Александр Хинштейн - Ельцин. Кремль. История болезни

Бригадира Николая Ельцина взяли прямо на глазах у трехлетнего сына, в маленькой комнатушке барака № 8 поселка на Сухой реке, где они тогда жили.

«Я до сих пор помню тот ужас и страх, – пишет Ельцин. – Ночь, в барачную комнату входят люди, крик мамы, она плачет. Я просыпаюсь. И тоже плачу. Я плачу не оттого, что уходит отец, я маленький, еще не понимаю, в чем дело. Я вижу, как плачет мама и как ей страшно. Ее страх и ее плач передаются мне. Отца уводят, мама бросается ко мне, обнимает, я успокаиваюсь и засыпаю».

Судебное разбирательство было недолгим. Ельцины получили по три года за то, что «проводили систематически антисоветскую агитацию среди рабочих, ставя своей целью разложение рабочего класса и внедрение недовольства существующим правопорядком… пытались создать нездоровые настроения, распространяя при этом провокационные слухи о войне и скорой гибели Советской власти». Да, и еще «вели агитацию против займа, активно выступали против помощи австрийским рабочим».

Уже 28 мая братьев вместе с их подельниками – отцом и сыном Гавриловыми и кулаком Иваном Соколовым – этапировали в Дмитровский ИТЛ (Дмитлаг).

Отбывать срок Николаю Ельцину пришлось опять на строительстве, теперь уже канала им. Москвы в районе подмосковного Талдома. Семья поехала за ним. Жили в бараке, вместе с такими же ЧСИРами . Но, по счастью, в лагере Ельцин-старший сдружился с другим зэком, бывшим фельдшером Василием Петровым. Его жена вскоре приютила у себя Клавдию с Борисом. Позднее в доме Петровых родился и младший брат Ельцина – Михаил.

Перед смертью Нина Петрова оставила короткие воспоминания об их совместной жизни – пожалуй, одно из немногих свидетельств того времени.

Как рассказывала она, уже тогда Борис Николаевич был очень активным ребенком и по причине отсутствия игрушек любил развлекаться с поленьями – сооружать всевозможные конструкции, дома, пирамиды.

Так что строительные задатки появились у нашего героя уже в раннем детстве. Чем черт не шутит? Может, эти сучковатые поленья и определили всю его будущность, наряду с генами?

Отмотав положенный срок (даже чуть меньше; его досрочно освободили в сентябре 1936-го), Николай Ельцин вместе с семьей возвратился на Урал, в маленький городок Березняки, где нанялся на очередную стройку: Березниковского калийного комбината.

Между прочим, о спасительнице своей, Нине Петровой, Ельцин в многочисленных мемуарах не упоминает ни разу. Возможно, он ее просто не помнит. Или же не считает нужным акцентировать на этом внимание.

Воспоминания Ельцина вообще грешат многими неточностями и… как бы это помягче выразиться – провалами в памяти.

Вот, например, как очерчивал он в первой книге, написанной еще в 1989-м, начало собственной жизни:

«Мы жили бедновато. Домик небольшой, корова. Была лошадь, но и она вскоре пала. Так что пахать было не на чем. Как и все – вступили в колхоз…

Отец тогда решил все-таки податься куда-нибудь на стройку, чтобы спасти семью. Это был так называемый период индустриализации. Он знал, что рядом, в Пермской области, на строительство Березниковского калийного комбината требуются строители – туда и поехали. Сами за-пряглись в телегу, побросали последние вещички, что были, – и на станцию, до которой шагать 32 километра».

Позвольте, а куда же делись Казань, разложение окружающей среды рабочих, ночной арест, Дмитлаг?

Точно как при киномонтаже: чик-чик ножницами – и сразу за колхозом следуют уже Березняки, а четыре с лишним года картинно оседают в корзине.

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

Провалы памяти – выпадение из памяти конкретных отрезков времени или определенных событий, их место заполняется часто ложными воспоминаниями. Атеросклероз сосудов мозга ведет к расстройствам умственной деятельности.

О тюремных этапах отца Ельцин публично вспомнит лишь во второй своей книге – она появится уже в 1994 году, когда наличие репрессированных в роду перестанет считаться чем-то крамольным.

«Отец никогда об этом не говорил со мной, – так неуклюже-топорно объяснит он прежнее молчание. – Он вычеркнул из своей памяти этот кусок жизни, как будто его не было. Разговор на эту тему у нас в семье был запрещен».

То есть отец ничего не рассказывал, а сам Борис Николаевич, понятно, ничего не помнил по младости лет, хотя на предыдущей странице и воспроизводит он детальную картину ареста.

Полноте. Разумеется, Ельцин прекрасно был осведомлен обо всем: уж для него-то – первого секретаря обкома, а потом секретаря ЦК никаких трудов запросить отцовское дело не составляло. Да и к выходу первой книги Николай Ельцин был уже реабилитирован (произошло это 15 июля 1989 года), и, следовательно, родственников о решении этом обязаны были уведомить.

В чем же дело? Да очень просто. «Исповедь на заданную тему» вы-шла еще в советскую эпоху, когда для него важен был каждый голос. Ельцин хотел нравиться всем без исключения, а упоминание об отце-антисоветчике и деде-кулаке могло – так он, наверное, думал – отвернуть от него кое-какие слои населения.

(По этой же самой причине он не забыл указать, как конспектировал в школьные годы ленинские труды, а на встречах и в интервью уверял, что Ленин – его политический идеал.)

К слову, ни в одной из своих анкет, заполненных в самые разные годы жизни, Ельцин тоже никогда не упоминал о наличии у отца судимости.

«Как же наши чекисты его пропустили?» – изумлялся потом его «крестный отец» Яков Рябов, передавший Ельцину княжение в Свердлов-ской области.

Впрочем, не будем забегать вперед, ибо тема эта требует отдельного разговора. Не один ведь Ельцин взобрался на Олимп образца 80-х, имея за спиной репрессированных предков. Может, в этом есть ключ к пониманию всего, что произошло со страной?..

Итак, в 1936-м семья Ельциных возвращается на Урал. Теперь уже навсегда.

Но в их судьбе от перемены мест сумма не меняется. Они по-преж-нему живут бедно, в таком же точно дощатом бараке, где в двадцати растянувшихся вдоль по коридору клетушках ютилось по отдельной семье.

«Может, потому мне так ненавистны эти бараки, что до сих пор помню, как тяжело нам жилось, – пишет по этому поводу Ельцин, и здесь оснований не верить ему нет. – Особенно зимой, когда негде было спрятаться от мороза, – одежды не было, спасала коза. Помню, к ней прижмешься – она теплая, как печка. Она нас спасала и во время всей войны. Все-таки жирное молоко, хотя и давала меньше литра в день, но детям хватало, чтобы выжить.

Ну и, конечно, уже тогда подрабатывали. Мы с мамой каждое лето уезжали в какой-нибудь ближайший совхоз: брали несколько гектаров лугов и косили траву… Вот, собственно, так детство и прошло. Довольно безрадостное, ни о каких, конечно, сладостях, деликатесах или о чем-нибудь вроде этого и речи не шло – только бы выжить, выжить, выжить и выжить».