Валерий Алексеев - Белая карта

– Красивая дикторша? – осторожно спросила Лелька.

– Обыкновенная! – ответила хозяйка. – Мой мужик говорит, Ангелина Вовк.

– Я ее не люблю! – сказала Лелька и изобразила равнодушный зевок.

– Вот московская! – сердито проговорила тетя Тоня. – Ничем ее не удивишь!

И босые ноги зашлепали по коридору.

Лелька облегченно вздохнула: кажется, на первый раз обошлось.

Она с опаской покосилась на „белую карту“, а там уже начал проступать новый текст. „Сообщение об этом эффекте Вы сможете прочитать завтра в местных газетах. Если это доказательство наших с Вами возможностей представляется Вам убедительным, просим Вас начинать без промедления“.

Ну уж нет! Лелька вовсе не намерена была торопиться. Всю свою жизнь она действовала размеренно и целенаправленно, и изменять этой привычке сейчас у нее не было никаких оснований.

Они решили провести эксперимент – ну что ж, придется им постараться.

Лелька была не из тех, кто поступает, а потом сожалеет о содеянном. Она их выжмет, как лимон, этих „доброжелательных наблюдателей“, и не станет удручать себя размышлениями, как это выглядит со стороны.

Работы в радиусе десяти километров ей было вполне достаточно.

Она приехала сюда, чтобы сделать город Мшанск единственным и неповторимым. Не на одной столице свет клином сошелся, не едиными Луврами и Сорбоннами жив человек, кто-то должен жить и во Мшанске.

Так рассуждала Лелька, еще когда могла рассчитывать только на свою молодость и на свой темперамент.

Теперь же, как говорится, ей и карты в руки.

Возможно, именно поэтому она „выбрана и предложена“.

А что? Есть в этом логика или нет?

В первую очередь Лелька намерена была навеки закрыть пивзавод. Ничто так не портило город, ничто так не делало его глухим и провинциальным, как это полукустарное предприятие, превратившее в клоаку красивый уголок.

Пивные ароматы (да если бы только пивные!) круглые сутки стояли над монастырскими стенами, зеленая лужайка вокруг была залита разноцветными помоями, к которым даже поросята брезговали подходить.

А сам монастырь, прекрасный, хотя и здорово запущенный памятник пятнадцатого века (шутка сказать!), достоин был лучшего применения. В нем было место музею, гостинице, но уж никак не пивному заводу.

В своей борьбе против пивной отравы Лелька и не расчитывала на помощь инопланетных сил. Закрыть нерентабельное предприятие, реставрировать памятник старины – все это было по плечу земному человеку.

Но до сих пор Лелька стучалась в наглухо заколоченную дверь. Жители Мшанска просто не видели своего сокровища, и Лелькины уверения, что монастырь этот – жемчужина строительной мысли, вершина духа, воспринимались здесь как столичная блажь.

Любопытно, что скажут мшанцы завтра утром, увидев свой монастырь сияющим, обновленным, посреди широкого поля ярко-красных тюльпанов.

Да, да, именно красных тюльпанов, эта идея посетила Лельку только что и сразу пришлась по душе.

Угловые башни будут заняты кафетериями, трапезная – рестораном, а в уютно отделанных кельях разместятся приезжие.

Гаражи, галереи, транспортные развязки, десятикилометровая автострада до ближайшей станции – и туристы из разных стран потекут во Мшанск непрерывным потоком, а вместе с ними – валюта, оживление, занятость, свежий ветер больших перемен.

Вряд ли кто вспомнит тогда про кустарное оборудование пивзавода, превратившееся в железную пыль.

Но куда девать высвободившуюся рабочую силу? Куропаткина не заставишь орудовать миксером в баре, и смотрителем музея его не назначишь: Куропаткин неуправляем, интурист для него не авторитет.

Что ж, придется для Куропаткина выстроить фешенебельный завод по производству сувенирных браг и медовух. Пусть сидит себе Куропаткин в модерной лаборатории, восстанавливает дедовские рецепты и гордо отвергает лестные предложения заокеанских фирм. Это, видимо, польстит его самолюбию, все прочие пивоваренные кадры без особой суеты перейдут под его начало. Горсовет останется доволен: он избавлен будет от тягостных миграционных проблем.

Город Мшанск, разумеется, придется кардинально перестроить.

Никаких небоскребов, естественно, никаких железобетонных гостиниц: всё останется одноэтажным, тихим, пансионным, уютным.

Женщины пойдут в официантки и горничные, масса мелких кофеен, самоварных, квасных и чайных вырастет на каждом углу.

А мужчины не-пивных специальностей будут обслуживать монорельсы, жиробусы и прочие средства транспорта: круг десятикилометрового радиуса пешком не обойдешь. „Чем же мы заманим сюда туриста?“ – думала Лелька, подперев подбородок кулачком.

Монастырь, конечно, чудо как хорош, но один монастырь не потянет.

Придется поднапрячь воображение.

Может, навесить над Мшанском климатический стеклянный колпак? Игрунковых обезьян развести по округе? Птицу киви? Древесных кенгуру?

Хорошо, конечно, но не самобытно, получится банальный зоопарк.

А что, если вырастить исполинские ромашки, десятиметровую землянику, древовидные васильки? Брусника тоже хороша, если ростом с трехэтажный дом, а когда зацветет – так, наверно, не уступит магнолии. Та же клюква, те же мхи, которыми издавна славился Мшанский район, – ведь они же прекраснее королевской пальмы!

Да, вот это идея! Лелька даже засмеялась и в ладоши захлопала.

Они всё могут? Пусть сделают невозможное.

Пусть оденется Мшанск вековыми дремучими мхами, пусть брусничные джунгли с блестящими, как у фикусов, листьями подступают к городу со всех сторон, а гигантские сыроежки вздымаются на горизонте, лаская взор альпиниста…

И капризный ленинградец, взрезая садовым ножом сочную мякоть пудовой клюквины, дружелюбно улыбнется взбалмошному канадцу, нервному французу и застенчивому австралийцу.

Пусть все это будет здесь, во Мшанске, и больше нигде!

А зануда Лемехов пусть подучится на редактора и станет во главе многоцветной вечерней газеты, выходящей на трех языках: Лелька и ему желала только добра.

Надо сделать и так, чтобы никто не узнал, из какого окна расползаются по городу межпланетные чары. В славе Лелька не нуждалась: ей довольно было видеть, как всё вокруг разрастается и цветет. „Меньше спрашивайте, больше смотрите – и дышите, дышите!“ -такие плакаты будут выставлены у въезда в славный город Мшанск. Целебный мшанский воздух прославится на всей планете.

Вот такую программу составила себе Лелька и даже кое-что записала, чтоб не забыть.

Возможно, наблюдатели и не одобрят эту программу, но Лелька и не нуждалась в их одобрении: при контакте обе стороны равноправны, на этом Лелька намерена была твердо стоять. Они преследуют свои цели, Лелька – свои, и если это их не устраивает, как говорится, „до новой встречи, дорогие друзья“.

Лелька встала и пошла на кухню – остудить умыванием разгоряченное лицо.

Проходя по темному коридору с вытянутыми вперед руками (тетя Тоня страдала ночной светобоязнью), Лелька вдруг наткнулась на нечто тяжелое, скользкое, отпрыгнувшее от стены. Пол затрясся от тяжких ударов, что-то мокрое шлепнуло Лельку по лицу, но она сумела-таки взять себя в руки и, дотянувшись до выключателя, зажгла в коридоре свет.

Это была хозяйкина щука. Отлежавшись, видимо, в холодной воде, она выпрыгнула из бака и пошла гулять колесом по всему коридору, исступленно доискиваясь выхода.

Но в прихожей было тесно и сухо, двери наглухо закрыты, и несчастная щука потеряла над собою контроль.

Она скакала почти до потолка, мягко шмякаясь белым брюхом об пол, страшная пасть ее была истерически разинута, глаза налиты кровью.

Потолок, пол и стены – всё в прихожей было перепачкано слизью и рыбьей чешуей.

– Ну миленькая, ну родненькая, – плачущим голосом сказала щуке Лелька. – Что ж ты так? Успокойся, погляди, что ты наделала!

Но щука ее не слушала. Сделав последний отчаянный прыжок, она плюхнулась на пол и, извиваясь всем своим пятнистым телом, поползла к входной двери.

При этом она тихо скулила, как скулят побитые псы.

– Как же ты мучаешься, голубушка! – Лелька всплеснула руками.

Она нагнулась к щуке, попыталась ее поднять, вся перепачкалась – и в благодарность получила такую сильную оплеуху хвостом, что зазвенело в ушах.

– Что же делать, что же делать-то, господи? – прошептала Лелька.

Справиться с рыбиной было ей не под силу, а будить хозяев было бы равносильно предательству: муж тети Тони просто прикончит несчастное животное топором.

И тут Лелька поняла, что ей делать. Она кинулась в свою комнату, схватила со стола „белую карту“, зажала ее между ладонями и громко сказала:

– Ну что вы смотрите? Помогите в конце концов! „Белая карта“ зашевелилась в ее руках, зашуршала, как будто коробясь, Лелька испуганно разжала ладони, и с картонным стуком карта упала на стол.