

Был один из тех дней, которые поначалу, кажется, не обещают ничего интересного, но потом, когда уже ни на что и не надеешься, преподносят все что угодно. Август — самое время для таких особенных денечков, а этот день как раз и пришелся на середину августа.

Хуперы — Джеймс, шестнадцати лет, Пег, четырнадцати, и Робин, тринадцати, разумеется, были на каникулах, но из дома не уезжали. Путешествовать на машине по Франции и Италии отправились их родители. «Присматривать за детьми», как они выразились, остался дедушка, однако у Пег было ощущение, что это они с мальчиками, а вернее, она, Пег, «присматривает» за дедушкой, а не наоборот. Нет, она не имела ничего против, она любила своего деда, профессора на пенсии Ричарда Хупера. Раньше он преподавал историю, а теперь пишет книги. И сейчас он работает над очень длинной и скучной — про каких-то там Уильяма Питта и герцога Ньюкасла. Дедушка — очень пожилой, ему за семьдесят, у него прекрасные седые волосы и густые брови, но из-за того, что он все время курит, от него чересчур крепко пахнет табаком. Хотя дедушка и совсем старый, Пег чувствовала, что он куда ближе к ним, детям, чем папа. Во-первых, он никогда не был так занят и обременен заботами, как отец, во-вторых, никогда не говорил про деньги, и опять же, несмотря на то, что он писал свою книгу в комнате, прямо над детской, никогда не возмущался, если они шумели.

Их комната — довольно просторная и полностью отданная в их распоряжение — была на первом этаже, рядом с кухней, у черного хода. В ней стояла порядком обшарпанная, видавшая виды мебель, — и отлично, зато не приходилось беспокоиться о ней. Главным и самым необходимым был необъятных размеров шкаф, битком набитый всякой всячиной: старыми игрушками, книгами, которые они больше не читают, теннисными ракетками, наполовину без жил, и прочим хламом. А еще ценным было то, что если хочешь быстренько выскочить из дома, совсем не обязательно бежать к выходу, потому что одну из стен детской занимали огромные окна, распахивавшиеся, как двери, прямо на лужайку — замечательная планировка.

В тот самый день эти окна-двери были широко раскрыты, и они, все трое, только что подкрепившись холодным мясом, салатом и летним пудингом, сидели в комнате. Гроза, пройдя над домом, немного поутихла, — а совсем недавно был жуткий гром и без устали полыхали молнии, — однако в округе по-прежнему сверкало и громыхало, так что выходить на улицу не было смысла. Джеймс, заядлый теннисист, напустив на себя крайне серьезный и чинный вид, стоя у окна, размахивал ракеткой — отрабатывал подачу, правда, без мячей. Робин уютно, насколько это возможно, устроился на том, что некогда было диваном, и погрузился в книгу не то по астрономии, не то о космических полетах, словом, о чем-то таком. Он был совершенно помешан на подобных вещах и спускался на землю разве что поесть. Сама Пег сидела за маленьким столиком, лицом к окну и сочиняла стихотворение. Она частенько коротала время так, когда нельзя было гулять. Не очень-то у нее получалось сегодня, да вот еще гром снова выдал такой неожиданный и мощный раскат, что она, подняв глаза, зло прикрикнула на него:

— Ой, да замолчи ты!

— Все и так молчат, — ответил Джеймс между подачами.

— Я — дурацкому грому. Мешает сосредоточиться!

Джеймс провел еще подачу.

— Опять стишки? — ехидно поинтересовался он.

А когда Пег промолчала, добавил:

— Снова о том, что мечтаешь стать деревом?

— А вот теперь ты замолчи, — бросила она ему, правда, не резко. Просто ей хотелось прекратить разговор. Ее стихотворение, действительно, было о дереве, хотя и не о том, что именно она хочет им стать. Собраться с мыслями не удавалось: гроза все еще не успокоилась, со всех сторон вспыхивали молнии, слышались раскаты и удары грома. А тут еще Робин помешал, что-то из прочитанного привело его в восторг.

— Представляете, если взять всего лишь крошку вещества Белого Карлика, окажется, что она весит сотни тонн.

Джеймс слушал вполуха, но счел нужным вставить свое слово:

— Каким образом крошка карлика может столько весить?

— Не валяй дурака! — возмутился Робин. — Я ничего подобного не говорил. Я сказал… Ты же не слушаешь.

— Не-а.

— И я — нет, — добавила Пег, хотя и покривила душой. Ей просто хотелось, чтобы они замолчали.

Но коли Робин завел речь о своих звездах, угомонить его было невозможно.

— Белый Карлик, — с нажимом начал он, — это маленькая и очень-очень тяжелая звезда. Ничтожная ее толика, которая поместилась бы, ну скажем, в чайную ложку, весит уйму тонн. — И он рассмеялся просто потому, что обожал все это. — Ты бы не удержал и кусочка с ноготь величиной, так как между атомами этой звезды нет свободного пространства, они плотно стиснуты. Здорово. А! — И он опять засмеялся.

Тут не выдержала Пег.

— Ну и что ты тут такого нашел?

— Как же, как же, вы только послушайте! — подхватил Джеймс прямо в ходе подачи.

Робин презрительно фыркнул.

— Отлично, отлично, вам не интересно, а мне интересно. — И опять уткнулся в книгу.

Но теперь, когда он смирился и затих, Джеймсу и Пег понадобилось непременно раздразнить его.

— Сотни миллионов звезд в галактике, — начал Джеймс нараспев.

Пег не удержалась и подстроилась в тон:

— И миллионы и миллионы галактик! — А потом с отвращением: — Тьфу!

И Робин был втянут в перепалку.

— Тьфу на тебя! Все это просто-напросто большая Вселенная.

— Слишком большая, — не унималась Пег, — кошмарная, страшная.

— Ты говоришь так, потому что перед Вселенной начинаешь чувствовать себя ничтожеством.

Пег не понравилось.

— А ты ее защищаешь только потому, что любишь астрономию и космос и все эти дела. И потом я вовсе не ничтожество. Я — Пег Хупер, Лолер Лодж, Мичлинг, Уилтшир, Англия, Земля.

— Погоди минуточку, Пег, — попросил Джеймс, — посмотрите-ка лучше на мою подачу. Итак, Хупер на подаче. Внимание! Там-там-бац! Еще одно очко! А? Как?

Робин внимательно проследил поверх книги и серьезно, без издевки, заметил:

— Нет, Джеймс, этак ты, извини меня, угодил бы прямо в сетку.

— Не думаю, а как по-твоему, Пег?

Пег покачала головой:

— Честно говоря, я не разбираюсь.

— А вот я разбираюсь, — сказал Робин, и, похоже, так оно и было. — Поэтому и говорю, что мячик через сетку не перелетел бы, ты недостаточно высоко берешь, Джеймс. И вообще, какой толк отрабатывать подачу без мяча и сетки?!