Протоиерей Георгий Ореханов - В. Г. Чертков в жизни Л. Н. Толстого

© Ореханов Ю. Л., 2009

© Оформление. Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2014

Сто лет назад русская интеллигенция устами В. В. Розанова вынесла суровый приговор издателю, ближайшему единомышленнику и сотруднику Л. Н. Толстого, В. Г. Черткову: «Толстой буквально находился “в руках” Черткова: ограниченного и фанатичного своего “поклонника”, который запечатлел вечною печатью волнующийся и вечно растущий, вечно менявшийся мир дум и чувств Толстого, мир его настроений. Он запретил ему, поклонением и “преданностью”, выход из такой-то фазы, в которой застал Толстого и которая его [Черткова] пленила; и буквально задушил Толстого мыслями Толстого же <…> Россия не скажет ему “спасибо” и в свое время произнесет над ним жестокий суд»[1].

Представляется, что настало время серьезно разобраться, насколько этот приговор адекватен. Безусловно, с одной стороны, роль и влияние В. Г. Черткова в издании произведений писателя, их собирании и хранении, а также формировании имиджа Толстого недооценить очень сложно. Более того, благодарность современников за этот подвиг, в особенности за титанические усилия по подготовке юбилейного полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, долго служила тем фоном, на котором должны были рассматриваться все деяния любимого ученика писателя.

С другой стороны, уже давно достоянием истории стали споры о завещании писателя, о стремлении В. Г. Черткова подчинить волю Л. Толстого своей воле, стремлении, которое привело в итоге к жесточайшему конфликту с графиней С. А. Толстой и ее детьми.

Казалось бы, в ситуации, когда исследователям известна вся жизнь Л. Толстого, чуть ли не каждый день этой жизни, расписанный по минутам, когда опубликована переписка Толстого с Чертковым, а также многочисленные источники, трудно рассчитывать на возможность сказать что-то новое о его отношениях с ближайшим учеником. Но эта картина совершенно обманчива. Истинная роль В. Г. Черткова в судьбе писателя, более того, в истории России конца XIX – начала XX в. только сейчас реально может стать предметом детального исторического анализа.

Долгое время обаяние главного дела жизни В. Г. Черткова – сохранение для грядущих поколений литературного наследия писателя и подготовка первого полного собрания сочинений Л. Толстого – не позволяло поставить с научной строгостью и ответственностью некоторые «неудобные» вопросы, из которых главным является следующий: насколько правдивой является картина взаимоотношений Л. Толстого и В. Черткова, написанная, как правило, на основании свидетельств либо самого Черткова, либо близких ему по взглядам людей?

Еще современники выражали недоумение по поводу отдельных, но очень значительных эпизодов в жизни писателя. В первую очередь это история последних дней его жизни, когда в значительной степени под влиянием В. Г. Черткова к одру болезни Л. Толстого не были допущены ближайшие члены семьи Л. Толстого и православный священнослужитель, прп. Варсонофий Оптинский, имевший при себе запасные Св. Дары и обладавший особым правом причастить Л. Толстого, в случае если бы только писатель произнес одно слово: «каюсь». Кроме того, вызывает большой исторический интерес и история завещания писателя, завещания, которое было подписано в буквальном смысле на лесном пне, втайне от семьи.

Но самый главный вопрос, быть может, имеет даже более принципиальное значение: действительно ли в определенный момент В. Г. Чертков получил власть над писателем и какие последствия для Л. Толстого эта власть имела?

Современный исследователь А. Д. Романенко совершенно справедливо указывает, что В. Г. Чертков представляет собой «незаурядное и сложное явление на небосклоне общественной жизни России рубежа XIX и XX веков»[2]. В то же самое время по каким-то загадочным причинам архив В. Г. Черткова до сих пор остается не только не изученным научно, но даже полностью не описанным[3]. А. Д. Романенко делает вывод, что Л. Толстой, который, по выражению З. Гиппиус, «не видел» В. Черткова, оказался фактически жертвой той деятельности, которую Чертков развивал на протяжении последних лет жизни писателя[4].

Проблема здесь заключается в том, что по причине указанной недоступности до недавнего времени архива В. Г. Черткова серьезных исследований, связанных с его личностью, и в дореволюционной, и в послереволюционной литературе не предпринималось. Более того, до определенного момента вся литература о В. Г. Черткове носила ярко выраженный конъюнктурный характер – складывается впечатление, что даже после его смерти на протяжении довольно продолжительного времени о нем вообще нельзя было писать «плохо». Это объясняется тем обстоятельством, что долгое время монополией на право говорить и писать о Черткове обладали его непосредственные ученики и их последователи.

На этом фоне особо нужно выделить книгу М. В. Муратова, писателя, историка и исследователя русского сектантства, а впоследствии – одного из редакторов полного собрания сочинений Л. Н. Толстого. М. В. Муратов познакомился с В. Г. Чертковым в 1918 г. и был допущен самим владельцем к своему уникальному архиву. Впервые книга М. В. Муратова была издана в 1934 г. и шесть лет назад переиздана[5].

Сочинение М. В. Муратова, как представляется, преследовало совершенно определенную цель: показать, что в целом Чертков и Толстой были абсолютно единодушны в жизни, мыслях и мировоззрении. Если в письмах и дневниках Л. Толстого иногда встречаются отдельные критические замечания в адрес своего нового друга и последователя, они носят характер случайных эмоциональных всплесков. После того как книга М. В. Муратова была переиздана в 2003 г., в одном из отзывов она была названа «бесстрастным по тону повествованием», в котором видно объективное и исторически выдержанное исследование[6]. К сожалению, автор рецензии не потрудился хоть как-то аргументировать свой вывод.

За этой «бесстрастностью», на мой взгляд, с одной стороны, стоит совершенно понятная и легко прослеживаемая идеологическая задача: читая эту книгу, складывается впечатление, что она написана специально по заказу В. Г. Черткова с целью оправдать его во всех тех обвинениях, которые ему предъявлялись в связи с жизнью Л. Толстого, его смертью и его завещанием.

С другой стороны, ценность книги М. В. Муратова заключается в том, что ему были доступны те письма В. Г. Черткова к Л. Н. Толстому, которые не вошли в собрание сочинений последнего (после 1897 г.). Эти письма до сих пор остаются недоступными большинству исследователей, поэтому с выдержками из них можно познакомиться только по книге Муратова.

В этом же ключе выдержана и статья о В. Г. Черткове Л. Я. Гуревич в 85-м томе юбилейного Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого (см.: ПСС. Т. 85. С. VII)[7]. Работа Л. Гуревич писалась еще при жизни В. Г. Черткова, главного редактора собрания, и, как правило, отражает его версию тех или иных событий.

Несколько иначе следует смотреть на вступительную статью М. А. Щеглова к 88 и 89 томам собрания сочинений писателя, которая написана уже в 1955 г., т. е. после смерти Черткова. Эта статья отражает наметившуюся новую линию в отношении последнего, связанную с более объективным и взвешенным анализом его деятельности. Статья М. А. Щеглова содержит первые элементы критики в адрес В. Г. Черткова. М. А. Щеглов указывает, что в издательской деятельности В. Черткова были «реакционные черты» (ПСС. Т. 88–89. С. Х). По всей видимости, это был сигнал, что приходит новая эпоха в осознании роли В. Черткова в жизни Л. Н. Толстого. В этой же статье автор, пока еще достаточно робко, указывает на несколько агрессивный характер сотрудничества В. Черткова и Л. Толстого: «…нельзя не видеть, что исполнительское “рвение” Черткова, обратившего в догму самые слабые черты толстовского мировоззрения и деятельности, действовало подчас деспотически на Толстого», побеждая последнего к писанию «нравоучительных сказочек на заданные темы» (Там же. С. XXV – XXVI). Автор статьи делает вывод, что В. Чертков воспринимал сотрудничество с писателем и его творчество утилитарно, добиваясь максимального «нравственного» эффекта. Упоминаются также «лишенные такта, настойчивые агрессии Черткова в частный мир Толстого» (Там же. С. XXXI), его ревность и честолюбие.

Только благодаря деятельности последнего секретаря Л. Н. Толстого, В. Ф. Булгакова, о котором далее будет сказано подробно, в печать стали попадать материалы, позволяющие существенно скорректировать картину взаимоотношений писателя и его ближайшего ученика. Кроме того, следует отметить, что в последние 10–15 лет исследователями были опубликованы важнейшие архивные материалы, связанные с темой данной книги. Здесь отдельного внимания заслуживает ряд публикаций со вступительными аналитическими статьями В. Н. Абросимовой и Г. В. Краснова[8].